Страница 31 из 32
Вечерние Новости сообщили, что владельцем персонажа был мальчик, которого зовут Илья Арсеньев, но в происшедшем он не виноват. В сущности в этом не виноват никто, кроме самого персонажа. А вирус из Игры уже перекинулся в общую мировую Сеть и в закрытые Сети военных баз (видно, кто-то играл в Игру на служебном компьютере). Уничтожены блокировки на международных линиях связи.
— Всё было готово к вооружённому конфликту, — жаловался дядечка в погонах. — А теперь придётся начинать сначала…
Уже были зафиксированы случаи нарушения государственных границ в разных странах. Причём, зафиксированных случаев было, по всей вероятности, гораздо меньше, чем незафиксированных. Пограничные радары вышли из строя, и люди бросились ходить друг к другу в гости.
— Ну вот, папочка, — проговорил я в изумлении, — твой сын действительно потряс всю планету…
А ночью мне позвонили.
Я уже засыпал, когда раздался сигнал. Я вылез из кровати и принял звонок. Экран загорелся. С него на меня смотрела Тийна.
— Ой, получилось! — сказала она.
Я от радости потерял дар речи. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
— Жаль, у меня почти не осталось денег! — вдруг расстроилась Тийна.
— За мой счёт! — воскликнул я. — Я теперь богатый, я твоего брата продал! — и рассказал, что случилось.
— Мой брат опасен даже в электронном виде! — с гордостью произнесла Тийна.
— Как он там? Нашёл он свою Сетумаа?
— Ты знаешь, нашёл! От неё совсем маленький кусочек остался. Но зато какой! Псково-Печерский монастырь. Кажется, Каарел решил стать монахом.
— Ну ничего себе! — изумился я. — А как же балет?
— Каарел, оказывается, совершенно серьёзно говорил, что не хочет больше танцевать: мол, для него это теперь слишком легко…
— Никогда не мог понять его до конца, — признался я. — Но как же ты будешь жить без него?
— Как-нибудь, — вздохнула Тийна. — Мы всё равно не могли бы жить вместе. Меня приняли в интернат при балетном училище, а Каарелу куда деваться? У нас ведь родственников не осталось…
Я загрустил вслед за Тийной. Разговор завял. Мы сидели и молча смотрели друг на друга. И готовы были сидеть так сколько угодно. Наконец Тийна сказала, что ей нужно возвращаться в спальню, потому что воспитатель может рассердиться. И всё-таки, она медлила отключаться. Я понял, что для слов, которые я так давно хотел ей сказать, у меня остались считанные мгновенья…
— Ну что, пока? — промолвила Тийна.
— Пока… нет, постой! Я…
— Воспитатель идет! — всполошилась Тийна и протянула руку, чтобы выключить связь.
— Я люблю тебя! — крикнул я в уже гаснущий экран; я не знал, успела ли Тийна услышать мои слова…
Я лёг в кровать, одолеваемый грустными мыслями и долго не мог заснуть. А когда я всё-таки уснул, мне в утешение был дарован светлый сон.
Мой Принц приехал ко мне снова.
На нём больше не было лат, и вместо меча на его поясе висела тонкая шпага. Лошадка весело гарцевала, порываясь скакать. Следом за Принцем из леса вышли Принцесса, Колдунья, Король с Королевой, Феи и прочие. Они с поклоном проходили мимо меня и пропадали из виду. Принц помахал мне рукой и поскакал к белому замку, сиявшему далеко-далеко на горе.
— Нам рано прощаться! — крикнул я ему вслед и проснулся.
Было ещё совсем темно. В окно билась метель. А мне было тепло и уютно. Я снова заснул и остаток ночи спал без сновидений.
Вскоре наступило Рождество. Поэт Вася снова потащил меня в церковь на ночную службу. Я вернулся домой в два часа ночи. Родители давно спали, а мне спать не хотелось. Я долго стоял у окна, созерцая рождественскую метель, а потом подумал, а не пойти ли мне попить чаю… И тут в дверь позвонили!..
Эпилог
Я полез за гостевыми тапочками.
— Дядя Фил, почему вы всё время говорите «мы»? С вами приехал кто-нибудь ещё?
— А как же?
Дядя Фил шагнул вперёд, и за его спиной обнаружился…
— Аа! — изумился я. — Эстонец!
— Что, хороший сюрприз? — сказал Дядя Фил, втаскивая Эстонца в квартиру и захлопывая дверь.
