Страница 5 из 51
* * *
Бина добежала дотуда, где случился весь этот ужас, остановилась и сразу начала мерзнуть. Попрыгала, растирая нос и щеки холодными жесткими рукавичками.
— Надо все-таки посмотреть, что там дальше, — вздохнула Бина. — Вдруг я до чего-нибудь не дошла, такого?.. Я только чуть-чуть, и сразу обратно. Честное слово, — она побежала вперед и через минуту выбежала к распадку. — Ух ты, какая лощинка... — прошептала Бина, глотая слезы. — Ну уж эта должна быть волшебная... — она перебежала замерзший ручей и остановилась у входа, под разлапистым деревом. — Конечно, волшебная, — всмотрелась Бина. — Надо в нее сходить... Она ведь волшебная, надо. Немножко там посмотрю, полминуточки... За полминуточки я еще больше не потеряюсь. Честное слово.
Она забежала в лощинку и стала красться в таинственный сумрак. Лощинка, безусловно, была волшебная. Воздух здесь был совсем ледяной, но совсем не такой колючий. Снег здесь был совсем глухой, но совсем не такой мрачный. Даже деревья тут спали не так, как везде позади. Они стояли совершенно не шевелясь, а с веток то и дело падали огромные лохматые хлопья, и падали очень долго — целый час каждый.
— Как здорово... Как замечательно... Я ведь знала, что найду все-таки. Что-то такое волшебное, по-настоящему. Эх, жалко, что я потерялась, и мама не видит, и папа, — Бина горько вздохнула. — А рассказать — не расскажешь. Волшебное ведь не рассказывается. Его только смотреть нужно, самому.
И она шла все дальше и дальше, и не останавливалась, потому что в волшебных лощинках нужно идти пока идется — останавливаться нельзя. И Бина шла, шла и шла, и внимательно смотрела вокруг, чтобы все запомнить как следует. (Неизвестно, когда она еще потеряется. Может быть, не потеряется больше ни разу, а в волшебные лощинки попадают только когда потеряются. Во всяком случае, пока Бина не потерялась, в волшебные лощинки не попадала ни разу ведь.)
Вдруг впереди произошло непонятное. Огромное дерево, которое стояло себе лет, наверное, триста (может, и больше — огромное ведь, просто ужас какой-то), заскрипело и стало медленно падать вниз. Оно рухнуло поперек, загородило дорогу, и снежное облако долго еще растворялось в лиловом сумраке. Когда, наконец, встревоженный снег успокоился, Бина осторожно подбежала к дереву и осторожно его потрогала.
— Ух ты! Вот это да! Вот это ничего себе! — и призадумалась. — Мамочка... Дальше, значит, нельзя?.. Папа говорил, что Горы скажут, если будет опасно и нельзя будет идти. Ой, мамочка. Там, наверно, опасно! — Бина завороженно вгляделась во мрак за упавшим деревом. — Интересно, что там такое? Что может быть? Просто ужас какой-то.
Она стояла, стояла, стояла, но холод снова стал забираться под куртку, и Бина решилась.
— Дедушка Мороз, миленький! А можно я чуть-чуть посмотрю? Совсем чуть-чуть, и сразу домой. Я понимаю, дальше нельзя. Но ведь только чуть-чуть. Только глазком, и сразу назад. Честное слово.
Она подбежала к дереву и перекарабкалась на другую, страшную, сторону. Остановилась, замерла, вжав голову в плечи.
— Ой, мамочка, — сделала три испуганных шага, остановилась, потом еще пару шагов. — Как страшно!.. А интересно!.. И страшно... А интересно...
Из сумрака дохнуло ледяным холодом. Щеки и брови выстыли враз, и Бина схватилась за них холодными жесткими рукавичками.
— Ой, мамочка. Пойду-ка я, наверно, назад. Что-то там, кажется, такое, что просто ужас какой-то, наверно...
И она бегом вернулась к упавшему дереву, перекарабкалась на свою сторону, на прощание обернулась, посмотрела в страшенный холодный мрак и побежала назад. Добежала до дерева — пушистые лапы-ветки торчали над тропкой — выбежала на небольшой простор своей ложбинки. И вдруг остановилась, подпрыгнула и прижала ладошки к щекам.
— Ой, мамочка!!!
Чуть в стороне, почти сливаясь с вечерним сумрачным снегом, сидел огромный, лохматый, ушастый, пушистый и вообще просто какой-то необыкновенный настоящий волк. На мудрой усатой морде спокойно светились глаза.
