Обитель зла

– Когда Эди однажды попадет в рай для Эди, кролик будет там. Он и сейчас ждет Эди в кроличьем раю.

– Он здесь! – крикнул Эди и поднял зверька в воздух. – Только здесь!

Он засунул его под пуловер, как делал это с живыми кроликами.

– Тебе нужно похоронить его, – спокойно объяснила Эльза, – чтобы он знал, что ему можно уйти в рай. Потом из старой грязной шкуры вылупится новый чистый здоровый кролик и спрячется в раю, а старая оболочка сгниет в могиле.

Это Эди понял. Он вытащил кролика из-под пуловера, положил его, как ребенка, на руку и требовательно махнул, обращаясь к Эльзе:

– Идем хоронить!

Эльза и Эди нашли в кладовке резиновые сапоги, обулись, надели толстые куртки, взяли лопату и карманные фонарики, сказали Романо, что хотят похоронить кролика в лесу, и ушли. Сара считала чистым сумасшествием идти в Рождество в лес, чтобы похоронить кролика, но ничего не сказала. Она знала, что иначе Эди не успокоится и целый вечер будет рыдать, орать и вытворять всякие ужасные вещи.

И она вместе с Терезой принялась готовить ужин, надеясь, что Эльза и Эди не будут отсутствовать слишком долго.

Эльза хотела похоронить кролика в оливковом саду сразу же за Монтефиерой, ноЭди не согласился. Там бывало слишком много народу.

– Много людей – глупая толпа, – сказал он.

Он боялся, что кролика при его воскрешении на пути в рай кто-то увидит.

– Много ходят – много видят, – постоянно бормотал он, забираясь все дальше и дальше в лес.

Время от времени он сокращал путь и шел напрямик. Он топтал кусты ежевики, преграждавшие путь, ломал вереск метровой высоты и толщиной с сигару, вырывал шиповник, поросль пинии и дрок, прорываясь через заросли. Эди, который весил почти сто двадцать килограммов и был выше Романо на целую голову, напоминал сейчас безволосого быка.

Эльза с трудом поспевала за ним. Она уже предложила ему несколько мест, но Эди каждый раз отказывался.

Через полчаса он свернул влево. «Они станут беспокоиться, – озабоченно подумала Эльза, – а когда в фонариках сядут батарейки, это будет проблемой».

Она уже не один раз прокляла собственную идею похоронить кролика в лесу. Ей было холодно и страшно. Порой она затаивала дыхание, и тогда ей казалось, что она слышит вдалеке хрюканье диких свиней.

Они вышли на просеку, слабо освещенную полумесяцем, и увидели остатки старой cara

– Ты здесь бываешь? – прошептала она, как будто кто-то мог ее услышать.

– Да-да – хорошо, – пробормотал Эди.

Эльза выключила фонарик, хотя ей было жутковато.

– Если ты все здесь знаешь, покажи место, где мы можем похоронить Тигра.

С обратной стороны лачуги был куст вполовину ее высотой. Эльза прикоснулась к нему и почувствовала, что это дрок.

– Да – здесь все в порядке, – сказал Эди и указал на куст.

Эльза послушно кивнула и сунула ему лопату в руку.

– Давай мне Тигра и копай яму.

Хотя ей и было противно, она взяла у него мертвое животное.

Эди копал очень быстро. «Кто знает, чего он только не закопал здесь», – мелькнуло у Эльзы в голове, и она вспомнила свою связку ключей, которые тоже закопал Эди.

Потом они опустили Тигра в яму. Эди сложил руки.

– Всего тебе хорошего в раю, Тигр! – сказала Эльза, а Эди принялся бить себя по лбу, словно пытаясь понять, что происходит.

– В раю лучше? – спросил он, и Эльза кивнула.

– Намного лучше.

Эди зарыл могилу и поставил на нее огромный камень – такой, что Эльза не сдвинула бы его и на сантиметр. В свете карманного фонарика лицо его влажно блестело.

Эльза взяла брата за руку, и они отправились в обратный путь. Эди выключил фонарик. Ему не нужен был свет. Эльзе даже показалось, что в темноте он двигается с большей уверенностью, чем днем.

