Последний орк

Всадники встретили его слова долгим молчанием. Через некоторое время бургомистр посмотрел на Ранкстрайла, глубоко поклонился и сказал:

— Да, мой господин. Мы сделаем это. Вы будете вести нас, и мы со всем этим справимся.

Остальные тоже поклонились.

Бургомистр взял нагрудную цепь и надел ее поверх грязной кирасы капитана.

После чего всадники передали ему второй ларец, тоже деревянный, с золотыми накладками, еще раз глубоко поклонились и попрощались.

Ранкстрайлу показалось, что принц Эрик смотрит на него как-то странно, то ли указывая на что-то глазами, то ли отрицательно качая головой, словно он желал сказать что-то капитану, но не осмеливался в присутствии остальных.

После ухода посланников Ранкстрайл открыл второй ларец. В нем оказалось больше золота, чем он видел за всю свою жизнь. Точнее говоря, в нем было больше золота, чем капитан мог себе представить. Он мог купить все Внешнее кольцо и все равно остаться невероятно богатым. Именно с этого он и начнет. Часть золота он потратит на Внешнее кольцо со всеми его крестьянами без земли, кузнецами без горнов, возчиками без мулов и телег — людьми, оставшимися без ничего. Но часть денег ему все-таки придется потратить на себя: хочешь не хочешь, но если уж собрался командовать городом, то для этого потребуется снаряжение, оружие и… и конь, достойный этого имени. Это его долг по отношению к городу.

И наконец-то он сможет обеспечить Клещу Великолепному, несшему его в двух из трех победоносных сражений за свободу Народа Людей, достойную старость в чудесной конюшне, окруженной со всех сторон клевером, лекарственными травами и цветами.

Глава двадцать шестая

Розальба смертельно устала. Почувствовав запах мха, доносившийся из могилы Короля, она едва удержалась, чтобы не улечься на свежую землю и не пролежать так следующие несколько веков. Она тоже хотела остаться в темноте, в спокойном царстве улиток и червей. Ее жизнь показалась ей сплошной чередой никому не нужных «завтра», которые пробегали мимо нее, словно вода, обтекающая камень, и приближали тот день, когда она наконец услышит запах свежей земли и прелых листьев внутри каменного саркофага.

Нужно будет тоже приказать сделать щели в стенках своего гроба.

Но не только эта мысль приносила ей хоть какое-то утешение в ее безмерной усталости.

Ее утешала мысль о возвращении домой. Она успокаивала себя образами моря. Она видела высокие длинные волны, рождавшиеся в море осенними вечерами, зимние бури и летние грозы, когда вода падала стеной и град колотил поверхность воды и пену огромных, жестоких волн. Ее утешало воспоминание о побережье, растянувшемся между двумя высокими мысами, как заснувший на солнце дракон.

Она хотела вернуться домой.

К себе домой, в тот дом, который она построила вместе с Йоршем.

Она ступала бы по песку, пытаясь отыскать следы Йорша и не находя их. Зато она нашла бы следы своих детей. Она хотела, чтобы ее дети выросли в доме, который она строила вместе с их отцом, нагромождая друг на друга камни, ракушки и куски дерева, принесенные волнами.

Розальба вызвала церемониймейстера и велела ему найти Аврору. В безуспешных поисках прошло некоторое время. Потом кто-то вспомнил, что принцесса Далигара любила заканчивать день на восточной стене, устремив взгляд к горизонту, где начинался Догон, блестящей лентой сверкавший в лучах заката.

Легкими шагами подошла Аврора. На ней было серо-коричневое платье, которое она надевала, когда работала в лечебнице. Но даже в этом обыкновенном платье, какое носили все женщины из народа, она не отказывалась от своей сложной прически, от кос и завитков, переплетенных золотыми нитями и убранных под изысканную сеточку, украшенную малюсенькими жемчужинами. Роби задалась вопросом, видел ли кто-нибудь Аврору с волосами, упавшими на лицо или закрывавшими глаза. Если бы подобное произошло, это стоило бы записать в летопись.

Сидя на каменном троне, правительница Далигара объявила даме Авроре о своем решении покинуть город: она намеревалась вернуться с детьми в Эрброу, в свое родное селение, названное именем дракона. Ранкстрайл должен был позаботиться о Вариле. Ей, даме Авроре, предстояло взять на себя командование Далигаром.

