Последний орк

Молодой капитан закрыл глаза. Впервые за долгие годы к нему вернулся его сон о теплом маленьком создании у него на руках — о ребенке, которого он учит ходить и говорить, который называет его отцом. Этот сон снился Ранкстрайлу в детстве, еще до того, как злобный червь сомнений начал точить его душу; потом сон исчез, спрятался в самом темном уголке его сознания вместе с самим правом на подобные сны, вместе с ужасом, что он будет видеть в собственных детях призрак чудовища, которое произвело на свет его самого. Теперь же он снова мог видеть этот сон: его дети будут всего лишь детьми, а не призраками чудовищ.

Ранкстрайл вспомнил, что у него уже есть игрушки для их будущих детей. Возможно, рай все-таки существовал, и капитан наконец-то до него добрался: этим раем было дыхание Авроры на его плече. Он чувствовал ее боль и гладил руками ее мягкие светлые волосы. Он представил, как дни начнут сменяться ночами, вручая ему бесценный дар постоянного присутствия Авроры. Дети, которых она выносит во чреве, назовут его отцом. Аврора, так же как и он, знала, что такое страх детей недостойных родителей — страх увидеть в собственных детях черты того монстра, который дал жизнь тебе. Он и Аврора научатся любить себя, глядя на свое отражение в глазах любимого. Они научатся любить собственные руки, узнавая их очертания в ладошках своих детей.

Ранкстрайл задумался, прав ли был Лизентрайль, когда говорил, что королевские дети спят в одиночестве в отдельных комнатах и что от этого у них портится характер. Он понадеялся, что его не станут судить слишком строго, если его дети будут спать вместе с родителями. Тогда во время ночных ураганов он сможет рассказывать им сказку о волке и козе, чтобы малыши не боялись грозы, но на этот раз заканчивать ее как положено: и волк и коза — оба оставались живы на рассвете. Да, люди никогда не откажутся от жестокости, дарованной им богами для того, чтобы выжить, но и не оставят мечту о волке, мирно сидящем рядом с козой. Его праща вновь станет флейтой, сопровождающей сказку своими звуками и заполняющей паузы своей игрой.

Случается, что и в королевских конюшнях между копытами чистокровных жеребцов шныряют мыши. Так же и в голове капитана в тот момент пробегали мелочные и не слишком благородные мысли. Правда ли, что в Цитадели каждый день едят свежий хлеб? Как часто здесь варят луковый суп? И дадут ли ему теперь, когда он стал здесь главным, вторую порцию?

Ранкстрайл все еще прижимал руку к затылку Авроры, чувствуя под своей грубой ладонью ее гладкие, как шелк, волосы. Его глаза наполнились слезами, как в тот день, когда он шел за гробом матери на городское кладбище. Он до боли стыдился своих слез, но в то же время чувствовал, что при Авроре стыда как будто не существовало. Последний раз он лил слезы, когда оплакивал Йорша в Далигаре, пытаясь успокоить его дочь. Он не боялся, что Аврора заметит его слезы, и продолжал крепко сжимать ее в объятиях, укрытый от чужих глаз высоким парапетом стены.

Никогда еще он не был уверен в чем-либо так, как сейчас: они не могли существовать друг без друга, они всегда принадлежали друг другу — два одиноких путника, блуждавшие в стране теней и наконец-то встретившиеся. Именно они — а если не они, то кто же? — дадут миру тот свет, которого ему не хватало. Плач Авроры постепенно утихал, освобождая и очищая ее душу.

Ранкстрайл верил, что они смогут создать мир, в котором никому не придется стыдиться крови, текущей по его венам. Орки стыдились неудач своего племени, чувствовали себя нелюбимыми детьми и осознавали, что сами по себе они абсолютно ничего не значат, а являются лишь частичками армии, и только это делало их орками. Он мог превратить племя орков в народ, каждый представитель которого помнит о собственном значении и достоинстве и имеет право гордиться своим существованием.

