Страница 612 из 617
Для того чтобы убедиться, принадлежат ли цитированные Гинце "широкие проекты" Фридриха к стратегии сокрушения, нам следует проверить их по существу. Гинце говорит, что король рекомендовал в своем завещании "предпринять наступательные действия, целью которых была бы неприятельская столица". Это звучит как сокрушение. Но вот в следующей фразе говорится лишь об отправке "летучих отрядов до окрестностей Вены". Ясно, что о "сокрушении" уже не может быть и речи. Не говоря уже о том, что Вена расположена на южном берегу Дуная, что даже не армия, а только летучие отряды должны были приблизиться к Вене, что, следовательно, о действительной угрозе столице не было и речи, надо иметь в виду и то, что в этом самом политическом завещании указаны те пространно изложенные соображения, по которым король не советует давать сражения не только в гористых местностях, но даже и на равнине. Следовательно, король желает продвинуться к окрестностям Вены, но не давать сражения55. Если кампания на сокрушение такова, то, очевидно, мы под словом "сокрушение" разумеем совершенно разные вещи. Для применения понятия "сокрушение" в моем смысле надлежало бы, чтобы Фридрих написал: "Мы не довольствуемся угрозой Вене, но переправляемся через Дунай и берем ее; австрийскую армию, которая пытается прикрывать столицу, мы атакуем и разбиваем".
Что план Фридриха - одолеть Австрию при помощи Операции, направленной против Вены через Моравию, принадлежит к категории правильно понятой стратегии измора, косвенно доказывает то, что, по примеру Ноде и Козера, Гинце называет его стратегической "идеей-нормой" Фридриха. Можно возражать против этого обозначения, но ясно, что "идея-норма" могла возникнуть и развиться лишь на почве стратегии измора. Объект, который стратегия сокрушения всегда имеет в виду, - это армия противника: ее надо разыскать и разбить. Поэтому тот, кто составляет план стратегии сокрушения, задается прежде всего вопросом: где приблизительно находится неприятельская армия? У Фридриха же вопрос - географический: которая из двух провинций представляет наиболее благоприятные и выгодные условия для вторжения и ведения войны? "Идея-норма" у Фридриха заключается в том, что он уяснил, что вторжение в Моравию представляет известные преимущества перед вторжением в Богемию. Для такого простого обыденного соображения нельзя чеканить столь многозначительное название, как "идея-норма"; последнее звучит, словно за ним кроется нечто большее, чем то, что оно действительно содержит. Да к тому же Фридрих гораздо чаще вторгался в Богемию, чем в Моравию56.
Заглянем и мы теперь в подлинный текст того пассажа в "Политическом завещании", который Гинце кладет в основание своих рассуждений. Приводим его дословно.
"Всякий раз как нам придется обнажить мечи один против другого, надо всегда начинать с того, чтобы оккупировать Саксонию, а оттуда направить корпус в Богемию вдоль Эльбы. В Силезии надо иметь еще большую армию, которая, оставив отряды в Ландсхуте и в Глацском графстве, проникла бы в Моравию со стороны Гульчина. Если у нас будут союзники, которые будут действовать в согласии с нами, мы сможем отбросить австрийцев во вторую кампанию за Дунай. Желательно было бы, чтобы турки одновременно действовали в Венгрии или чтобы экспедиционный корпус русских в 30 000 человек вторгся до Дуная, между Прессбургом и Буда-Пештом. Этим способом можно было бы овладеть Богемией, дабы затем обменять ее на курфюршество, более близкое к нашим границам".
Таким образом, хотя король и исходит из предположения союза с русскими и турками, он думает проникнуть до Дуная, - но лишь во вторую кампанию. И это называется стратегией сокрушения? В этом отношении Мольтке в июле 1866 г. преподал нам несколько другой урок. Он не повел одну часть армии в Богемию, а другую - в Моравию, но постарался при первой возможности соединить все части для решительного сражения, и не довел пруссаков первый год до Дуная, чтобы затем развести их на зимние квартиры и продолжать войну в следующем году: он поставил все на карту, чтобы одним духом продолжать войну до тех пор, пока противник не примет наших условий мира. Вот какова действительная стратегия сокрушения!