Розальба закрыла глаза и оперлась на спинку трона. Все кончено. Все позади. Еще несколько дней, и она снова услышит шум морских волн, который будет заполнять ее одинокие бессонные ночи.

В ее душе, переполненной мраком, мелькнула искра долгожданного спокойствия. Ей предстояло всего лишь выслушать слова благодарности растроганной Авроры и приветственно улыбнуться в ответ на ее бесконечную признательность, после чего Роби стала бы свободной.

Шло время. Осознав, что ничто, кроме кудахтанья кур во дворе, не нарушает тишины, Розальба решила открыть глаза. Аврора, как всегда, была совершенно бесстрастна. Ни малейшего намека на радость не освещало ее лица, скорее наоборот: Розальбе показалось, что глаза девушки, стоявшей в тени, еще больше помрачнели.

— Боюсь, ваше намерение неосуществимо, госпожа, — наконец сказала Аврора.

— Неосуществимо? — переспросила Розальба.

— Неосуществимо, — повторила Аврора.

Королева почувствовала, как в ее усталой душе пробуждается фурия. Рано или поздно наступит день, когда она сможет говорить с Авророй, не испытывая желания придушить ее, но, увы, не сегодня.

— Госпожа, — решила наконец объясниться Аврора, — я дочь моего отца, Судьи-администратора, человека, который приказал повесить ваших родителей и убить вашего супруга так же, как убивают бешеных псов. Это сумасшедший, больной человек и к тому же на редкость трусливый. Пока вы будете сидеть на троне Далигара, ни он, ни кто-либо из его приспешников-стервятников, сбежавших вместе с ним и отдавших город на растерзание оркам, не посмеет что-либо предпринять. В тот несчастный день, когда я буду вынуждена заменить вас на троне, мой отец и вся его свита нагрянут в город, чтобы захватить власть, помня меня как послушную девочку, которая никогда не позволяла себе нарушить приказ. И тогда мне придется доказывать огнем и мечом, что эта девочка исчезла и никогда больше не вернется. Как бы я ни презирала моего отца, как бы ни ужасалась всем его преступлениям, я хотела бы избежать необходимости поднимать руку на собственную кровь. Не только потому, что, пойдя на это, мне придется вновь столкнуться с мраком, который я желаю позабыть, но и потому, что это вновь вовлечет город в братоубийственную войну, которая, без сомнения, разрушит то, что нам удалось спасти от орков.

Розальба окаменела. Даже мысль о том, что опасения Авроры были настолько же обоснованными, насколько и очевидными, почему-то не уменьшала желания Роби придушить ее.

Наконец королеве удалось кивнуть.

Отчаяние окутало ее, словно саван.

Она больше не сможет убежать.

Ее пляж, цикады, водопад, морские волны — все это превращалось в мираж.

— Боюсь, вы правы, — мрачно проговорила она.

Розальба чувствовала себя узницей, навеки заключенной в городе, который видел казнь ее родителей и считал праздником день смерти ее супруга.

Она не могла вернуться домой.

После долгого молчания Аврора вновь заговорила:

— Госпожа, с вашего позволения, я хотела бы оставить мой город и отправиться в Варил, где я желала бы обосноваться.

Снова повисло молчание, прерываемое, как прежде, лишь кудахтаньем кур.

— Ни вы, ни кто-либо другой не нуждается в моем разрешении, чтобы жить там, где ему больше нравится. Но почему именно Варил? — поинтересовалась Розальба. — Что вы там будете делать? Вы же родились здесь.

Новость одновременно и удивила ее, и принесла облегчение: ей придется остаться в Далигаре, но она, по крайней мере, не должна будет терпеть присутствие Авроры. В ней пробудилось любопытство.

— Да, это так: я родилась и выросла здесь. И здесь я навсегда останусь дочерью моего отца. В Вариле же я буду просто сама собой. Кроме того, я думаю, что владею искусством врачевания. Учитывая, что Варил — наш аванпост, место, где раньше всего начинается война и позже всего заканчивается, я смогу принести там намного больше пользы, чем здесь. Я смогу лечить раненых и обучать горожан стрельбе из лука.