Страница 25 из 96
— А колокола?
— Колокола перельем! — пошутил Петр. — Как при Петре Первом! Только он их на пушки пустил, а мы — на трактора двинем!.. А Савка где?
— В сарае. Назвал соседских мальчишек… Секреты какие-то… Шепчутся…
— Кликни его, мамаша!
Петр любил сына, держался с ним как с равным и никогда не старался навязать ему свою волю. Поэтому он не стал расспрашивать, что за секреты завелись у Савки, и заговорил о своих делах.
— Нужно, чтоб помог ты… Завтра в семь утра я созываю общее собрание. Найди хорошее ровное местечко у какого-нибудь гумна и обеги деревню — сообщи, чтоб все были там ровно в семь.
Через минуту до Петра Ефимова долетел из сарая приглушенный шум. Испуганно закудахтали куры. Савкин отряд вышел на первое задание — оповестить односельчан о собрании.
Когда Савка вернулся, уже смеркалось. Отец спал на топчане у окна. Бабка сидела за прялкой. Жужжало веретено.
— Где носился, ветрогон? — спросила она. — Есть хочешь?
— Хочу! Только сначала доложу папке — всем сообщили и место нашли для собрания.
— Ну и хорошо… А отца не буди, умаялся он.
Савка хотел возразить, но потом подумал, что отец, проснувшись, может не пустить его спать в сарай. Это спутало бы все расчеты, и Савка послушался бабку.
Когда он поужинал, Ефимиха проводила внука в сарай.
На деревню надвигалась ночь. У ночи своя жизнь: ее не видно, но слышно. Глухо тявкнула собака. Сонная корова царапнула рогом по запертым воротам и вздохнула тяжело и шумно. Где-то звякнула щеколда. Что-то пронеслось над самой крышей — наверно, сова вылетела на охоту. Мрачно прокричал за речкой филин.
Савка лежал на соломе и удивлялся обострившемуся слуху. Днем он бы и не услышал этих негромких, но настораживающих звуков. Нет, он не очень боялся! И все же, обдумывая план ночной вылазки, он не чувствовал прежней уверенности.
Пролежав еще четверть часа, Савка потихоньку поднялся и вышел из сарая. В деревне — ни огонька. Глинистая дорога чуть белела в темноте. Савка крался мимо спящих домов. До околицы со скрипучими березовыми воротами было не больше двухсот метров. Но Савка не раз вздрагивал и останавливался, прежде чем добрался до них. У изгороди, где ребята договорились встретиться, никого не было. Слева бесформенным пятном темнели кусты бузины. Оттуда-то и долетело до Савки придушенное:
— Кто-о?
— Свой! — охрипшим голосом ответил Савка и почувствовал такой прилив радости, что, нырнув в кусты и столкнувшись в темноте с Кузькой и Павлухой, обнял их и восторженно произнес:
— Ну и молодцы… Здорово, что пришли!
В эту минуту он пожалел, что днем настоял на своем и не разрешил Кузьке с Павлухой рассказать другим ребятам о ночной разведке. Как бы хорошо было, если бы сейчас в кустах бузины сидели не трое, а десять мальчишек! Тогда вообще любая темень была бы нипочем!
С минуту они посидели молча, прижавшись друг к другу, потом Савка спросил:
— Двинулись?
Они гуськом пошли к реке: впереди Савка, за ним — Кузька, сзади — Павлуха. Глаза привыкли к темноте. Ночь будто посветлела. Впереди угадывалась каемка прибрежных зарослей. К ним и направились ребята. Еще днем они решили залечь у реки и ждать, не раздастся ли опять звон колокола.
До кустов они не дошли — не хватило выдержки. Залегли в густой траве недалеко от берега, от которого по ложбинкам и канавам расползался туман.
— У вас всегда так?.. — спросил Савка, запнулся и не договорил — не захотел произносить слово «страшно».
Но Павлуха понял его.
— Не-е! — сказал он. — Если бы не звон, я бы по реке, как по своему огороду, ходил.
— В прошлом году я в ночном коней пас — и хоть бы что! — добавил Кузька. — А сегодня что-то муторно…
Опять за рекой прокричал филин. Савка поежился и обозлился сам на себя.
— Слышали, что учительница говорила? — повысив голос, напомнил он. — Никаких страхов нет! Страшно — это когда без пользы на риск идешь, а мы на разведку вышли!.. Честное пионерское, если зазвонит, — пойду хоть на кладбище к тому камню!
