Страница 2 из 96
— А чего? Какая такая стыдоба?..
Дружно ударили церковные колокола. Ликующий перезвон поплыл над домами, над заводом, над высокими трубами, не дымившими в тот день. Из церкви повалил народ. Вышел и генерал — начальник завода. Сел в богатые сани.
— Его превосходительству ур-ра-а-а! — завопили на улице.
Генерал помахал рукой, и сани тронулись. У дома, где рабочий на морозе распивал чай, начальник завода снова велел остановиться. Холеные усы поползли вверх, обнажив крепкие белые зубы.
Расхохотавшись, генерал крикнул:
— С праздником, Митрич!
Застигнутый врасплох, рабочий вскочил по-солдатски и невпопад брякнул:
— Рад стараться, ваше превосходительство!
— Вижу, что стараешься! Вовсю! Со вкусом, по-русски! — сквозь смех проговорил генерал. — Зависть берет, на тебя глядя. Угостил бы, что ли, чашечкой!
— Катька! — заорал Митрич. — Чашку! Да чистую, смотри!
Стоявшая рядом с ним жена метнулась в сени. Рабочий поставил чайник на самовар, подхватил его за ручки, выдернул из протаявшего снежного гнезда и молодцевато понес к генеральским саням. Куда и хмель девался — не споткнулся, даже не качнулся ни разу. Шел как на параде. Видать, не один год прослужил Митрич в армии.
Запыхавшись, подбежала к саням жена с подносом, прикрытым чистым полотенцем. На нем — вазочка с сахаром, чашка на блюдце. Она ловко налила чаю и с поклоном поднесла генералу. Начальник завода с явным удовольствием отпил несколько больших глотков. Митрич, все еще стоявший с самоваром в руках, осмелел.
— Смотрю я, ваше превосходительство… Вчерась того… Тоже подгуляли малость?
Генерал кашлянул.
— Извини, братец. Не только Новый год, но и новый век: не грех!
— Видала? — Митрич взглянул на жену. — А ты зудишь!.. Не грех! Век новый!
Генерал допил чай, положил на поднос пятирублевую бумажку, поставил на нее чашку.
— Ну еще раз — с праздником! Гуляйте, братцы!
Люди, успевшие собраться вокруг саней, поспешно расступились. Перед лошадиной мордой остались только Климка да Шурка. Генерал заметил их и подозвал к себе. Мальчишки подошли несмело. Начальник завода дал им по новенькому серебряному рублю. Кучер свистнул. Жеребец заложил уши и ходко припустился по улице. В загнутый передок саней забарабанили спрессованные копытами комья снега.
Мальчишки бежали не хуже генеральского рысака. Их подгоняла тревожная радость. Еще бы! У каждого было по целому рублю! Но вдруг генерал одумается — потребует деньги назад? И Климка с Шуркой не жалели ног. В безопасности они почувствовали себя только тогда, когда очутились в сарае и захлопнули за собою дверь. Климка закрыл ее на крючок, торопливо вытащил рубль и поднес его к щели, сквозь которую пробивался свет. Шурка сделал то же самое. С минуту они разглядывали поблескивающие серебряные кругляки.
— Никак твой больше? — тревожно спросил Шурка.
Климка не видел в рублях никакой разницы и все-таки согласился.
— Больше вроде чуток… Но это все равно. Что твой, что мой — сто копеек, — успокоил он дружка. — Были бы только настоящие!
— А какие же еще? — удивился Шурка.
Климка подмигнул ему.
— Проверим! — Он сунул краешек рубля в рот, со всей силы сжал зубы и снова поднес серебряный кругляк к свету. — Настоящий, у поддельного след бы остался.
Успокоенные, они уселись на дровах и мечтательно уставились в темноту сарая.
— Здо́рово! — прошептал Шурка. — Можно купить полсотни конфет и десять пряников!
— А я куплю восемьдесят! — отозвался Климка, хотя ему ни конфет, ни пряников сегодня не хотелось.
— А я — сто! — не сдавался Шурка.
— А я — двести!
— Вот и врешь! — хихикнул Шурка. — На двести не хватит!
Климка понял, что перегнул, и надулся. Они помолчали.
— А знаешь что? — примирительно произнес Шурка. — Сбрехал я… Не куплю я ничего. — Он вздохнул. — Мамке отдам.
