Страница 58 из 71
— И еще они ругаются матом, — скорбно заметил Филя.
А Турецкий, почему-то не испытывавший никакого душевного напряжения или смятения, хотя речь, между прочим, шла в первую очередь о его жизни, расхохотался.
— Тебе вот смешно, — грустно сказал Филя, — а мне совсем нет. Мне, может, моего Гургена Самсоновича жалко. Ведь ни за что ликвидируют хорошего человека! Взорвут его вместе с тобой, что он потом семье своей скажет? Нехорошие люди. Что мы с ними делать будем?
— Я считаю, что оба нам не нужны, но вот с судьей я бы поговорил отдельно. И запись дал ему прослушать. Господи, и откуда берутся такие гниды?
— Вопрос не по адресу, — авторитетно заявил Филипп. — Давай, пусть они еще поговорят, а я пока продумаю, где мы сможем его перехватить…
И ведь придумал.
Разъезжались гости совсем поздно.
«Девятка» Турецкого уже стояла на дороге, фарами в сторону города, готовая рвануть к поселку, в котором проживали судья с прокурором. Оставалось только подождать немного.
И вот сильные фонари осветили изнутри ворота усадьбы мэра.
— Вперед, — сказал сам себе Филя. А минуту спустя спросил: — Ты не помнишь, там у него во дворе имеются собаки? Или сторожа?
— Никого я там не видел. Ни во дворе, ни в доме. Я позвонил, он спросил, я ответил, а он автоматически открыл калитку. И встречал уже возле дома. Вот жена громадных размеров — это есть точно.
— Лучше не придумать.
— Ну так у тебя уже возникло решение?
— А то! Мы встретим судью в его собственном дворе. Это если он зайдет один, а не пригласит на поздний ужин соседа. Но если пригласит, значит, работать будем, когда тот уйдет. Не важно, во дворе ли, в доме. А на худой конец, эту его кариатиду есть масса способов отключить без всяких для нее осложнений и тяжких последствий. Оно даже, возможно, и лучше. Ну а как войти в чужой дом, надеюсь, ты меня учить не будешь?
— Не буду, — убежденно ответил Турецкий.
Фонарь находился на углу квартала, через три дома от калитки особняка судьи. А здесь было темновато, во всяком случае, лица различались с трудом.
Машину свою они оставили при въезде в поселок, на стоянке, где находилось не менее десятка других автомобилей. Не стали пользоваться официальной проходной, где дежурили стражи порядка из какой-нибудь охранной конторы. Филя, с его богатейшим опытом, быстро обнаружил место, где они смогли спокойно перебраться через бетонную ограду, окружавшую поселок. Непонятно было только, зачем при такой стене судье, да и тому же прокурору, понадобились еще дополнительные персональные кирпичные заборы? Может, для придания особой значительности?
Они быстро нашли дом судьи, и поспели как раз ко времени. Филя первый перемахнул через кирпичную стену и помог перебраться Турецкому. Во дворе было тихо.
Это Филя гнал машину, а гости ехали небыстро и остановились у калитки, когда Турецкий с Агеевым успели хорошо уже оглядеться и выбрать для себя удобные позиции.
Прокурор заходить в гости не стал, но они какое-то время простояли, продолжая свой разговор у калитки, с наружной стороны. Наконец маленький судья вошел во двор, тщательно закрыл за собой калитку и по дорожке, выложенной бетонными плитками, направился к дому.
— Ой, кто это? Что надо?! — воскликнул он, неожиданно увидев сидящего на ступеньках крыльца человека.
Человек даже не шевельнулся, но сзади чья-то крепкая ладонь запечатала судье рот. А вторая несильно сдавила шею. Он услышал:
— Тихо. Не шуми. И не поднимай базар.
Судья дернулся, но пальцы сдавили шею сильнее — пришлось ему оставить сопротивление. Послушно шагая впереди неизвестного ему человека, скорее всего, как он понял, бандита, судья прошествовал задом, где в глубине двора стояла увитая густым диким виноградом беседка. Туда же направился и второй человек, тот, что сидел на крыльце.
Вошли в беседку и сели на лавочку.
— Не вздумай орать, — тихо сказал тот, кто вел судью. — Откроешь рот, пожалеешь.
- Говорилось это холодно, голос звучал с каким-то неприятным металлическим оттенком, и судье стало страшновато. Он торопился понять, кто и, главное, за что? Явно же, из бандитов… Может, месть?
— Сейчас ты послушаешь одну запись, а потом мы потолкуем с тобой по душам. И повторяю, не вздумай устраивать базар. Прихлопну как клопа!
Жесткая, словно терка, ладонь, пахнущая тоже металлом, прижалась к лицу судьи и слегка сжала его нос, щеки, кожу лба. Чрезвычайно неприятное ощущение. Вторая ладонь наконец отпустила рот. И судья тут же вдохнул полной грудью — протяжно и со всхлипом.
— Веди себя тихо, и мы тебя не тронем. Вот наушники, надень их и внимательно слушай. А после обсудим. Вякнешь без спросу, задавлю.
Вот именно эта спокойная, равнодушная интонация и убедила судью вести себя по возможности тихо. В такой манере, почему-то показалось ему, могут разговаривать только закоренелые убийцы, для которых нет ничего святого.
Он послушно напялил на голову пружинку с наушниками, приладил их и услышал…
«Ну что у вас опять, едрена мать?!»
«По мелочам, Савелий Тарасович, мы вас не беспокоим… »
Антон Захарович почувствовал, как по спине его потек холодный пот. Он все сразу узнал и понял. Хотел было отстраниться, даже снять наушники, чтобы объяснить… Но вот только что — этого он еще себе не представлял. Однако резкий толчок в затылок вернул его к действительности.
— Слушай!
И он продолжал слушать — до тех пор пока не была им самим сказана фраза:
«Оно даже и лучше, если вместе со следаком и водила тот погибнет, доверия к факту больше… »
Пот уже не струился — все тело будто находилось в ледяной ванне.
— Как вам могла прийти в голову такая кровожадная мысль, Антон Захарович? — спросил молчавший до сих пор второй человек, и Слепнев с ужасом, от которого у него поднялись дыбом остатки волос, узнал голос Турецкого.
— Э-Э…ТО-> вы?! — только и смог выдавить судья.
— Я, как видите. Или слышите. Ну и что мы после этого будем делать? Судья-убийца — это что-то новое в моей богатой всякими чудесами практике. Или заказчик убийства. И компания у него хорошая — мэр, прокурор и начальник милиции. И на всех, оказывается, давно уже пробы ставить негде. Молчите? А что вы можете сказать?..
— Это… какая-то жуткая нелепость, — пролепетал судья.
— Ничего подобного. Это суровая правда жизни. Я- то думал поначалу, что тот минимум, который мы могли бы вам предложить, — это ваша отставка с формулировкой «утрата доверия и ненадлежащее исполнение своих обязанностей». Уж я бы постарался, переговорил с вашим судейским начальством, не впервой беседовать по душам. Но теперь, вижу, дело с вами гораздо серьезнее. И тут уже не отставка, а уголовное дело. Вы ж представляете, что будет, когда мы эту запись опубликуем?
— Это частный разговор, он не имеет веса! — вдруг пришел в себя судья. — И вы не имели права. Кто давал санкцию?
— Вам так кажется. А запись есть результат оперативной разработки. Коллеги поделились, устроит? У них многое есть. В том числе особый интерес для меня представила запись вашего разговора с Кожаным относительно судьбы его сынка Виктора. Припоминаете?
Турецкий блефовал вовсю, будучи уверенным, что проверить то, что он говорит, ему будет невозможно. Ну а переть рогами на Султанова и его службу он никогда в жизни не решится. Ему достаточно только прозрачного намека, откуда факты, и этого хватит, чтобы судья поджал хвост. И если он поймет, что уже давно находится в разработке ФСБ, значит, на то были соответствующие санкции сверху.
Но он, кажется, еще сомневается. Значит, надо нанести еще удар. И Турецкий буквально в двух словах пересказал судье суть телефонного разговора Виктора Кожаного с подполковником Затыриным — этим-то материалом Рашид Закаевич разрешил ему воспользоваться при необходимости. Видимо, судья был отчасти в курсе — одна ж компания, а правильнее, шайка-лейка, наверняка что-то слышал. И оказался прав. Аргумент добил Слепнева, он понурился.