Эту маленькую речь Савка произнес не столько для ребят, сколько для себя, чтобы унять противное холодное чувство страха.
Как раз в эту минуту все трое одновременно заметили у омута неясное белое пятно. Оно беззвучно двигалось вдоль берега.
— Ой, глянь-ка! — чуть шевеля губами, прошептал Кузька. — Давайте тикать!..
— Чего тикать? — оборвал его Савка. — Туман это!
Белое пятно миновало омут, пересекло речку, подскочило и остановилось на противоположном берегу. И Савка вдруг догадался, что это человек.
— Лежите!.. Я сейчас! — шепнул он и побежал к реке.
«Напрасно я оставил Кузьку с Павлухой! Надо было и их забрать!» — подумал Савка, но возвращаться не стал — боялся потерять из вида белую фигуру. А она, постояв на берегу, скрылась за деревьями.
Савка нащупал ногой обрывистый берег и сполз вниз, но тут же выпрыгнул обратно: откуда-то с вершины холма долетел удар колокола. Секунду повибрировав в воздухе, звук растаял.
Савка замер. Холодная испарина выступила у него по всему телу.
Второй удар колокола упал сверху и расплылся над замершей рекой.
Савка почувствовал, что кожа у него покрылась бугорками. Ноги сами попятились, потянули его назад, но он пересилил себя и снова спустился по берегу в реку. Вода была теплой, она успокаивала, и третий удар колокола уже не показался ему таким страшным.
Стараясь не плескаться, Савка добрел до другого берега, забрался по травянистому склону и остановился, прижавшись спиной к шершавому стволу сосны.
Снова ударил колокол. Савка повернулся лицом к черной громаде жальника и, цепляясь за кусты вереска, побежал вверх по склону навстречу густому тягучему звону, лившемуся с холма. У надгробного камня Вавилы Сошника Савка передохнул. Но колокол ударил еще раз и подстегнул его.
Наконец подъем кончился. Савка очутился на вершине холма. Здесь и днем стоял полумрак от густых сосновых ветвей. А сейчас тьма на холме была непроглядной. Деревья росли сплошняком. Казалось, сквозь них нельзя протиснуться. Куда бы Савка ни протягивал руки, — всюду он натыкался на могучие стволы. Пришлось остановиться.
Широко открыв глаза, Савка присел на корточки и ждал. Он был уверен, что и человек, и колокол находятся где-то рядом, в нескольких шагах. Савка дышал ртом, чтобы случайно не чихнуть. Он весь превратился в слух.
Но заговорил не колокол. Откуда-то сверху раздался знакомый мальчишеский голос:
— Тятя? Спускаюсь!..
А рядом с Савкой прозвучал сердитый ответ:
— Я те спущусь!.. Еще три раза вдарь для верности!.. Слышишь? Начинай!
Где-то в вышине зашумело, словно кто-то прыгнул с сука на сук. Затем ударил колокол.
Не успел отзвучать последний отголосок, как Савка все разгадал и пустился наутек. Теперь он не думал об осторожности. Лишь бы скорей унести ноги, добраться до ребят, до деревни, а там…
— Стой! — обрушилось сзади на Савку, и какой-то металлический предмет, с легким звоном задевая за кусты, пролетел мимо и ударился в землю.
«Топор!» — мелькнула у Савки мысль. Он вильнул вправо, наткнулся плечом на дерево и упал. Чей-то каблук вдавил его колено в землю, сильная рука схватила за шею пониже затылка, приподняла и поволокла в сторону. От пронизывающей боли Савка потерял сознание. Потом оно прояснилось. Его все еще волокли куда-то по колючим кустам. Секундная остановка… Опять звякнуло лезвие топора… И последнее, что он услышал, — испуганный женский крик:
— Что вы делаете!
Затем Савка полетел в пропасть и лишь краешком глаза заметил в стороне между деревьев белую фигуру женщины.
А Кузька с Павлухой в это время выполняли приказ — терпеливо ждали своего командира. Правда, они лежали уже не на том месте, где оставил их Савка. Первый удар колокола так их напугал, что они опрометью бросились от реки и пробежали без оглядки метров триста. Здесь в них заговорила совесть. Они остановились, улеглись в траве и при каждом ударе колокола вжимались в землю, но больше не отступали ни на шаг.