Страница 4 из 23
Шло время. Благодаря частым посещениям ханской резиденции брадобрей вскоре стал состоятельным человеком и, казалось, мог быть вполне доволен своей судьбой.
А между тем соседи начали примечать, что прежде жизнерадостный, общительный юноша становился с каждым днем все угрюмее и мрачнее. Он сторонился людей, стал скуп на слова, даже осунулся. Можно было подумать, что его точит какая-то тайная болезнь.
Мать не находила себе места от беспокойства. Несколько раз она пыталась вызвать сына на откровенность, но он только махал рукой и, не произнося ни слова в ответ, уходил прочь.
Однажды, возвратившись из дворца, молодой человек, не притронувшись к еде, заботливо приготовленной для него матерью, опустился у ее ног и обратился к ней с такими словами:
— О мать моя! Ты дала мне жизнь, так помоги же мне, чтобы эта жизнь не была мне в тягость.
— Но чем же я могу тебе помочь, сын мой, если я не знаю причины твоей тоски? — с волнением ответила старая женщина.
— Я не могу больше так жить, — со слезами на глазах продолжал юноша, — скажи, что мне делать. Меня гнетет тайна, которую я узнал в ханском дворце. Ни днем, ни ночью не дает она мне покоя. У меня нет больше сил сохранять ее. Я должен, должен кому-нибудь ее поведать. Все равно кому. Но если я это сделаю, меня ждет мучительная смерть, да и не только меня. Что же мне делать? Помоги мне! Посоветуй, как мне облегчить душу?
Поникла головой женщина. Задумалась она о том, как помочь сыну в беде. Долго, томительно долго длилось молчание. Наконец она заговорила, положив руку на склоненную голову сына.
— Горько и больно видеть мне, как ты страдаешь. Разве я не люблю тебя больше жизни? Разве не долг мой облегчить твои страдания? Послушай, сын мой, что посоветует тебе твоя старая мать.
Ты дал клятву, и человеческие уши не должны услышать того, что тебе стало известно во дворце у хана. Но если ты будешь и долее молчать, как молчал до сих пор, недолго будет для тебя сиять солнце, а я этого не переживу. Ты молод, жизнь твоя только начинается, и я не хочу, чтобы тоска тебя погубила и свела в могилу.
Ступай в то пустынное место, где ты часто бывал с отцом в детстве. Там есть заброшенный каменный колодец. Этому колодцу ты можешь смело поверить свою тайну. Ты выговоришься и сразу почувствуешь облегчение. Спеши, сын мой, сбросить с себя непосильное для твоей юной души бремя. Иди, не мешкай.
Ободренный словами матери, юный брадобрей быстро собрался в дорогу. Путь был дальний. Лишь в сумерки добрался он до заветной цели. Солнце уже скрылось за горизонтом, и ночные тени легли на громоздящиеся в беспорядке вокруг колодца серые угрюмые скалы. Ничто не нарушало мертвого спокойствия этого забытого людьми места — ни шелест листьев, ни пение птиц, ни живое журчание ручейка. Казалось, природа здесь окаменела.
Юноша, с опаской поглядывая по сторонам, подошел к колодцу и, наклонившись над ним, громко произнес:
— У нашего высокочтимого хана ослиные уши! Ты слышишь, колодец, что я сказал? У нашего хана ослиные уши!
За минуту до этого мрачное и скорбное лицо его внезапно преобразилось, оно заулыбалось и даже несколько порозовело. Он испытывал огромное облегчение от того, что наконец разомкнул скованные страшной клятвой уста и высказал тяготившую его тайну.
Слова брадобрея, многократно повторяясь, как бы удалялись в глубь колодца. Едва затих последний отзвук человеческого голоса, как на дне колодца что-то зашумело, забурлило, загрохотало. Шум нарастал с невероятной быстротой. Не прошло и нескольких минут, как из колодца хлынул стремительный поток воды.
Испуганный юноша бросился бежать, спасаясь от верной гибели. Между тем вода все прибывала. Она заливала сухую потрескавшуюся от зноя землю, поднимаясь все выше и выше. Вот она настигла беглеца, который напрягал последние силы, карабкаясь на высокую скалу, и обрушилась на него всей своей мощью. Мелькнули руки, голова, снова появилась на мгновение рука, потом все исчезло в бешеном водовороте.
