Страница 94 из 96
Саперы перетащили бревна. И отряд в том же порядке двинулся дальше. Дышать в противогазах нелегко, но Игорь Муравьев не разрешил снимать маски. Наблюдатель хоть и хороший человек, а такого нарушения правил не простит. Весь полуостров, образованный изгибом реки, был в тумане. Кто сдернет маску, того наблюдатель внесет в число погибших. И юнармейцы терпели, тяжело потягивая припахивавший резиной воздух и протирая запотевшие стекла очков.
Илья и Славка все прибавляли ходу. Они боялись, что «северные» не попали в туман и без противогазов быстрее дойдут до высоты.
Наконец снова показалась речка. Запыхавшиеся саперы перекинули через нее бревна. На том берегу тумана не было. Залитая утренним солнцем, зеленела Санина гора.
Наблюдатель опять молча вошел в воду и, добравшись до середины речки, остановился для страховки около бревен.
Балансируя руками, перебежали на противоположный берег разведчики. Переправился Игорь Муравьев и сдернул маску.
— Здесь газа нет! За мной!.. Знаменщик, вперед!
Витька Рыбаков гордо выпятил грудь и шагнул на скользкие бревна. Зачехленное знамя — у правого плеча. Левая рука бодро отбивает такт. Красиво пошел, точно по широкому и крепкому мосту. И никто не ожидал, что именно сейчас это и произойдет, Витьку вдруг неудержимо потянуло влево. Он качнулся в одну сторону, в другую, смешно хватаясь за воздух свободной рукой. Наблюдатель, стоявший в воде, поддержал его.
Витька выпрямился. Неудача взволновала его. Вторую половину пути он прошел по бревнам очень неуверенно. А когда остался всего один шаг и уже можно было прыгнуть на берег, Витька поскользнулся на мокром бревне и, не выпустив из рук знамени, грузно шлепнулся в воду.
Наблюдатель раньше всех подоспел на помощь. Вытащив Витьку из воды, он поднял его вместе со знаменем, посадил на высокий берег и поспешно сдернул маску с его лица.
Витька смущенно моргал глазами и жадно дышал широко открытым ртом. Он чуть не задохнулся. В коробку противогаза попала вода, воздух перестал поступать в маску. В те считанные секунды Витька понял, что такое воздух. Потому он и сидел на берегу неподвижно, дышал, дышал и никак не мог надышаться.
Наблюдатель посмотрел в его растерянные глаза, улыбнулся и прикрепил к его рукаву красную ленточку. Это значило, что Витька Рыбаков получил тяжелое ранение.
Девочка с санитарной сумкой побежала по бревнам к «раненому».
В это время до отряда «южных» долетело отдаленное ура. И все поняли: это «северные» начали штурмовать высоту.
— Быстрей! Быстрей! — закричал Игорь Муравьев оставшимся на том берегу юнармейцам. — Вперед! В атаку!
Пока эту команду могли выполнить только Илья и Славка. Они вдвоем бросились к подножию Саниной горы.
— Назад! — остановил их Игорь. — Знамя! Знамя!
Длинноногий Илья вернулся быстрее Славки и взял знамя у «раненого» Витьки Рыбакова.
— Ура-а-а! — неслось от карьера, где наступали «северные»…
Он лежал в траншее лицом к небу. Рядом валялась пустая бутылка. Он уже не спал. Что-то разбудило его. В ушах еще звенели детские голоса, но он думал, что эти голоса — оттуда, из страшного сна, который он только что видел. Этот сон почти без изменений много раз снился ему. Он видел морщинистое лицо, скорбные, как на иконе, глаза, в которых не страх, а презренье и неистребимая вера в торжество добра над злом.
Сколько повидал он обреченных на гибель людей, но ничье лицо и никакие другие глаза не врезались так в память, как эти — блеклые, старушечьи, последний раз горячо вспыхнувшие перед смертью.
— Плохо тебе будет, — пророчески сказала старуха.
Человек — тогда он был молод и носил эсэсовский мундир — рассмеялся.
— Она еще грозит! Оглядись, старая ведьма! Ты уже мертва!
Старуха послушно посмотрела вокруг себя. В стороне догорала ее деревня. Ветер нес на поляну дым и пепел. Как карлики, стояли под огромным дубом солдаты из карательного отряда. А вокруг подковой выстроился угрюмый осенний лес.
