Жизнь после смерти

Его просто распирала энергия. Он, не прощаясь, выскочил из бытовки и бодрым шагом направился в сторону свалки, напевая что-то легкомысленное. Его радужное настроение удивило Белова.

– Слушай, а Док случайно не ширяется? – спросил он Лену.

– А ты только сейчас заметил? – усмехнулась она. – У нашего доктора не руки – чистое золото. Если бы не наркота, он бы сейчас академиком был. Рассказать, как он тут очутился?

Белов кивнул:

– Конечно…

Когда-то Доктор – Станислав Маркович Вонсовский – работал хирургом в одной из московских больниц. Грошового жалования не хватало даже на сигареты. Супруга его относилась к тому разряду женщин, которые вместо того, чтобы поддержать непутевого мужа, пилят его, не переставая. Сравнивала его непрестанно с денежными мужиками из числа общих знакомых, которые якобы тащили в дом все, что к полу не прибито, строили дачи, квартиры, покупали женам шубы и хрустальную посуду. Деньги были любимой темой ее разговоров…

Вот только таланта к накопительству Стае был лишен начисто. Когда стало невмоготу терпеть издевательства жены, он плюнул на все и пошел в военкомат с просьбой направить его в Афганистан полевым хирургом. Его бросили в самое пекло. Операции пришлось делать и в палатках, и в поле, и в горах под шквальным огнем…

В этих примитивных условиях он был вынужден не столько кроить и латать распоротые осколками и пробитые пулями тела, сколько ампутировать конечности. Не одну сотню солдат он сделал инвалидами! То есть, конечно не он, а духи, но все эти искалеченные ребята, по сути – подростки – прошли через его руки и остались в его памяти!

В условиях нечеловеческого напряжения Стае подсел сначала на алкоголь, а потом и на морфин, чем дальше, тем больше. Оказалось, что доктор не одинок в своей привязанности к наркотику, еще несколько офицеров повадились к нему, и по доброте душевной он стал помогать "товарищам по несчастью".

Кстати, один из них и назвал его впервые Доктором Ватсоном. Книга Артура Конана Дойла, кажется, это был "Этюд в багровых тонах", ходила по рукам. Как раз в ней-то раненный военный врач Ватсон возвращается из Афганистана в Англию и знакомится с Шерлоком Холмсом. Кличка пристала, а через некоторое время весь медсанбат иначе его и не называл.

Вскоре начальник медицинской части заметил пропажу крупной партии морфина. Он поднял шум, вычислил доктора и подал рапорт по инстанциям.

Скандал удалось замять, однако из армии доктора выгнали. Какое-то время он работал на "скорой". Здесь он продолжал употреблять наркотики, но категорически отказывался участвовать в их распространении.

Напарник, который толкал его на это, побоялся, что слишком принципиальный коллега сообщит о его бизнесе куда следует. При первом удобном случае он подложил ему наркоту и сдал своим прикормленным ментам.

Срок доктору дали небольшой – только за хранение и употребление. Но отбыв его, он оказался никому не нужен. Московскую прописку он потерял, жена давно вышла замуж, дочка смотрела на родного отца с брезгливым презрением…

Оставшись без работы, Стае опустился, пошел бомжевать и вскоре почувствовал вкус к вольной, не обремененной обязанностями жизни.

Так он очутился на свалке. Куда ему было деваться? Зато здесь ему выделили отдельную бытовку, в которой он жил, принимал пациентов и варил свою ширку. И был, похоже, доволен таким положением дел…

"Что Господь ни делает, все к лучшему…" – подумал Белов, когда Лена закончила свой рассказ. Не окажись здесь такого квалифицированного врача-профессионала, быть бы ему покойником.

XVI

День окончательного выздоровления выдался солнечным и теплым. Белов сидел за столом рядом с Леной: они только что позавтракали. Молчание затягивалось, а Белов все никак не мог подыскать тему для разговора. Ему показалось, что она стесняется того, что было между ними этой ночью. Он и сам чувствовал себя несколько неловко. Днем все выглядело как-то по-другому.

Выручил Федя. Его появление несколько разрядило ситуацию.