— Совсем замёрз, бедняга! — сокрушался доктор.
Тут второй гость неожиданно оттаял:
— Я… не…
— Не замёрз, говоришь?
— Нет… Я… не…
— Ничего, сейчас нам Илюха чайку горяченького поставит, да пирога с яблоками… Хорошо с морозу погреться! — Дядя Фил в сладком предвкушении потер руки. — Скажешь, нет? — обернулся он к Эстонцу.
— Нет, — сказал тот. — Я…
— Бедняжка, совсем замёрз! — покачал головой доктор.
— Я не эстонец! — наконец-то смог выговорить озябший гость.
Тут уж я не выдержал. Дядя Фил тоже. Но оба мы бурно хохотали не из-за Эстонца, а потому, что мы снова были вместе, что невозможная встреча состоялось, и все мы почти не изменились…
— А пирога-то у меня нет! — запечалился я.
— Зато у нас есть! — подмигнул Дядя Фил, отнимая у Эстонца пластиковый чемоданчик, с какими ездят по вызову настоящие врачи «Скорой помощи».
Вскоре оба гостя сидели за нашим кухонным столом, Дядя Фил нарезал ломтями прекрасный яблочный пирог, а я разбирался с комбайном: ночью эту дрянь не заставишь работать, вроде как ночью надо спать, а не чаи гонять — такое у этой железки понятие.
Но интеллектуальный перевес пока что был на моей стороне. Я слегка разбежался и как следует пнул комбайн ногой, отчего он сразу же нервно забулькал, кипятя воду для чая.
— А с грибами есть? — спросил я, принюхиваясь к чемоданчику.
— С грибами съели, — виновато вздохнул Дядя Фил. — Мы же до тебя человек десять объехали, тебя напоследок оставили. А машину и форму нам только на сутки дали. Так что, не взыщи, а часиков в шесть мы отчалим.
— Значит, осталось всего три часа?! — от огорчения я чуть не уронил чашки. — Даже поговорить не успеем!
— Успеете, — вдруг снова заговорил Эстонец. — Я… не буду… мешать.
И… улыбнулся!
— Дядя Фил, что это с ним?! Вы видели? Он улыбается!
— А я уже привык, — махнул рукой доктор. — Это его в монастыре научили. А вот русский язык он подзабыл малость, всё больше на церковнославянском изъясняется.
— А вам… тебе нравится в монастыре? — осторожно спросил я у Эстонца.
Эстонец расстегнул синюю куртку, и из-под неё упали, развернувшись, полы черного подрясника.
— Благо есть исповедатися Господеви, — сказал Эстонец.
— Нда, мне кажется, на эстонском я бы лучше понял, — я почесал в затылке.
— Да тут и без эстонского всё понятно! — сказал Дядя Фил. — Ты на его рожу довольную посмотри!
Я посмотрел. Тощенький Эстонец скукожился над своей чашкой, отогревая нос и руки.
— Машину нам одолжили «какую не жалко выбросить», — покачал головой доктор, — печка вообще не фурычет. Давние мои связи не помогли: видать, слишком уж они давние были… Ну, Илюх, рассказывай, как дела, как Консерватория, как родители…
— Папу вы видели, — отвечал я. — Мама… Да в общем, всё хорошо. Они рады, что я теперь Признанный… Только никак не хотят перестать думать о самих себе как об отработанном материале…
— Тяжело? — сочувственно вздохнул Дядя Фил.
— Не тяжело — жалко… Ну, а вы-то как? Новеньких много? Тяжёлые случаи есть? А как там лошадки, как Паладин? Как мои ёжики?
— Ёжики дрыхнут, — отвечал доктор. — Спячка у них. Лошадки тоже не хворают…
Мы говорили и говорили, и не могли нарадоваться друг на друга.
Стрелки часов бежали к шестому часу утра. Пирог был съеден, чай выпит по седьмому разу. Гости замолчали.
— А я женюсь скоро, — вдруг признался Дядя Фил.
Я подпрыгнул на табуретке.
— На Анне Стефановне? Значит, метресса не соврала…
— Честно сказать, я ей даже благодарен, — покраснел Дядя Фил. — Если бы не она, я ещё десять лет собирался бы объясниться…
— А я скоро буду монах, — сказал Эстонец.
— А разве ты ещё не…
— Он послушник, — сказал доктор Кузнецов. — Его отпустили перед постригом с близкими повидаться.
— А что, потом будет уже нельзя?