Живая бомба

— Кто разрешил?

— Никто. Я решил проявить самостоятельность. И, как видите, не зря.

— Кто ставил «жучка»?

— Я.

— Врешь. Без Агеева наверняка не обошлось.

— Нет. Я сделал все сам. Один.

Поремский недобро усмехнулся:

— Разумеется. И что теперь прикажешь мне с этим делать?

Лицо Камелькова выразило крайнюю степень изумления.

— Как — что? Присовокупить к делу! Из разговора ясно, что в убийстве Карасева замешана фирма «Заря». Они были посредниками между заказчиком и исполнителем. Они же и менеджеров убрали. Ведь абсолютно ясно, что эта фирма занимается организацией заказных убийств! Бойко, Роткевич, Каленов… потом Карасев. Они убили их всех! Да, кстати… _

Камельков достал из папки, которую держал под мышкой, еще один лист бумаги и протянул Поремскому. Поремский взял.

— Досье, — прочел он вслух. — Фатима Аслановна Сатуева. Год и дата рождения — двадцать третье августа восемьдесят шестого года. Место рождения — село Атам… Характер спокойный, сдержанный. Прошла подготовку в специальном лагере. Руководитель — Султан Бариев. Отец, мать и брат убиты в двухтысячном году… — Поремский осекся, медленно поднял голову и пристально посмотрел на Камелькова. — Что это? Откуда?

— Из сейфа Муслиева, — ответил тот. — Это оригинал. Видимо, показывали заказчику, чтобы тот был в курсе и ни о чем не волновался. — Камельков вновь полез в свою папку. На этот раз он извлек еще три распечатки. — А вот еще, — сказал он. — Это фотографии Роткевича, Бойко и Каленова, а к ним — сопроводительная информация. Кретины, правда? В кино киллеры всегда уничтожают все вещественные доказательства, биографии жертв учат наизусть, а бумаги и фотографии сжигают. Мне кажется, Муслиев специально держал все это при себе, чтобы при необходимости припугнуть тех, с кем и на кого работал. К сожалению, у меня не было времени вскрыть потайное отделение сейфа. Наверняка там имеется информация похлеще этой.

Камельков швырнул папку на стол и довольно потер ладони.

— Наконец-то у нас появился шанс прищучить их! — сказал он. — Теперь этим гадам уже не отвертеться. Ясчитаю, что нужно немедленно арестовать Муслиева и дать ему прослушать эту запись.

Судя по суровому виду, Поремский не разделял радужного настроения Камелькова.

— Глупый ты человек, Камельков, — со вздохом сказал он. — Незаконный обыск, провокация при допросе свидетелей, незаконное прослушивание телефонных разговоров… За все эти процессуальные нарушения тебя могут погнать из прокуратуры поганой метлой. И правильно сделают. Ты хоть понимаешь, как рисковал, когда поперся в «Зарю»? — Он еще раз вздохнул, на этот раз еще удрученней. — Черт, и я хорош! Я ведь чувствовал, что ты что-нибудь такое выкинешь…

Камельков насупился.

— Владимир Дмитриевич, — сухо сказал он, — хватит вам изображать мать Терезу. Задача следователя — добиться того чтобы преступник понес заслуженное наказание. Если я нарушил закон, отвечу. Но и эти гады не уйдут от расплаты. И потом… — Камельков усмехнулся. — Победителей-то ведь не судят.

Поремский вздохнул и побарабанил пальцами по столу:

— Ладно, победитель. Как Юля?

— Врач сказал, что лучше.

— Пойдешь к ней сегодня?

— Конечно!

— Передавай привет и… поблагодари ее за все. Вот. — Поремский достал из кармана бумажник и положил на стол тысячерублевку. — Купи там ей что-нибудь… Фрукты, йогурты.

Камельков покачал головой:

— Спасибо, но деньги у меня есть.

— Знаю, что есть. Только при чем тут ты? Я ведь не тебя благодарю, а Юлю. Дня через два-три зайду поблагодарить лично. Пока-то, наверное, нельзя? Женщины не любят, когда их видят такими.

Камельков взял купюру и спрятал в карман.

— А что со всем этим? — кивнул он на разложенные на столе бумаги.

— Как — что? Ты ведь сам сказал — присовокупим к делу. Сегодня же возьмем Муслиева. Ты правильно сказал — бандит должен сидеть в тюрьме.

— А как же процессуальные нарушения? Ведь вас за них тоже не погладят по головке.