Народ Орков сможет забыть своих жестоких слепых богов, заставивших их поверить в то, что война — это единственное, к чему они способны и чего достойны. Орки обнаружат, что для них все возможно. После Ранкстрайла никто не будет больше стыдиться собственной крови. Он станет последним. После него не будет больше орков. Это нетрудно: он должен лишь освободить земли людей до самых границ, а потом отвоевать каждый клочок у варварства и нищеты, как когда-то у Черных разбойников, не отступая ни на шаг.

Орки были и его народом. Нравилось это ему или нет, но в жилах его текла их кровь, и он чувствовал себя ответственным за них. Ему нужно было применить силу и дипломатию одновременно. Он должен был быть самым сильным орком, чтобы стать последним, чтобы разорвать замкнутый круг варварства и жестокости, который веками держал их в плену и не давал соединить величие их прошлого с сиянием светлого будущего.

Лишь тот, кто долго блуждал среди теней, но не затерялся в них, сможет найти выход из лабиринта.

Аврора перестала плакать.

Она искала что-нибудь, чтобы высморкаться и утереть слезы. Ранкстрайл протянул ей платок, и оба они рассмеялись при виде белой льняной шали, которой Аврора когда-то перевязала его рану. Шаль давно перестала быть белой, но Аврора осушила ею слезы и вытерла лицо, после чего наконец улыбнулась.

— Мы… — заговорил было Ранкстрайл, но осекся. Он хотел сказать: «Мы с вами отомстим за несправедливость», но до него вовремя дошло, как жестоко это звучало для Авроры: каким бы подлым ни был отец, ребенок не должен брать на себя бремя мести за допущенную им несправедливость.

Капитан сказал по-другому:

— Мы, королева-ведьма и я, мы отомстим за несправедливость. Мы отомстим за всех.

Он не случайно выбрал именно эти слова. Королева-ведьма наверняка не собиралась забывать о том, кто беспощадно убил ее родителей и ее супруга. Капитану тоже было за что мстить — за отрубленные пальцы Лизентрайля и изувеченные ноги Свихнувшегося Писаря, за смерть человека, казненного из-за золотой цепочки, и за шрамы от раскаленных щипцов на собственной спине. За слезы Авроры. Он отомстит за всё.

Они вернут справедливость.

Алил, неприступный Город-Сокол, должен был иметь хоть какой-нибудь вход или выход. К тому же было бы просто жестоко оставлять город один на один с безумцем в сопровождении пятнадцати палачей.

Ранкстрайл наклонился и поцеловал Аврору в щеку, потом поцеловал ее руку и легко коснулся ее губ, после чего отпустил ее. Аврора повернулась и стала спускаться по лестнице.

Новость о свадьбе молниеносно распространилась среди солдат, подняв волну одобрительных криков. Мысль о том, что молодой капитан их армии и их родного города женится на воительнице Далигара, которая отличалась не только львиным мужеством, но и небесной красотой, да еще и умела лечить раны, несказанно воодушевила солдат.

К тому же из всех существующих примет свадьба была, без сомнения, самым добрым знаком. Не говоря о том, что невеста происходила из самой благородной фамилии Далигара и была принцессой графства: это, несомненно, усиливало позиции молодого капитана, который не принадлежал к аристократии, но должен был теперь ею командовать.

Капитан Ранкстрайл остался на бастионах до исхода ночи. Он долго наблюдал за перемещением огней вдоль каналов. Наконец, вычислив реальное положение орков по перелетам цапель, а перелеты цапель — по крикам сов, он сделал вывод, что большинство вражеских отрядов затаилось в темноте, используя эти постоянные перемещения огней лишь для того, чтобы отвлечь внимание капитана и заманить его в ловушку. Он вызвал офицеров кавалерии и сообщил им об изменении плана атаки: требовалось направить больше людей на восток и выступить не ранним утром, а после полудня. Они должны были подождать, пока шлемы орков, неподвижно стоявших в камыше, не раскалятся под палящим солнцем и пока вши не начнут грызть их под потными кирасами.

Наместники города стояли неподалеку. Тот, что постарше, перевел взгляд с капитана Ранкстрайла на второго лучника Далигара, потом на третьего алебардщика, стоявшего на часах на восточном бастионе, и покачал головой.