66

Маленькая пьяцца была безлюдной, когда Эльза с Эди вернулись в Монтефиеру. В кладовке они сняли резиновые сапоги, обогнули тратторию и с заднего входа вошли в небольшой застекленный портик, где Тереза держала в терракотовых горшках растения, не приспособленные к холодам: лимон, мандарин, гибискус, олеандр и молодые кусты роз. Поэтому портик выглядел как зимний сад, в котором, к сожалению, не помещался уже ни стул, ни стол. Плоская керамическая лампа горела, что было необычно. Сара и Тереза выключали ее, когда выходили из портика.

Эльза недоуменно остановилась и принюхалась. Ей понадобилось всего мгновение, чтобы понять, почему в доме так необычно пахло. Это был очень слабый запах дыма, как будто кто-то прошел с горящей сигаретой через портик. – О, как хорошо – мы не одни, – довольно хрюкнул Эди. Значит, он тоже что-то унюхал. Наверное, кто-то зашел к ним в гости с подарком.

Эльза чувствовала себя легко и свободно. Она даже радовалась рождественскому вечеру дома. Словно развязывался один узел за другим, и ее сердце больше не разъедала ненависть. Все хорошо. В этом она была совершенно уверена.

А затем, когда они с Эди зашли в гостиную, оказалось, что он стоит там. Посреди комнаты, высокий, выше всех остальных, но какой-то лишний. Он не улыбался, просто стоял и смотрел на нее. Словно не он, а она была сюрпризом вечера. Все молчали. Сара крепко уцепилась за камин, как будто боялась упасть. Энцо и Тереза сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, так тесно, как Эльза еще никогда не видела. Романо оперся обеими кулаками о стол, словно готовясь произнести проникновенную речь.

А он стоял между ними на фоне рождественской елки и выглядел как-то беспомощно.

Эльза даже не успела обрадоваться, настолько призрачной была эта сцена. По спине у нее побежали мурашки.

– Амадеус… – прошептала она, и улыбка скользнула по ее лицу. – Амадеус, как здорово, что ты приехал!

Она подбежала к нему, обняла и поцеловала. Он стоял неподвижно и ни на что не реагировал, как она не ответила пару часов назад на объятия матери.

Ей стало страшно.

– Что случилось? – закричала она и вызывающе посмотрела на каждого по очереди. – Что с вами со всеми? Это Амадеус, мой друг.

Она обняла его и прижалась к нему.

– Я знаю твоего друга, – тихо сказала Сара. – Даже очень хорошо знаю.

«Господи, только не надо снова… – мысленно простонала Эльза. – Прошу тебя, не опять…» Но она ничего не сказала, лишь уставилась на мать широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Ты не помнишь… Конечно, ты ничего не помнишь…

– О чем ты?

– Эльза… – У Сары дрожали губы.

Она замерла.

– Эльза, это Фрэнки. Твой отец.

Слова Сары, как проклятие, повисли в комнате, в которой, кажется, никто не смел даже дышать, и прозвучали в головах всех подобно эху.

«Все кончено», – успела подумать Эльза, прежде чем погрузилась в темноту.

67

Фрэнки выскочил из гостиной. Стеклянная дверь портика захлопнулась, издав громкий дребезжащий звук, но в доме по-прежнему было тихо. Никто не закричал, не бросился за ним.

Он бежал через городок, мимо замка, мимо пустого палаццо. В желтом доме перед поворотом горел свет, по радио передавали «Jingle Bells». С группой «Switch» он исполнял эту песню много раз, выступая на рождественские праздники в спортивных залах или в залах деревенских собраний. Но группы «Switch» больше не было, и Амадеуса не было тоже.

Он миновал церковь, кладбище с сотней маленьких красных огоньков и погруженный в темноту дом пастора. На втором этаже хлопало на ветру открытое окно.

Странно, но он не чувствовал ни малейшего напряжения. Его ноги работали сами по себе, а рассудок был словно отключен.

В Амбре он зашел в бар, купил две бутылки граппы и побрел через город сам не зная куда. В конце концов он уселся на маленьком мосту, посмотрел вниз, на речку Амбру, которую можно было скорее назвать ручьем, и задумался, что у него еще осталось в жизни. Он нигде не видел начала, только конец. Он проиграл.

99

Хижина, лачуга (итал.).