— Мамочка... Это же волк!!! — Бина не знала, что делать: бежать, плакать, кричать или еще что-нибудь. — Настоящий! Ну что же такое! Ну почему меня все хотят съесть, сегодня... Ну что сегодня за день такой... Ну и правильно, — она всхлипнула и вытерла нос. — Ну и правильно, что я потерялась. Так мне и надо. Буду знать. Надо слушаться взрослых, и пусть волк меня съест. И поздно реветь. Раньше надо было чесаться.
Она стояла и терпеливо ждала, когда волк начнет ее есть. Она ждала, ждала и ждала, мерзла, мерзла и мерзла, но волк только сидел и смотрел на нее. Бина, наконец, не выдержала.
— Волк! Ну когда ты меня есть будешь? Я замерзла уже. Холодно ведь ужасно, ешь быстрее ведь, — она вздохнула. — Или ты сегодня поужинал? Что-то мне тоже есть захотелось... Сейчас бы чашечку чая вкусного... И бутербродика... С сыром таким, там еще дырки, вкусные... Что же я так проголодалась-то, вдруг. Вот тоже еще наказание.
Но волк вообще не стал ее есть. Он еще немножко посмотрел и убежал, растворился во мраке без звука и следа. Бина снова вздохнула, горько и тяжело.
— Ну вот. Даже волк не стал меня есть.
Ей стало так грустно, так одиноко, так плохо, что она заплакала — как не плакала еще никогда. Она стояла, не чувствуя холода, не замечая ничего вокруг, и теплые слезы текли по щекам, на шарфик — она их не вытирала. Потом плакать устала и стала просто вздыхать.
— Пошел, наверно, домой, в норку... У него там, наверно, уютно, тепло, вкусно... Ладно. Хватит реветь. Зачем я такая дура? И что же мне делать?
Она стояла у входа в лощинку, под разлапистым деревом, и ей снова хотелось плакать. А вокруг уже наступила студеная ночь.
* * *
Вдруг произошло замечательное. Вверху появилась Луна. Неслышно и незаметно она подкралась из-за Гор, возникла над льдистыми пиками и заглянула в ложбинку. Тяжелая тишина растворилась, исчезла в яркой прозрачности лунных лучей. Светлые, чистые, легкие Горы сияли в Луне, а за ними висело небо, черное и блестящее, и на нем вдруг рассыпалось столькущее множество звезд, что Бина подпрыгнула и прижала к груди кулачки.
— Ой, какая Луна! — прошептала Бина. — А звезды какие ужасные! Я такую Луну никогда не видела! Это она специально пришла, чтобы мне было не темно и не страшно. Ой, какая Луна! Жалко, мама не видит, и папа. У них там тоже сейчас где-то Луна, но ведь совсем не такая. У меня тут совсем ведь другая Луна. У меня тут моя Луна.
И Бина стояла, и Горы плыли в сияющей высоте, и ей стало спокойно и хорошо, и она даже забыла про холод. Но холод грыз все сильней, и куртка уже не грела, и пальцы в ботинках мерзли.
Бина снова стала бегать и прыгать. Она побежала к снежной стене, не добежала, развернулась, побежала назад — вот снова лощинка, куда Бину Дед Мороз не пустил — вот здесь сидел добрый, совсем не голодный волк — вот следы — вот куда убежал — вот следы тоже — ой, мамочка! Что это там за киски?!
Впереди, Бине навстречу, бежали какие-то здоровенные лохматые кошки. Они были серо-серебряные, в большую черную крапинку, и мягко сверкали в лунных лучах. Когда кошки подбежали ближе, Бина увидела, что там была одна просто огромная, и две поменьше, с пушистыми толстыми лапами, с мохнатейшими хвостищами. Они были ужасно милые, вокруг от них стало светло, радостно и легко. Бина, взметая льдистые искры снега, кинулась к ним.
Киски набросились на нее, тяжеленные — но такие мягкие, такие пушистые, такие необыкновенные, такие ужасные лапочки, — и стали лизать Бину в щеки и в нос. Большая киска отошла и жмурилась из-под дерева, поглядывая, как Бину опрокинули в снег и продолжали облизывать теплыми шершавыми языками. Бина смеялась и отбивалась, но киски не отступали, и так они кувыркались, кувыркались и кувыркались, и Бина даже запыхалась, и ей стало жарко, и куртку пришлось чуть-чуть расстегнуть.
— Ой, мамочка! — она, наконец, села и отдышалась. — А это, наверно, ваша мамуля! Вы ко мне нарочно пришли, правда? А то мне тут скучно и одиноко, так просто ужасно, что я даже плакала. Побудьте со мной до утра, ладно? Утром меня должны будут найти и забрать. Какие кисуленьки! — она снова бросилась обниматься. — Я даже не знала, что такие бывают, вообще!