— Вижу, — сказала старуха. — Слышу… Детки мои идут.
Как по команде, оглянулись солдаты на плотные стволы окружавшего их леса. Все знали: два сына и дочь старухи были в партизанском отряде. Страшно стало карателям. А он — этот человек — привычно выстрелил в старуху из пистолета.
— Идут, — умирая, прошептала она. — Детки мои идут…
Он лежал в траншее лицом к небу. Он уже не спал, а в ушах звенели детские голоса. Разноголосое ура слышалось в тишине раннего утра.
Человек рывком приподнялся и, как ночью, выглянул из траншеи.
«Северных» юнармейцев было не больше тридцати, а ему, этому человеку, показалось, что весь луг между горой и карьером усеян сотнями детишек.
— Старая ведьма! — простонал он.
Он понимал: надо бежать. Но вцепившиеся в траву пальцы не хотели разжиматься, согнутые в коленях ноги словно одеревенели. Он выглядывал из-за старого бруствера с тайной надеждой, что все это продолжение того же сна, что стоит ему проснуться — и несметные полчища старухиных детей сгинут, как кошмарное виденье.
— Сюда-а-а! — раздался восторженный ликующий голос.
Человек осел, будто его ударили сверху по голове.
Рядом, спиной к нему, на бруствере стоял Илья и торопливо сдергивал со знамени чехол. Подбежал Славка.
— Скорей! — закричал он, нетерпеливо поглядывая то на «северных», наступающих от карьера, то на своих, на «южных», которых вел в атаку Игорь Муравьев. — Быстрей! Наша берет!
Илья расправил знамя, высоко поднял его над головой.
— Сюда-а-а!
— Замолчи! — придушенно и грозно прозвучало сзади.
Мальчишки оглянулись и сначала удивленно, а потом осуждающе посмотрели на скрючившегося в траншее человека, на бутылку, лежавшую около рюкзака.
Славка небрежно махнул рукой.
— Пьяный!
— 3-замрите! — прохрипел человек.
— Не мешайте, дяденька! — сказал Илья и, отвернувшись, снова замахал знаменем. — Сюда! Сюда-а!
Человек схватил бутылку, чтобы ударить Илью в спину. Славка подставил ногу. Бутылка разбилась вдребезги. Славка охнул от боли и, не устояв на одной ноге, свалился вниз. Он упал на человека, прямо ему в руки. Эти руки стиснули его, смяли, подняли и швырнули на дно траншеи.
— Ко мне! — уже испуганно завопил Илья. — Ко мне!.. Здесь чужой!
Человек схватил его за ногу, рванул к себе. Но и падая, Илья сумел удержать знамя. Человек волоком почти втащил мальчишку в траншею, а знамя все еще было видно наступавшим с двух сторон юнармейцам. Длинные цепкие руки Ильи уперли древко в бруствер и не выпускали его.
— Ко мне-е-е! — протяжно кричал он. — На по-о-омощь!..
Славка чихнул от нашатырного спирта и пришел в себя. Нога болела, но он никому не сказал об этом. У Ильи были ссадины на животе. У наблюдателя, прикомандированного к «южному» отряду, под глазом наливался синяк. Высокое голенище одного сапога разрезано ножом чуть не до самого низа. Майор Кураев был ранен тем же ножом в руку. Спасая Илью, он успел подставить ее под удар. Все медикаменты обоих отрядов пошли на обработку раны.
Где-то за карьером громыхала на ухабах милицейская машина, увозившая связанного человека. Все юнармейцы сидели на бруствере. Знамя «южного» отряда алело на самой вершине. Ребята молчали.
Так же, наверно, сидели на склоне и сурово молчали те бойцы, которые много лет назад штурмом взяли эту безымянную высотку, названную с тех пор Саниной горой.
Новый дом
Это был светлый шестиэтажный красавец. Он смотрел широкими окнами прямо в парк и ждал новоселов.
В тот день к новому дому подъехали всего лишь четыре грузовых такси с вещами. Одно из них остановилось у средней парадной. Из кабины выскочила девочка лет четырнадцати, подстриженная под мальчишку, со вздернутым любопытным носиком. За ней показалась женщина, а из кузова спрыгнул мужчина.