Дальняя командировка

Но этот Самвел, оказывается, был до глубины своей темпераментной, горячей кавказской души потрясен и разгневан бесчинствами милицейских молодчиков. Они, по его словам, живо напомнили ему «азеров», которые поломали его жизнь в родной Нахичевани и из-за чего он, собственно, вынужден был покинуть свою прекрас­ную родину и уехать в гостеприимную Россию. Так он думал. И ругался, во всяком случае, Самвел с большим мастерством, очень рассчитывая на то, что московский адвокат защитит его честь и человеческое достоинство, а городская власть оплатит ему моральный ущерб — пусть даже небольшой, его устроило бы само признание этого факта.

— Посмотрим, — с нескрываемой улыбкой сказал Гордеев, — как вообще дело обернется.

— Ты постарайся, слушай, а? — посоветовал Сам- вел. — Я тоже в долгу не останусь.

— Он постарается, — сказал о себе, словно об извест­ном псе Мухтаре, Юрий Петрович и пригласил следую­щего посетителя…

Грязнов-старший договорился с Александром Бори­совичем и, естественно, с Иваном Христофоровичем, который, кстати говоря, был не очень доволен именно такой инициативой представителя Министерства внут­ренних дел — лично допросить всех омоновцев, участ­ников зачистки в Воздвиженске, да еще в выходной день. После этого Вячеслав Иванович забрал с собой Яковле­ва с Романовой, пришедшей наконец в себя, и отбыл на машине Турецкого с водителем Михаилом Евграфовичем «в область», как было принято здесь говорить. Ребят он взял с единственной целью — ускорить допросы. Там же порядка трех десятков человек! А список участников той команды, которую отправил в Воздвиженск генерал Седлецкий — да, разумеется, по настойчивым требова­ниям начальник? районного УВД и мэра города, а также по прямому указанию губернатора Кожаного, — он дол­жен был сам же и представить Грязнову, не забыв никого из «героев». Малоприятная работенка — ведь генерал мог и не знать, кого конкретно назначил на выезд сбежав­ший майор Умаров Умар Закирович? Что ж, придется поднапрячься.

А Турецкий вместе с Поремским продолжали шер­стить местную милицию. И в этом деле им здорово по­могал Юрий Гордеев. Как только ему называли очеред­ную фамилию либо давали более-менее точные внешние данные участника насилий, он тут же сообщал об этом Александру Борисовичу — для ориентировки. И чтобы у милиционеров, подозреваемых в совершении противо­законных акций, не оставалось сомнений в том, что их всех в конце концов выведут на чистую воду. А те в свою очередь пугались, откуда этим москвичам так много про них известно? И сникали на допросах. Но не все, далеко не все, были и упрямо стоявшие на своем — не был, не видел, не знаю. А без конкретных доказательств его вины поди докажи ее…

Но Турецкий был уверен, что буквально все до еди­ного виновные и не понесут наказания, слишком зыбка и слаба будет доказательная база. Но уж тем, кому в этом смысле «повезет», им мышкины слезы отольются! И та­ких, судя по всему, будет немало. А если кто-то из них полагает, что следствие не станет проводить очных ста­вок и опознаний, то они сильно ошибаются. Вот когда начнется для них самое неприятное! Но этот процесс весьма трудоемкий. И теми силами, которые имеются в наличии, с ним не справиться. Нет, все можно, конечно, сделать, но уйдет уйма времени. И как Александр Бори­сович внутренне ни сопротивлялся, он, после дня напря­женной работы, уже понимал, что необходимы допол­нительные кадры. Об этом он решил вечерком, когда соберется вся группа, поговорить, а потом созвониться с Костей Меркуловым. Три-четыре следователя, видимо, еще потребуются.

В середине дня Александр Борисович сделал корот­кий перерыв и вспомнил, что не выполнил один из пун­ктов своего личного плана. За текучкой упустил наме­ченное на выходные посещение судьи Слепнева.

То, что раскопал уже Володя Поремский, в связи с «делом автомобилистов», как оно тут называлось, а так­же показания уголовного авторитета Солдатенкова о под­линной причине прекращения его указывали на то, что дело об угонах и торговле крадеными автотранспортны­ми средствами надо было возобновлять в производстве по причине вновь открывшихся обстоятельств, по при­знакам части 3-й, 413-й статьи Уголовно-процессуаль­ного кодекса Российской Федерации.

