Обитель зла

Фрэнки тщательно обыскал всю квартиру. Он хотел понять причину ее ухода. Возможно, обнаружится какой-то намек на другого мужчину. Какое-то личное письмо, какая-то запись в дневнике, необдуманно написанная фраза, фотография, непонятный счет из ресторана или со стоянки – то, что он не мог бы объяснить себе. В общем, хоть что-нибудь. Но не нашел ничего. Ни одной мелочи, которая могла бы насторожить его.

Он сидел больше в недоумении, чем в отчаянии, не понимая ничего, думал о Саре и пил четвертую бутылку пива. Он ужасно тосковал по ней, так тосковал, что даже живот сводило. Он попытался выразить свое настроение в музыке, но это ему не удалось. Он нервно захлопнул крышку рояля и решил ждать здесь до тех пор, пока она не придет, чтобы забрать свои вещи и любимую пишущую машинку. Ему было обидно, что он изрезал простыни в спальне и ни за что ни про что разбил зеркало в ванной. В конце концов он уснул.

Она пришла через три дня в половине седьмого утра. У Фрэнки на лице была трехдневная щетина, темные круги под глазами – и ни одной бутылки пива в холодильнике. Он так долго ждал и так долго повторял то, что хотел сказать ей, что сразу все забыл. Его мозг словно кто-то вычистил, ему было почти стыдно. А когда он, три дня не умывавшийся, пьяный и голодный, увидел ее, настроенную столь решительно, то просто впал в отчаяние. Она ходила из комнаты в комнату, осматривала вещи критическим взглядом, брала то одну, то другую книжку с полки, уложила в сумку скатерть, которую вышила ее бабушка, и фигурку из алебастра, изображавшую голую женщину, которая собиралась купаться в озере и брызгала на себя холодной водой. Фигурку, которую они несколько месяцев назад купили на блошином рынке на улице 17 июня, потому что одновременно влюбились в эту статуэтку.

– Это нет! – сказал он громко в полной тишине. – Все, что угодно, но ее не трогай.

– Хорошо, – сказала Сара. Это было первое слово, которое, она произнесла. – Хорошо, я от нее отказываюсь.

Ему стало немного легче, но потом он увидел на ее лице какую-то странную улыбку. Она с фигуркой в руках прошла через комнату, открыла дверь, вышла на балкон и протянула руку вперед. И ее улыбка стала еще радостнее.

– Пожалуйста, не надо, – умоляющим голосом сказал он.

– Ни тебе, ни мне, никому, – сказала она нежно и торжественно. Ее голос прозвучал так, словно она собиралась не уничтожить статуэтку, а благословить ее. Она выпустила алебастровую купальщицу из рук. Фигурка была очень крепкой, но пять этажей не выдержала даже она. На тротуаре прекрасная обнаженная женщина превратилась в кучу обломков.

– Посиди со мной, – почти умолял он, когда она вернулась в комнату, – не уходи, не объяснив, что значит весь этот театр.

– Хватит, Фрэнки, – сказала она, – действительно хватит. Думаю, тебе не надо рассказывать, что происходило в последние годы. Когда-нибудь наступает день, когда все заканчивается. Вот он и наступил. Все закончилось. Я ухожу. Фрэнки молчал.

– Кто он? – наконец спросил он бесцветным голосом. – Я его знаю?

– Зачем тебе это?

– Чтобы я мог выбить ему зубы.

– Вот это типично для тебя.

– Но почему? – Фрэнки вскочил и изо всех сил ударил кулаком в стену. – Кто он?

– Ты его не знаешь.

– Кто-то из университета?

– Нет. Пожалуйста, Фрэнки, прекрати. Не спрашивай меня, ты все равно никогда этого не узнаешь. Я познакомилась с ним совершенно случайно. Он стал последним толчком, чтобы закончить отношения с тобой, но не он был причиной.

– А что же? – Фрэнки стал красным как рак. – Что тогда? Мои волосы в ванной? Я что, храплю? Или я слишком много ем? Я слишком много пью? Я слишком много курю? Я работаю слишком часто? Я что, недостаточно часто носил тебя на руках? Я тебе изменял? Я тебя обманывал? Я недостаточно интересен для тебя? Я плохой любовник? Я забывал твои дни рождения? Я что, был недостаточно мил с твоей мамой? Я недостаточно занимался Эльзой? Ну? Что тогда? Выбери что-нибудь из этого.

– Оставь меня в покое, Фрэнки, пожалуйста. Я не хочу об этом говорить. Через пару недель, может быть, но не сейчас.

