Страница 66 из 76
Утром на пилотов-ночников смотреть было страшно. Круги под глазами, посеревшие лица, нетвердая походка. Но при этом такие довольные! Каждый из них за ночь сделал по несколько вылетов. И никто не привозил обратно нерасстрелянный боекомплект, кроме «Игл» и ПТУРов, которые генерал просил поберечь. Представляю себе, что сейчас творится на дорогах!
С рассветом началась боевая работа для дневных вертолетов. Теперь они летали не одной большой группой, а звеньями, по две-четыре машины. Охота за тыловиками не прекращалась. Как только вертолет садился, его сразу же начинали готовить к следующему вылету. Летчикам прямо к машине приносили покушать, оружейники пополняли боекомплект, техники лезли в потроха вертолетов, заправщики заливали в баки новую порцию топлива. Такая карусель длилась целый день.
Кто из пилотов и что разбомбил, я так и не узнал. Все тактические доклады и инструктажи прошли мимо меня. Так много в жизни я еще не бегал! Подполковник Кузьменко использовал нашу группу в качестве «горячего резерва». Мы не были приписаны к конкретным машинам и бежали туда, где начинался аврал. Меня же он сделал фактически своим «адъютантом». Я носился от машины к машине, разбирался в проблемах, докладывал подполковнику, контролировал выполнение его приказов.
Потом пришел борт с отказавшим комплексом наведения. Вертолет обстреляли с земли, после нескольких попаданий двадцать четвертая машина вдруг оказалась почти безоружной.
— Лечу, как голубь мира, над немецкой колонной, — пошутил пилот, показывая мне неработающий комплекс. Правда, я представил себе, что именно он говорил в момент отказа, пролетая над немцами и лишившись возможности эффективно использовать оружие. Представив, я мог лишь порадоваться в душе, что при этом не присутствовал.
Причина отказа нашлась быстро. Пуля зенитного пулемета разворотила разъем на бортовом жгуте, подходящем к одному из блоков.
Когда рекламируют военную технику, очень любят писать, что она хорошо защищена. Пишут это и про современные российские вертолеты. Собственно, даже нельзя сказать, что пишут совсем уж неправду. Действительно, вертолет бронирован. Но вертолет — это не танк, его невозможно обшить броней весь от брюха до кончиков винтов, поэтому в первую очередь защищаются самые важные части. А что самое важное и дорогое в боевом вертолете? Правильно, экипаж. И его кабина бронируется в первую очередь. Остальное защищается уже по остаточному принципу. Чаще всего применяется практика защиты менее важными системами более важных. Прицельный комплекс как раз к «очень важным» не относится. Вертолет может лететь и даже стрелять без него. Даже попадать может, хоть это и намного сложнее. Вот управляемое оружие не применить, это да.
Благодаря подобному расположению оборудования ни один реально критичный элемент не получил повреждений, задело только систему наведения. Особенно хорошо было то, что блок, судя по всему, не пострадал. Заменять его было бы куда сложнее, да еще и неизвестно, есть ли подобный в хозяйстве запасливого Кузьменко? А вот новый разъем нашелся легко.
Хорошо, что сейчас в авиации отказались от разъемов, к которым провода паялись. Перепаивать тридцать ножек — занятие не самое приятное и не самое быстрое. С современными все гораздо проще. Что и показала вчерашняя история с помятым разъемом. Лишь бы не перепутать последовательность монтажа — сгоревший блок, который может получиться при ошибке, на полевом аэродроме не исправить. Но ничего невозможного в этой работе нет. Работу сильно ускорило то, что на проводах остались бирки. Пуля их не задела, по маркировке мы быстро определили, какой провод и куда должен приходить. Потом тщательно перепроверили правильность набивки разъема при помощи прозвонки. Тут, как по заказу, сдох мой тестер. До свиданья, крона, здравствуй, новая! Хорошо, что запасся! Вроде набили все правильно. Потом, от греха подальше, прозвонили разъем по-горячему, под питанием, не присоединяя к блоку. Не приходит ли на какой-нибудь контакт чего лишнего. Лишнего не приходило. Только тогда мы решились подключить блок. Слава богу, он оказался исправным. Комплекс заработал, вертолет снова мог идти в бой.