А бурный поток, широко разлившись, уже стремительно несся к плодородным полям и зеленеющим пастбищам, к селениям и городам, не щадя ничего на своем пути.
Неизвестно, много ли времени понадобилось воде, чтобы затопить всю страну, но утверждают, что никому, ни единому человеку, не удалось спастись. Все жители оказались заживо погребенными в этой водяной темнице, которая ныне называется озером Иссык-Куль.
Рассказчик замолчал, бросив на меня взгляд искоса, как бы проверяя впечатление, произведенное его повествованием, и затем продолжал:
— Не взыщите за несколько вольное изложение легенды. Так она запечатлелась в моей памяти с детских лет, когда я ее впервые услышал от старика киргиза. От другого вы, возможно, услышите ее в иной интерпретации — я имею в виду детали, — но суть от этого не изменится.
Такова легенда о происхождении Иссык-Куля. А теперь вернемся к действительности.
Самое интересное состоит в том, что неожиданно сказка обернулась былью. Впрочем, удивляться тут нечему. Обычно в каждой сказке или легенде есть какая-то доля правды — в большей или меньшей степени, но есть. И история с Иссык-Кулем лишний раз подтверждает эту мысль. Вы, конечно, вправе сомневаться, — заметив на моем лице недоверчивую улыбку, присовокупил он, — но когда дослушаете до конца, вы согласитесь со мной.
— Помилуйте, — воскликнул я, — да у меня и в мыслях не было сомневаться. Все, что вы рассказываете, так интересно… Прошу вас, продолжайте, мне не терпится узнать конец этой чудесной истории, а он, судя по началу, обещает быть не менее чудесным.
— Хорошо, — согласился мой собеседник, — не буду испытывать ваше терпение. Итак, продолжаю. В 1958 году, летом, на дне озера Иссык-Куль, которым вы в настоящее время имеете удовольствие любоваться, начала работать подводная археологическая экспедиция. Поводом к организации этой экспедиции послужили, конечно, не легенды, одну из которых вы только что услышали, а более серьезные обстоятельства: исторические письменные памятники, свидетельствующие о том, что на побережье озера в древности и позднее, в средние века, жили различные племена, находки, обнаруженные на побережье в разное время и носившие на себе отпечаток древнего происхождения. Все это не могло не заинтересовать археологов.
И вот уже два года, как эти неутомимые искатели обшаривают дно Иссык-Куля в поисках свидетельств былой жизни. Быть может, и сейчас, когда мы с вами мирно беседуем на палубе теплохода, они продолжают свои поиски, не довольствуясь тем, что уже нашли. А найдено ими немало. Судите сами. Они прошли северное побережье озера на протяжении более ста пятидесяти километров. В первое лето их трофеями были обнаруженные на дне неподалеку от селения Баетовки остатки бревенчатого настила, обожженные кирпичи и большое количество черепков глиняной посуды. На следующий год список трофеев пополнился рядом новых находок. Тут были и каменная зернотерка, и глиняный кувшин, и снова черепки посуды со следами зеленой и синей глазури, и плитки с выпуклым орнаментом. На разной глубине и в разных местах побережья от Тору-Айгыра до Ойтала археологи нашли остатки стены кирпичной кладки, пни и сваи, осколки бронзовых сосудов, железные наконечники копий и стрел.
Эти немые свидетели когда-то кипучей жизни, извлеченные из-под толщи воды, не оставляли никаких сомнений, относительно того, что ныне затопленные водами Иссык-Куля пространства суши некогда служили ареной деятельности человека.
— Но что же произошло? Каким образом все это оказалось под водой? — не в силах сдержать нетерпение, воскликнул я.
— Точно такие же вопросы не дают покоя и ученым.
Мой собеседник смущенно улыбнулся и после небольшой паузы добавил:
— В том числе и мне. Мы ведь не представились друг другу, и я не имел случая сказать вам, что работаю научным сотрудником в здешней Академии наук.
— Хоть вы и не говорили этого, — живо откликнулся я, — но такое предположение у меня возникло с самого начала. С первых же ваших слов чувствовалось, что предмет разговора вам хорошо знаком, близок и, я бы сказал, дорог.