– Еще чего! – заорал Фрэнки. – Ты оставляешь за собой право просто бросить меня! Ты уходишь и оставляешь меня, как надоевшую собаку, и даже не говоришь, кто этот парень, который тебя сейчас трахает?

– Прекрати, Фрэнки. – Она встала и направилась к двери. – Ты поможешь мне вынести вещи?

Фрэнки демонстративно скрестил руки на груди и сжал губы. Он еле дышал.

– Ну хорошо, – вздохнула Сара и отнесла оба ящика вниз. Когда она вернулась, чтобы забрать пишущую машинку, Фрэнки в комнате уже не было. Сару это не обеспокоило. Она решила, что он в ванной. Но когда она уже была на пороге, он внезапно появился сзади.

– Не уходи! – попросил он. – Пожалуйста, не бросай меня. Пожалуйста, Сара. Мы можем все изменить. Все, что тебе не нравится. Я перестану пить, я больше не буду курить, я буду заботиться об Эльзе, я сделаю все, что ты захочешь… Прошу тебя, останься со мной.

У Фрэнки был такой вид, словно он в любой момент разразится слезами, и это тронуло Сару. Но ей было настолько трудно решиться подвести черту в их отношениях, что сейчас она не хотела сдаваться.

– Всего хорошего, – прошептала она – Береги себя. Мы можем созваниваться время от времени. Если я найду квартиру и у меня будет телефон, я позвоню.

Она ушла. Фрэнки замер посреди комнаты. Только когда Сара вышла из дома, он подошел к двери, пнул ее и несколько раз ударился головой о стену так, что не устоял на ногах.

15

Романо нашел для Сары квартиру на Прагерштрассе в хорошо сохранившемся старом доме на третьем этаже. С правой стороны дома был внутренний дворик, где с утра сияло солнце. В квартире были две просторные комнаты, маленькая кухня возле заднего входа и узенькая каморка для слуг рядом с тесной ванной комнатой. Раньше здесь жил его коллега Мауро. Он тосковал по жене и детям, хотел вернуться в Сицилию и мечтал о том, чтобы наконец увидеть, как солнце садится в море, а не исчезает за съемными домами. Два месяца назад, проработав пять лет в Германии, он вернулся домой.

В квартире Сара обнаружила полбутылки оливкового масла, две бутылки кьянти, которое уже превратилось в уксус, и четыре банки самодельного томатного соуса, которые Мауро по каким-то причинам оставил здесь. Скорее всего, он их просто забыл.

Романо взял отпуск на неделю, выкрасил квартиру в охрово-желтый цвет, потому что Сара так захотела, повесил лампы и полки, в спальне поставил кровать с балдахином, а в соседней комнате – кроватку для Эльзы.

Сара была на седьмом небе от счастья. Все ее проблемы, казалось, разрешились.

На новоселье Романо подарил ей маленькое оливковое дерево, которое Сара поставила перед большим эркерным окном гостиной. В душе она молилась, чтобы утреннего солнца оказалось достаточно и деревцо выжило в условиях холодной немецкой зимы в отапливаемой квартире с очень сухим воздухом. Сара пообещала Романо при первой же возможности поехать с ним в Италию, и он написал домой: «Мама, ты можешь не поверить, но у меня есть жена. Она красивая, как ангел, и добрая сердцем, как Мадонна. Ты полюбишь ее, как и я».

Мать Романо, Тереза, в ответном письме никак не затронула эту тему. Она молчала, словно и не прочла эти слова, и Романо это обидело. В своих письмах он больше не упоминал о Саре, но в душе надеялся, что его мать при первой же встрече всем сердцем полюбит ее.

Эльза днем была в детском саду, а Сара посещала занятия в университете. Каждое утро, когда Сара сдавала Эльзу воспитательнице Кирстен, та стонала, словно ночами лелеяла надежду, что Эльза наконец заболеет ветрянкой, корью или свинкой и несколько недель не будет появляться в детском саду. Но Эльза не доставляла Кирстен такого удовольствия. Даже если детский сад наполовину пустовал, потому что многие дети были простужены, болели гриппом или какой-то еще инфекционной болезнью, она, розовощекая и довольная, сидела за столиком, стуча кубиками друг о друга и время от времени от всей души вопя от удовольствия, или часами таскала ta собой пожарную машину с сиреной, единственную в детском саду, пока у Кирстен не лопалось терпение и она не отбирала игрушку. После чего Эльза орала уже без остановки. Когда Сара приходила после обеда, чтобы забрать дочь, Кирстен не удостаивала ее даже взгляда, а только кивала на прощание. Но Сара видела по бледному пятну на лбу Кирстен, что та на грани нервного срыва.