Довольный проделанной работой, я вылез на свет божий и задумался. Ведь именно в этих краях и именно в эти дни Красная Армия нанесла самые удачные контрудары во всем приграничном сражении. Жуков, прибывший на Украину, стянул шесть механизированных корпусов и попытался отрезать клин танковой группы Клейста. Правда, тогда попытка не удалась. Немцы все-таки смогли свести танковое сражение под Бродами в свою пользу. Надеюсь, что у Хамзина и неизвестного мне украинского генерала-танкиста, чьи подчиненные уже третий день не дают немцам разогнаться, получится лучше. Вспомнив о неудачных контрударах сорок первого, я подумал и о том, что на коммуникаторе есть книжка Исаева, в которой речь идет как раз об этих событиях. Надо будет почитать. Правда, когда удастся добраться до нее, я пока не представлял.
А вечером на аэродроме появились гости. Мы базировались на большом неровном поле в его восточной части. Здесь местность немного понижалась, что давало возможность разместить технику так, чтобы с запада ее не было видно. В средней части на небольшой возвышенности бойцы отрыли окопы. В них обосновались посты визуального наблюдения. Они и подняли тревогу, когда обнаружили приближающихся с запада мотоциклистов.
Порядок действий по тревоге до нас доводился несколько раз. Каждый, как Отче наш, должен был знать, что он будет делать в случае нападения. В результате неразбериха свелась к неизбежному минимуму. Я схватил бронежилет с автоматом и помчался к «своему» окопу. Там, уютно устроившись, сидели два бойца и прапорщик Прокопенко. Прапорщик был человеком обстрелянным, прошел чеченскую и грузинскую войны, дело свое знал крепко. Я, формально старший в бою, готов был подчиняться опытному прапорщику во всем. Именно он руководил оборудованием нашего поста. Только это одно уже говорило в его пользу.
Окоп был сделан очень грамотно. Опытный командир воспользовался тем, что здесь лежало поваленное дерево. Упало оно скорее всего весной, затрухляветь не успело, но лежало явно не первый месяц. Солдаты прорыли траншею за его стволом, а стрелковые ячейки оборудовали под ним. В результате стрелку не было нужды маячить над бруствером, стрелять и наблюдать позволяли импровизированные бойницы под древесным стволом.
В обычное время в окопе сидело двое солдат с одним младшим командиром и ручным пулеметом, но по тревоге сюда выдвигались еще десять человек во главе со мной и молодым лейтенантом только что из училища, фамилии которого я не помнил. Процент офицеров в авиации, даже в наземных службах, был значительно выше, чем в пехоте. Поэтому при обороне аэродрома офицеры фактически возглавляли отделения, и оставался необходимый минимум специалистов для обслуживания техники.
Один за другим к окопу, пригнувшись, подбегали назначенные защитники и быстро скатывались в траншею. Понадобилось совсем немного времени, чтобы лишнее движение прекратилось, каждый занял свое место и приготовился к бою. Я осторожно выглянул в бойницу. По проселочной дороге, выходящей из леса, ехали три мотоцикла. По всей видимости, их обнаружил секрет, который сидел где-то на опушке леса и наблюдал за дорогой. Командиры предпочли на всякий случай объявить тревогу, хотя с девятью мотоциклистами, если они окажутся немцами, справились бы и посты без дополнительного усиления. Пулеметов у них хватало, укрытия подготовили хорошо. Справились бы. Но логика командиров тоже была понятна. А может быть, сзади едет еще кто? Лучше быть во всеоружии!
Мотоциклисты действительно оказались немецкими. Даже без бинокля я различил их форму и характерной формы каски. И в тот самый миг, когда я понял, что передо мной враг, у кого-то не выдержали нервы. Длинная и не слишком умело направленная очередь понеслась к мотоциклистам. Первая машина вильнула и завалилась, но две другие, резко крутнувшись, понеслись назад. По ним стреляли несколько пулеметов, но так и не попали.