И это обстоятельство будет серьезным ударом по пре­стижу господина судьи. Вот этот удар и собирался нане­сти Александр Борисович, чтобы вывести из команды мэра еще одного фигуранта. Ведь достаточно будет про­сто всерьез предупредить Антона Захаровича, что его полномочия как районного судьи могут быть прекраще­ны из-за, мягко выражаясь, его служебной недобросове­стности. И Слепнев больше ни о чем не станет думать, кроме как о спасении собственной шкуры. А где прояв­ляются именно сугубо шкурные интересы, там нечего и думать о товарищеской взаимовыручке. Хотя таковой здесь у них и в принципе быть не может. Значит, каждый ринется защищать исключительно собственные интере­сы. Судья… О прокуроре, в общем, тоже говорить нече­го, хотя работу с ним еще предстоит провести… Ну с глав­ным милиционером уже понятно. Остается мэр — в пол­ном одиночестве и гол как сокол. Перспективы не све­тят. Да и Юрка Гордеев наверняка сумеет повернуть свою защиту так, что главные претензии пострадавших биз­несменов обратятся не столько в сторону Затырина, сколько падут на Гузикова. И прощай надежда на новый мэрский срок!

Собственно, ради этого ж все здесь и делалось. Ну в области — на уровне губернатора Кожаного, а в Воздвиженске — ради утверждения власти Савелия Тарасовича. Будет дальше руководить он, останутся на своих жирных постах и все остальные его, теперь уже можно называть их этим словом, подельники. Примитивная, в сущнос­ти, картинка. И как они сами не видят? Власть глаза зас­тилает…

Но перед тем как встретиться со Слепневым, Алек­сандр Борисович позвонил Рашиду Закаевичу, «главно­му чекисту», как его представил мэр, добавив «наш».

Небольшой, видимо в прошлом купеческий, дом в центре был окружен садом. И помещения внутри были все маленькие и уютные, за исключением большого зала. Прежде, наверное, для приема гостей, а ныне — для про­ведения общих собраний.

Сам Рашид Закаевич Султанов со своими славянски­ми чертами лица и чистой, без малейшего акцента, ре­чью, ничем не напоминал восточного либо южного че­ловека. Поднялся навстречу, пожал руку, предложил крес­ло и сам уселся в такое же — напротив. Посмотрел воп­росительно, с легкой улыбкой. Наверное, он был не так молод, как выглядел внешне, — Турецкий разглядел ост­рые лучики морщинок у глаз и обильную седину в свет­лом ежике аккуратной стрижки.

— Тихо у вас тут, — сказал Турецкий.

— Не жалуемся, — открыто улыбнулся Султанов, и только теперь в его улыбке проступили неожиданно ост­рые скулы и хитрый прищур Чингисхана. Есть, значит…

— Какие проблемы, Александр Борисович? Вы тут, я смотрю, действуете самостоятельно и решительно, так что я не знаю, нужна ли вам какая-то дополнительная помощь с нашей стороны? — Это был, скорее, не воп­рос, а утверждение, хотя интонация и показалась вопро­сительной.

— И наши действия, надеюсь, не вызывают у вас про­теста? Или, по-вашему, что-то делается не так?

— Нет… какие вопросы? То, что у нас произошло, это, конечно, из ряда вон. Мы докладывали… по своим кана­лам. Даже, скажу между нами, слегка прикрыли тех правозащитниц, которые появились в городе. Они слишком рьяно взялись за собственное расследование, и это не понравилось руководству города. Соответственно и ре­шение было принято довольно жесткое — устное, как вы понимаете. Ну а мы поломали немного их игру, не выле­зая на первый план. Нам это ни к чему. Но и благодарно­сти, — он снова улыбнулся, — ни на йоту. Впрочем, и не надо, тетки те живы остались, никто их пальцем не тро­нул.

— А мне рассказывали, что они возмущались — обыс­ки там, еще что-то.

— Это мелочи, по сравнению с тем, чего они избе­жали.

— Как интересно, — хмыкнул Турецкий, — расска­жи кому — ведь не поверят. Это чтоб госбезопасность охраняла правозащитниц! Нонсенс, верно?