– Привет, ребята, доктора не видали? – спросил он. – А то ко мне под утро Бакен заявился. Я его таким никогда не видел. Вошел в мою каморку, сел прямо на пол и, как птица буревестник, – матерится и рыдает. Вид – будто по нему асфальтовый каток проехал. По-моему, у него половина костей переломана. Я пока глаза продрал, он уже исчез. Но пообещал вернуться. Я подумал, может, он к доктору пошел?

Белов с Леной переглянулись. Судя по всему, отделаться от Бакена было не так просто.

– Был доктор, но про Бакена ничего не говорил, – отозвалась Лена. – Его вот только осмотрел и сказал, что все в порядке.

– Выздоровел?! – обрадовался Федя. – Ну, наконец-то! Поднимайся, хватит в четырех стенах сидеть, как таинственная Тамара. Пошли, воздухом подышим. Я тебе наши Палестины покажу.

Белов посмотрел на Лену. Ему не хотелось обидеть ее каким-нибудь неловким движением или поступком. Он понимал, что новый разрыв с ней будет уже необратимым и старался ни в коем случае не допустить даже малейшего непонимания.

– Ты как, не возражаешь? – спросил он ее.

– Сходи, прогуляйся, – ответила Лена. – Только не долго.

Они вышли из бытовки. День был солнечный, а воздух показался Белову альпийским. Видимо, ветер дувший в сторону свалки, унес ее испарения. У него слегка закружилась голова.

Федя повел Белова к вершине невысокого холма. Местность выглядела знакомой, но ему не хотелось напрягаться и вспоминать, когда и при каких обстоятельствах он мог здесь бывать. Он вообще старался сейчас ни о чем не думать и просто шагал за Федей по высокой траве, лавируя между кустами. Поначалу он ощущал слабость в ногах, но с каждым шагом идти ему становилось все легче. В итоге он почти не отставал он своего проводника, только слегка задыхался с отвычки. На вершине холма они взобрались на положенные друг на друга штабелем плиты, оставленные здесь рабочими.

– Вот, гляди, куда тебя занесло, – Федя жестом экскурсовода обвел рукой окрестности: внизу под ними раскинулся поселок из нескольких десятков бытовок, за ним какие-то недостроенные сооружения, а дальше, чуть ли не до горизонта, дымились эвересты городских отходов. – Свалка, брат, это место, где цивилизация освобождается от мусора! Цивилизация и мусор – близнецы-братья! У нас здесь есть все, как на острове Робинзона. Я даже думаю: только на свалке человек может стать свободным, потому что деньги здесь не нужны, живи себе, как птица, ни забот ни хлопот…

Слушая впавшего в раж Федю, Белов смотрел на заброшенную стройку: котлован, фундаменты, какие-то мощные коммуникации. Во всем этом чувствовался размах. Видимо, здесь затевалось большое строительство, судя по трубам большого диаметра, что-то вроде нефтяного гиганта.

И тут Белов вспомнил, что где-то под Москвой Пчела собирался строить нефтеперегонный завод… Это отложилось в памяти, потому что в проекте должны были участвовать немцы и чеченцы… Такое вот оригинальное сочетание! Тогда проект натолкнулся на сопротивление со стороны чиновников и был заморожен. Стороны никак не могли сойтись на приемлемой цене отката. "Так значит, это и есть тот самый завод…" – подумал Саша.

Одновременно он поймал себя на том, что с интересом прислушивается к словам Феди.

– Мусор вокруг – фигня, – размахивая рукам, вещал тот, – надо бороться с мусором в себе. Мы сами себя загаживаем с помощью цивилизации. Выносим мусор из квартир, но одновременно засоряем себя никотином, алкоголем, матом, попсой, телесериалами, политикой, низкопробным чтивом, псевдоценностями и так далее. Ну скажи сам, если тело – наш дом, временное пристанище, есть смысл тащить в него помои с улицы?

– А ты философ, – заметил Саша, пропуская вопрос мимо ушей. – Ты что окончил, Оксфорд или Сорбонну?

Федя вдруг сдулся, как проколотая шина, и нехотя ответил, что учился на филфаке МГУ, но ушел с третьего курса. Саша не стал допытываться, почему, тем более, что Федя резко переменил тему разговора: