Инкубатор для шпионов

И телохранители, открыв рты, увидели, как глаза Клементьева округлились, едва не вылезли из орбит, и сам он рухнул в воду.

Через несколько минут врачи констатировали смерть в результате инсульта — закупорки сосудов головного мозга.

Следствие по делу внезапной гибели Клементьева возбуждено не было.

Помощник генпрокурора — это, казалось бы, достаточно высокий чин для того, «чтобы в серьезные переделки не попадать и нервы заботливо беречь. Любой другой, не мучаясь, переложил бы всю грязную работу на подчиненных, а сам бы только званые вечера посещал да светские рауты. Но Турецкий уже достаточно давно назвался таким груздем, для которого кузовом служила какая-то пороховая бочка. И сам всегда приключения искал себе на свою голову, и другие подсовывали. Стоило проявить себя перед шефом безотказной рабочей лошадью, этаким владимирским тяжеловозом с двумя ногами, двумя руками и одной совсем неглупой головой, как новый генеральный свалил на него вагон и маленькую тележку дел разной степени важности.

Но это было некоторое время назад, а теперь, с появлением идиотской проблемы под названием «Стасов», ничего другого шеф больше не навязывал. Да только тут-то и заподозрил Турецкий неладное — с чего бы это сам генеральный прокурор да текущими делами стал заниматься? Больше разве нечем? Все олигархи в кутузке уже? Или это дело действительно какое-то сверхважное, или сам Стасов не так-то прост.

И так эти подозрения в голове барахтались, что несколько минут уже Александр Борисович стоял в лифте на своем пятом этаже и давил кнопку «5», не удивляясь столь длительной паузе между открытием и закрытием дверей, а только пережевывая в пятьсот пятьдесят пятый раз подряд всю имеющуюся у него информацию: кто такой этот Стасов? откуда взялся? куда собирается деваться? И вообще, какого хрена ему надо?! Тоже моду завел — по телефону людям звонить…

Наконец Турецкий обратил внимание на очевидную нецелесообразность своих действий и нажал кнопку первого этажа. Двери лифта закрылись, отвоевав у прокуренной до нижних слоев штукатурки лестничной площадки несколько глотков свежего воздуха. Консьержка на первом этаже спала, только очки как будто следили за унылыми перемещениями бразильских актеров по пыльному экрану небольшого телевизора — потерянные дети, тайные наследства, инцесты, фальшивые браки, любовь и предательство. В общем, настоящая жизнь.

Все в подъезде было каким-то пыльным, и Турецкий с радостью вдохнул загазованный уличный воздух, чувствуя всем нутром, как оседают в легких тяжелые металлы и прочие элементы таблицы Менделеева. Однако это не в пример лучше, чем ощущать, как частички чужой одежды, кожи и волос прилипают к гортани, шуршат где-то еще ниже в горле, летают туда-сюда при каждом вдохе и выдохе. Пыль и деньги — вот две вещи, которые Турецкий не любил, пожалуй, больше всего на свете. До них в списке антипатий не дотягивали даже соевый майонез и пробки на Кутузовском.

Мысли Турецкого были заняты предстоящей встречей с пресловутым Стасовым. Сколько интеллектуальных усилий было потрачено на то, чтобы уговорить этого параноика хотя бы на небольшой личный разговор, даже не в кафе или ночном клубе, а в многолюдном сквере в центре города, — и все впустую! А тут на тебе — звонит сам и предлагает немедленное рандеву. Хорошо хоть Турецкий успел найти Славку Грязнова и попросить организовать наблюдение. Грязнов, чертыхаясь, сказал, что, кроме себя любимого, ему послать совершенно некого. Ничего не остается, как тряхнуть сединой. Турецкий же этим обстоятельством как раз был доволен: Грязнов — профи, каких поискать…

Пожалуй что, больше всего в общении со Стасовым поражала невероятная его уверенность в собственной значительности. Его делом должны были заниматься самые высокопоставленные чиновники, при этом соблюдая максимальную секретность и осторожность, да еще и скрывая друг от друга все подробности. Удивительно, но почему-то все именно так и происходило — на общих разносах шеф прилюдно заявлял, что Стасов — обычный псих и, мол, странно, что до сих пор не поступало заявление из Кащенко о побеге тяжело больного пациента, а сам при этом пытался загрести в свои руки все материалы по этому делу.