— Ну… — Поремский криво усмехнулся и пожал широкими плечами, — это когда еще будет.

Глава 18

ДОПРОС

Поремский сидел за столом и обрабатывал ногти пилкой для ногтей.

Муслиев был багров и темен лицом. Он зыркал на Поремского горящими глазами из-под густых, черных бровей, и во взглядах этих не было ничего хорошего. Однако Поремского это мало волновало. Он по-прежнему бы занят своими ногтями.

— Вы не понимаете, во что вы вляпались, — процедил сквозь зубы Муслиев. — Идиоты легавые. Вам никогда не посадить меня! Никогда! У меня слишком много влиятельных друзей.

— Друзья есть у всех, — философски заметил Порем-ский. — Но как узнать — настоящий перед тобой друг или лиса в овечьей шкуре? Скормит тебя собакам, чтобы самому не попасться, и все дела.

Мои друзья меня не скормят, — угрюмо отозвался Муслиев, — если я не буду болтать языком.

Поремский усмехнулся.

— Будешь ты болтать языком, не будешь болтать — твой конец предопределен. Ты слишком много знаешь, Хамзат. А тот, кто много знает, долго не живет. Конечно, если он не успеет поделиться своими знаниями с кем-нибудь другим.

— И что? сощурился Муслиев. — Тогда он живет дольше?

— Случается, что да. И причем в самых комфортных условиях. Большая, удобная камера, круглосуточная охрана, бесплатные завтрак, обед и ужин.

— Ага. А потом твой труп находят в душевой. А под лопаткой у тебя торчит рукоятка заточки.

Поремский вытянул руку и полюбовался обработанными ногтями.

— Бывает, что так, — согласился он. — А бывает и иначе. Тут ведь не предскажешь. Точно предсказать можно лишь одно. — Он опустил руку и в упор уставился на Муслиева: — Если ты ничего мне не расскажешь, они тебя тем более прикончат. Мертвый умеет молчать, а живой — нет. Живой ты им не нужен. Поремский вновь напустил на себя беззаботный вид и пожал плечами. — Решай сам, Хамзат. Улик у нас хватит, чтобы усадить тебя в камеру лет на тридцать. Если будешь сотрудничать, просидишь в три раза меньше. Тебе сейчас сколько? Сорок? Ну вот, прибавь к сорока тридцать… сколько получится? Правильно, семьдесят. Не так уж много, если вдуматься. Выйдешь из тюрьмы в тридцать третьем, заведешь какую-нибудь старушку, она тебе будет менять памперсы. Чем не жизнь?

Черные глаза Муслиева сузились до размеров спичечной головки. И вспыхнули так же ярко.

— Ты не понимаешь… Дело все равно не дойдет до суда. Слишком большие люди замешаны во всем этом.

Кто? Богомолов? — Поремский усмехнулся. Этот и без тебя сядет. У нас на него целое досье.

— Тогда зачем вам мои показания?

— «Зачем», «зачем»… — поморщился Поремский. Тяжело иметь дело с идиотами. Ты что думаешь, мне доставляет огромное удовольствие сидеть и днем и ночью над этими делами? Ядаже во сне вижу ваши поганые рожи. А жизнь, между прочим, проходит. Ты поможешь мне сэкономить месяц и подготовить такие неопровержимые улики, чтобы дело не отправили на пересмотр. А я подарю тебе десять лет жизни на воле. По-моему, это по-честному. А если не хочешь — черт с тобой, обойдусь и без тебя. Потрачу еще месяц жизни на возню с бумажками, зато тебя упрячу так далеко и так надолго, что после отсидки от тебя даже дом престарелых откажется. Ввиду твоей полной психической невменяемости и физической истощенности.

Муслиев надолго задумался. Наконец вздохнул и покачал головой:

— Нет. Они не простят мне, если я заговорю. Таких вещей никому не прощают.

«Что ж, — устало подумал Поремский, — начнем все сначала».

Допрос длился три с половиной часа. А закончился в считанные минуты.

— Ладно, — тряхнул черной гривой Муслиев, — твоя взяла. Устал я… Нервы болят, сердце болит, мозг — и тот болит. Записывай. Я подготовил убийство Карасева. Мои люди убили Роткевича, Бойко и Каленова. Я сам придумал одеть их в милицейскую форму.

— Для чего?

Муслиев посмотрел на Поремского ненавидящими, красными от усталости и табачного дыма глазами и растянул толстые губы, в шакалью усмешку.