Правильнее, чем Гинце, на мой взгляд, судит Иэнс, который о плане, разработанном королем почти тожественно в 1775 и 1778 гг., говорит (Jahns. Geschichte der Kriegswissenschaften III, 2015), что эти планы, собственно говоря, сводятся к простым демонстрациям.
Нельзя не удивляться тому, что Фридрих мог воображать, что ему удастся таким ведением войны вынудить у дома Габсбургов уступку Богемии, с тем, чтобы потом обменять ее на Саксонию. Но не менее удивительно и то, что Гинце держится того представления, будто Фридрих задумал политически, как оборонительную, - такую войну, при которой на стороне Пруссии были бы Турция и Россия и которая в результате должна была принести ему Саксонию.
В этом, правда, нет прямого противоречия, а все же это растягивает физиономию Фридриха в противоположные стороны, когда он одновременно должен играть роль безобидного политика, ведущего одни лишь оборонительные войны, и роль фантастического стратега, который берется со своими крайне ограниченными средствами сокрушить чрезвычайно могучего противника.
В частности, я считаю нужным указать еще на следующую ошибку в изложении Гинце.
В 1757 г. первоначально у Фридриха не было намерения вторгаться в Моравию, и он не дал Шверину и Винтерфельду уговорить себя отказаться от этого предприятия; на самом деле его первоначальная идея была - занять оборонительную позицию в Саксонии, и лишь после того, как он в течение этой обороны разобьет австрийцев тактическим наступлением, он хотел в полном согласии с этими обоими генералами двинуться в саму Моравию.
Да и в 1757 г. Фридрих вступил в пределы Богемии отнюдь не с целью "дать решительное сражение под Прагой". Правда, в своем "Завещании" 1768 г. он изображает это так; и я охотно готов согласиться с тем, что такого рода ретроспективными экскурсами, носящими характер мемуаров, не следует пренебрегать наряду со свидетельствами,
сопровождавшими сами действия. Но в данном случае это описание, носящее мемуарный характер, не является дополнением, а стоит в полном противоречии с документальными показаниями и даже не вполне сходится с подлинными, написанными пять лет перед этим и посвященными этому времени, мемуарами - историей Семилетней войны. Следовательно, это показание 1768 г., конечно, нельзя признать за полновесное доказательство.
Я не могу также оставить без возражения того утверждения, будто захват в 1758 г. большого транспорта разрушил план короля. Ведь одновременно с захватом этого транспорта Дауну уже удалось освободить от осады Ольмюц с восточной стороны, так что это само по себе вызвало бы крушение плана Фридриха, даже если бы транспорт благополучно дошел по назначения.
Наконец, что касается кампании 1778 г., то не одно личное сопротивление принца Генриха, а сама природа вещей помешала армии короля удалиться в Моравию, в то время как другая ее половина находилась в Богемии.
Далее мы читаем у Гинце: "Вопрос заключается в том, способны ли вообще данная эпоха и данный человек на концепцию в смысле стратегии сокрушения, и в отношении Фридриха на этот вопрос следует, безусловно, ответить утвердительно". Разумеется, нельзя этого не сделать, если понимать стратегию сокрушения так, как ее понимает Гинце. Но, как мы достаточно показали выше, то же надо, в таком случае, сказать относительно императора Франца, русского совета министров, фельдмаршала Дауна и генерала Субиза. Ведь "концепции" охвата пруссаков Субизом при Росбахе, полного окружения и уничтожения их Дауном под Лигницем были не хуже чего бы то ни было, когда-либо выполненного Фридрихом. Но если Гинце уклоняется признать на этом основании Дауна и Субиза стратегами сокрушения, то он тем самым признает, что он неправильно применяет это понятие и к Фридриху.