Итак, Стасов. Как же построить разговор, чтобы человек с очевидной манией преследования максимально раскрылся? Никаких гениальных психологических ходов в голове Турецкого не появлялось. Наверное, опять придется действовать по старому доброму наполеоновскому принципу: главное — ввязаться в заваруху, а там посмотрим.

Турецкий улыбнулся зеркалу заднего вида, в котором отражались бесконечные разделительные полосы на мокром асфальте, и припарковался в полусотне метров от назначенного места встречи, среди прихотливых изгибов лубянских переулков. Пешком прошелся вокруг Политехнического музея, время было: выехал с запасом, а пробок почти и не было — удачно попалась «зеленая волна» светофоров и гаишников. Прочитав внимательнейшим образом все афиши — концерт памяти такого-то, лекция профессора сякого-то, собрание экстрасенсов и ясновидящих, — Турецкий перешел через подземный переход и начал отсчитывать лавочки в сквере на площади. Третья скамейка по левой стороне от музея в сторону реки, там встать около урны и посмотреть в небо — детство какое-то, казаки-разбойники, а не помощники генеральных прокуроров и параноидально настроенные собиратели компромата. Тем не менее в нужном месте Турецкий послушно уставился в начинающее темнеть небо, по-городскому серо-бордовое, как от далеких пожаров.

— У вас есть машина, Александр Борисович? — в эту же секунду услышал он спокойный мужской голос, знакомый заочно, но на этот раз не искаженный телефонной связью.

Как будто отслоившись от стоявшего рядом деревца, Турецкому протягивал руку высокий мужчина, пожалуй, метр восемьдесят, не меньше.

— Я — Стасов, — продолжил мужчина тоном, не терпящим возражений. — Мы должны сесть в вашу машину и приехать в нужное место.

— Какое именно?

— Туда, где есть Сила.

— Понятно, — после паузы сказал Турецкий. Он счел за лучшее до поры до времени не спорить с «телефонным хулиганом».

— Там я буду в безопасности и смогу ответить на некоторые вопросы, которые у вас, безусловно, имеются.

— Ладно, — кивнул Турецкий. — Идите за мной.

Стасов сел на заднее сиденье и почти всю дорогу

молчал, изредка указывая нужные повороты. Место, «где есть Сила» (и зачем только Турецкий читал афишу про собрание экстрасенсов в лектории Политехнического музея — прямо сам себе накаркал), оказалось в пределах Кольцевой автодороги и выглядело не самым удачным для длительных разговоров.

Стасов был одет, как обычный госслужащий или какой-нибудь оператор ксерокса: простенький костюм, ботинки в тон. Правда, не хватает галстука, а карманы пиджака топорщатся и явно тянутся вниз. Лицо как будто запоминающееся, хотя и не представляющее из себя ничего особенного. Темные короткие волосы расчесаны на косой пробор, узкий острый нос и крепкая нижняя челюсть. Человек как человек, и не скажешь с виду, что не все дома. Впрочем, у Турецкого был с собой миниатюрный цифровой фотоаппарат, который он взял у Дениса Грязнова (офис у частных сыщиков был буквально набит передовой «шпионской» техникой). Воспользоваться им было необходимо: ведь до сих пор никто не знал, как Стасов выглядит.

— Вы кое-кого здорово напугали своими телефонными звонками, — сказал Турецкий. Было интересно, как Стасов отреагирует на такие слова.

— Кого имеете в виду? — Стасов усмехнулся. — Министров-капиталистов?

— Приблизительно…

— Их, пожалуй, напугаешь.

— Зачем же вы…

— Хотел привлечь к себе внимание. Но если в тебе постоянно видят только врага, — негромким, но пронзительным голосом добавил он, — то возникает желание действительно им стать.

Они остановились в самом центре кольцевой развязки на впадении улицы Миклухо-Маклая в Севастопольский проспект и вылезли из машины.

В центре поросшего травой круга в полсотню метров диаметром Стасов остановился, вытащил из кармана несколько гаек и разбросал их по сторонам. Турецкий подумал, что, наверно, со стороны двое мужчин солидного вида, премило беседующие посреди оригинального хоровода из машин и троллейбусов, смотрятся несколько дико.