Тихоокеанский водоворот

—   Коммандер, говорит машинное отделение -- раздался в громкоговорителе голос офицера. — Она больше не выдержит. Мы уже согнули лопасти вин­тов, проворачивая их в песке. Сбили баланс, они вибрируют, как бешеные.

—   Продолжайте! — рявкнул в микрофон Кроухей­вен. Ему не нужно было докладывать: он слышал, как сотрясается палуба под ногами, когда гигантские вин­ты ударяют о дно.

Кроухейвен подошел к рыжеволосому и веснуш­чатому молодому человеку, который стоял у панелей управления, напряженно всматриваясь в освещенные шкалы приборов. Лицо молодого человека побледне­ло, он что-то шептал про себя; Кроухейвен догадался, что он молится. Он положил руку технику на плечо и сказал:

—   Когда в следующий раз дадим полный назад, выбрасывайте все торпедные аппараты.

—   Думаете, это поможет, сэр? — умоляюще спро­сил тот.

—   Немного, но я готов хвататься за любую соло­минку.

Снова послышался голос офицера из машинного отделения.

—   Левый винт сорван, коммандер. Переломан у основания. Сорвал при этом два подшипника.

—   Продолжайте процедуру, — ответил Кроухейвен.

—   Но, сэр. — В голосе офицера звучало отчая­ние. — Что, если и правый винт сорвет? Как мы доберемся до дома, даже если поднимемся на поверх­ность?

—   Будем грести, — коротко ответил Кроухейвен. — Повторяю: продолжайте процедуру!

Если срежет оба винта, так тому и быть. Но пока правый винт держится. И если есть хоть малейший шанс спасти «Старбак» и экипаж, они не сдадутся. Боже, подумал Кроухейвен, как могло так много пой­ти прахом в самую последнюю минуту?

Лейтенант морской пехоты США Роберт М. Бакмейстер, выпуская автоматную очередь в сторону бетонного бункера, думал о том же. Самые тщательно продуманные планы мышей и людей [10], подумал он. Операция казалась простой. Захватить передатчик, говорилось в приказе. Группа флотских по-прежнему скрывается в тропической растительности, дожидаясь возможности воспользоваться оборудованием и по­слать кодированный сигнал непонятного Бакмейстеру содержания. Лейтенантам-морпехам редко сообщают закрытую информацию. То, что тебя могут убить, — в порядке вещей, и ты не должен знать, чего ради.

Старое армейское сооружение на северо-запад­ном конце Мауи казалось мирным и брошенным, но, как только взвод лейтенанта начал пересекать пери­метр, они столкнулись с таким количеством сигнального и предупреждающего оборудования, каким не окружено и хранилище золота в Форт-Ноксе. Провода под напряжением, лучи света, приводящие в действие сирены, от которых лопаются барабанные перепонки, яркие прожекторы, заливающие все сооружение осле­пительным обнажающим светом. Ни о чем подобном нас не предупреждали, с горечью подумал лейтенант. Плохо разработали операцию — не дали подробных сведений о возможных препятствиях. Пусть он всего лишь лейтенант, но он лично выскажет все, что дума­ет, тем командирам, по чьей вине так вышло.

Из окон, из дверей, с крыши — из всех точек зда­ния, которое только что казалось совершенно пустым, защитники открыли сильный автоматный огонь, сра­зу остановив отряд Бакмейстера. Морские пехотинцы ответили, и их огонь оказался смертельным: вокруг отверстий, похожих на входы в бункер, начали нагро­мождаться тела. В самый разгар боя могучий, с седы­ми висками сержант пробрался по тени, избегая про­жекторных лучей, и бросился на землю рядом с Бакмейстером.

—   Я забрал у мертвеца автомат! — крикнул он, перекрывая грохот выстрелов. — Это русский Калаш­ников.

—   Русский? — недоверчиво переспросил Бакмейстер.

—   Да, сэр. — Сержант показал Бакмейстеру авто­мат. — Новейшее оружие в арсенале советской армии. Не понимаю, как он попал к тем парням.

—   Это оставьте разведке.

Бакмейстер снова посмотрел на здание, в котором прятали передатчик: в темноте огонь только усилился.

—   Капрал Данциг и его взвод застряли у подпор­ной стенки. — Сержант дал несколько коротких очередей, чтобы отвлечь внимание обороняющихся. — Отдал бы всю свою пенсию за девяностомиллиметро­вую противотанковую пушку! — выкрикивал он между очередями.

—   Мы должны были захватить противника врас­плох, помните? Нам сказали, что тяжелое вооружение не понадобится.