— Ну и дурак! — буркнул Климка. — Отец отнимет и снова напьется. Без толку!.. Вот если я отдам — батя сена купит!
— Сена?
— Ты что, не знаешь? Мы корову держать будем!
Климка думал, что дружок лопнет от удивления, но Шурка лишь кивнул головой.
— Слышал… А тоже толку не будет.
Климка с усмешкой пошлепал Шурке по лбу.
— Пусто тут у тебя!.. Молоко любишь?
— Люблю. А что из того? Рабочим корова не полагается. Мы б тоже, может, скопили денег, да незачем! Отец говорит — ничего рабочим не положено. Работай только и пей. А я, говорит, послушный, — работаю и пью!
— Пьет, потому что пьяница! — отрезал Климка. — А с моим батей сам начальник цеха за ручку здоровается!
— Подумаешь! — скривился Шурка. — А моего… — Он уткнулся губами в самое Климкино ухо и потребовал: — Побожись, что никому!
— Ей-богу! — Климка придвинулся к дружку.
— А моего… — повторил Шурка. — Это он пьяный проговорился. Только ты смотри!
Климка для верности обмахал себя крестом.
— Моего, — прошептал Шурка, — в тайный рабочий кружок звали!
— В тайный?
— В самый что ни на есть!
— А что там делают?
Шурка пожал плечами.
— Не пошел он. Говорит — коленки дрожат, а туда на твердых ногах идти надо.
Если бы Шурка принялся расписывать тайный кружок, Климка не поверил бы. Но Шурка ничего не знал и честно в этом признался — значит, не врет. Климке было не важно, что за кружок. Тайный — этим все сказано. И мальчишка почувствовал обиду за своего отца.
— Мой бы батя пошел!
Шурка спорить не стал.
Дружки посидели еще в сарае и, договорившись встретиться днем на ярмарке, разошлись по домам.
Отец раскладывал на три стопки пятерки, трешницы и рублевки. Крупнее денег не было.
Климка присел рядом и терпеливо ждал, когда отец закончит считать.
— Двадцать семь! — произнес отец и отодвинул в сторону пачку рублевых бумажек.
— Двадцать восемь! — торжественно возразил Климка и положил на пачку серебряный рубль.
— Откуда? — удивился отец.
Климка рассказал про генерала и неожиданно спросил:
— Папка, а ты пошел бы в тайный кружок?
— Куда?
— В тайный рабочий кружок.
Отец слышал о заводском кружке. Изредка о нем толковали среди рабочих. Говорили, что там читают запрещенные книги про царя и министров. Но откуда приносят эти книги, где собирается кружок и кто в него входит, было никому не известно. Климкин отец всегда держался подальше от таких разговоров. Он не боялся, а просто считал, что каждый человек сам выбирает свою дорогу в жизни. Здоровый и сильный, он надеялся только на себя и твердо верил, что проживет с семьей не хуже, а лучше других.
Климка думал, что вместо ответа отец начнет спрашивать, кто рассказал ему про кружок. Но получилось не так. Настроение у отца было праздничное, благодушное. Ему захотелось поговорить с сыном откровенно. Он накрыл ладонью деньги.
— Ты в кружок меня приглашаешь, а я за Зорькой собрался. Приведу ее — мамка молока нацедит в кружку парного… А что я из кружка принесу? Горечь одну! Плохо, мол, все вокруг… А оно лучше-то не станет. Ну, поохаем лишний раз. А я люблю не охать, а делать, чтоб лучше было… Выходит, что от кружки толку больше, чем от кружка!
— А чего ж он тайный? — разочарованно спросил Климка.
— Часто ты слушал, чтобы правду громко говорили?
— Значит, там правда?
— Не был, не знаю, — уклончиво ответил отец. — Думаю, что правда. Только она при силе хороша.
— Ты же сильный!
— Не ахти как! — улыбнулся отец. — Моей силы как раз на нас троих хватает, а больше не потяну.
Потом отец добавил:
— Ты про кружок-то помалкивай, а то вреда людям наделаешь. Дослышится кто-нибудь — и пойдет: откуда, кто сказал?.. Я и то у тебя про это не спрашиваю — знать не хочу. Лишний человек — тайне помеха!..
Из всего этого разговора Климка понял, что отец хоть и не хочет идти в кружок, но очень уважительно относится к нему. «Что же это за кружок такой?» — думал Климка, но так ничего и не придумал.