Неожиданно прогремел грандиозный взрыв; под­нялось гигантское облако пыли, и везде градом посыпались куски бетона. От сотрясения Бакмейстер ахнул, потом медленно встал и посмотрел на обломки здания с передатчиком.

—   Радист! — закричал он. — Где радист, черт по­бери?

Из темноты выбежал морской пехотинец с чер­ным лицом, в зеленом камуфляжном комбинезоне.

—   Здесь, лейтенант.

Лейтенант Бакмейстер взял протянутый микро­фон, боясь того, что предстоит сказать.

—   Папаша... Папаша. Говорит Безумный Торгаш.

—   Папаша слушает, Безумный Торгаш. Говорите. Прием.

Голос звучал так, словно шел со дна колодца.

—   Банда кварталом ниже взорвалась прямо у нас перед носом. Повторяю, взорвалась прямо у нас перед носом. Сегодня у нас нет времени на ночные новости.

—   Папаша понял, Безумный Торгаш. Он шлет свои сожаления. Конец передачи.

Бакмейстер уложил микрофон в гнездо. Он кипел от ярости, и ему было все равно, если об этом узнают все вплоть до Пентагона. Что-то этой ночью пошло наперекосяк. Дело не пахло, а зловеще разило керо­сином. И когда вокруг начали собираться его люди, он подумал, что никогда не узнает, кто же сегодня по­бедил.

Глава 17

Дверь открылась; двое втащили в комнату Джор­дино и грубо швырнули на пол. У Питта перехватило дыхание. Эл был в жалком состоянии: его изранен­ными ногами никто не занимался, ни малейших признаков бинтов или санитарной обработки. Из пореза над левым глазом натекла кровь, которая засохла, от­чего глаз наполовину закрылся. Лицо было злобное, вызывающее.

—   Ну, майор Питт, — укоризненно сказал Дель­фи. — Ничего не скажете другу детства? Нет? Может, вы забыли, как его зовут? Элберт Джордино... это имя ни о чем вам не говорит?

—   Вы знаете его имя?

—   Конечно. Что тут удивительного?

—   Ничего, — равнодушно ответил Питт. — Ду­маю, Орл Сайнана передал вам все сведения о Джордино и обо мне.

Мгновение казалось, что великан за столом его не услышал. Потом слова Питта проникли в его созна­ние, и он вопросительно поднял бровь.

—   Капитан Сайнана? — Голос звучал невозмути­мо, но Питт уловил в нем легкую тень сомнения. — Вы забросили удочку не туда. У вас нет ничего...

—   Перестаньте притворяться, — прервал его Питт. — Сайнана получал свое капитанское жалова­ние во флоте США, но играл он на вашей стороне. Отлично придумано: осведомитель на самом верху у противника. Вы узнавали обо всех планах 101-го отде­ления еще до того, как они ложились на бумагу. Как вы завербовали Сайнану, Дельфи? Деньги? Шантаж? Судя по вашему прошлому опыту, я думаю, шантаж.

—   Вы очень наблюдательны.

—   На самом деле нет. Слишком легкий след. Славный капитан потерял свою ценность как осведо­митель. Он не мог больше играть роль предателя. Сайнана начал сдавать, он был на грани нервного срыва. Добавьте его связь с Адрианой Хантер... Сай­нану нужно было устранить, прежде чем он выдаст вашу организацию. Но ваш убийца ошибся, Дельфи. И все испортил.

Дельфи с подозрением посмотрел на Питта.

—   Вы догадались?

—   Это не догадка, — сказал Питт. — Ваши планы спутала случайная встреча в баре отеля «Роял Гавайи». Когда я туда зашел, Сайнана ждал Адриану. Он, ко­нечно, не знал, что я тоже резвился с Адрианой, но не мог рисковать, познакомив нас: свидание в темном баре с дочерью адмирала, которая на двадцать лет мо­ложе его, могло вызвать большие осложнения, — по­этому он ушел раньше, чем она появилась. И, когда на сцене появилась Саммер в роли убийцы, она приняла меня за Сайнану. Почему нет? Я подхожу по описа­нию. В тот вечер мы оба были в штатском, а глав­ное — я выпивал с мисс Хантер как ее хороший зна­комый. У Саммер не появилось и тени сомнения. Она разобралась с Адрианой, потом выманила меня на пляж и попыталась сделать смертельный укол. И толь­ко когда она оказалась в моем номере, до нее начало доходить, что она страшно ошиблась. Первый намек я получил, когда она назвала меня капитаном. А позже вы сами дали подсказку, признав, что у вас был осве­домитель. Я сложил два и два, получилось — Сайнана. В целом все элементарно.

10

 Имеется в виду стихотворение Роберта Бернса «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом», строчка из которого стала пословицей.