Страница 37 из 59
В сих обстоятельствах прибыли к нему Послы Иоанновы, Карпов и Головин, с мирною грамотою. Чиновники Королевские долго задерживали их в пути; спорили с ними о титуле обоих Государей; отвергали пустое имя соседа, кое Царь давал Баторию; хотел равенства; не таили, что договор, написанный в Москве, останется без исполнения. Встретили Послов с честию; но Баторий, сидя на троне величаво, не хотел для них встать, ни спросить о здравии Царя и равнодушный к их неудовольствию, велел сказать им, что они могут идти вон из дворца и ехать назад; что Литовский гонец доставит Иоанну ответ Королевский. Послы уехали, и вслед за ними Король выступил с войском, отправив чиновника Лопатинского с письмом в Москву.
Но Иоанна уже не было в столице. Зная, что происходило на Сейме Варшавском — долго не имея вести от Карпова и Головина — слыша о сильном, беспримерном вооружении Литвы и Польши, он сам не терял времени: в общем Совете Бояр и Духовенства объявил что настала година великого кровопролития, что он, прося милости Божией, идет на дело отечественное и свое, на землю Немецкую и Литовскую; двинул все полки к западу; расписал им пути и места; оставляв войско в осьмидесяти городах для их обороны, на берегах Волги, Дона, Оки, Днепра, Двины, указал соединиться главным силам в Новегороде и Пскове, Европейским и Азиатским: кроме Россиян, Князья Черкесские, Шевкалские, Мордовские, Ногайские, Царевичи и Мурзы древней Золотой Орды, Казанской, Астраханской, день и ночь шли к Ильменю и Пейпусу. Дороги заперлися пехотою и конницею. Зима, весна, часть лета миновали в сих движениях. Наконец, поручив Москву Князю Андрею Петровичу Куракину, взяв с собою всех Бояр, Думных Дворян, множество Дьяков для воинских и государственных дел, Царь в июле выехал из столицы в Новгород, где все Воеводы ждали его дальнейших повелений. Туда прибыли к Иоанну и наши Послы из Литвы с донесением, что Баторий, отвергну перемирную грамоту, идет на Россию; что у него сорок тысяч воинов, но что сие число умножается подходящими дружинами из Трансильвании, из Немецкой земли и Литовскою вольницею. Вот сила неприятеля, замышлявшего потоптать Россию! А Царь в одном своем особенном полку имел сорок тысяч; Дворян, Детей Боярских, стрельцов, Козаков, сверх главной Новогородской, сверх Псковской рати, под начальством Великого Князя Тверского Симеона Бекбулатовича, Князей Ивана Мстиславского, Шуйских, Ногтева, Трубецкого и многих иных Воевод. Одно слово Иоанново могло бы устремить сию громаду на Литву, где народ и Дворянство не весьма благоприятствовали воинственным замыслам Стефановым, внутренно желая мира с Россиею и где вопль ужаса раздался бы от Двины до Буга. Но тени Шуйского, Серебряного, Воротынского мечтались воображению Иоаннову, среди могил Новогородских, исполненных жертвами его гнева: он не верил усердию Воевод своих, ни самого народа; доверенность свойственна только совести чистой. Изгубив Героев, Царь в сие время щадил Воевод недостойных: Князья Иван Голицын, Палицкий, Федор Шереметев, запечатленные стыдом Венденского бегства, снова начальствовали в рати! Видя опасную войну пред собою, он не смел казнить их, чтобы другие, им подобные, не изменили ему и не ушли к Баторию! Думая так о своих Полководцах, Иоанн считал медленность, нерешительность благоразумием; хотел угрожать неприятелю только числом собранного войска; еще надеялся на мир, или ждал крайней необходимости действовать мечем — и дождался! Узнав, что Баториев чиновник Лопатинский едет в Москву, Царь велел остановить его в Дорогобуже. Сей гонец прислал к нему письмо Стефаново, весьма плодовитое, не красноречивое, сухое, но умное. Стефан писал (из Вильны, от 26 Июня), что наша перемирная грамота есть подложная; что Бояре Московские обманом включили в нее статью о Ливонии; что Иоанн, говоря о мире, воюет сию землю Королевскую и выдумал басню о своем происхождении от Кесарей Римских; что Россия беззаконно отняла у Литвы и Новгород, и Северские области, и Смоленск и Полоцк; что Карпов и Головин, ничего не сделав, ничего не сказав, уехали из Кракова; что дальнейшие Посольства будут бесполезны; что он (Стефан) с Божиею помощию решился искать управы оружием. В то же время известили Царя, что Баторий уже в пределах России.
Честно объявив нам войну, Король советовался в Свире с Вельможами своими и Полководцами, где и как начать оную? Многие из них предлагали вступить в Ливонию, изгнать Россиян, осадить Псков, город важный, богатый, но — как они думали — худо укрепленный. Король был иного мнения, доказывая, что трудно вести войну в Ливонии опустошенной, неблагоразумно оставить ее за собою, опасно удалиться от границ; что лучше взять Полоцк, ключ Ливонии и самой Литвы; что сие завоевание, надежный щит для их тыла, откроет им Россию, утвердит безопасное сообщение с Ригою посредством Двины, доставит выгоды и для ратных действий и для торговли; что должно завоевать Ливонию вне Ливонии; что Полоцк крепок, но тем славнее, тем желательнее взять его для ободрения своих, для устрашения неприятеля. Говорил муж великий: его слушались. Войско Стефаново, подобно Аннибалову, было составлено из людей чуждых Друг другу языком, обычаями, Верою: из Немцев, Венгров, Ляхов, Древних Славян Галицких, Волынских, Днепровских, Кривских и коренных Литовцев: Баторий умел дать ему единодушие и соревнование. Выступив из Свира, он издал манифест к народу Российскому; объявил, что извлекает меч на Царя Московского, а не на мирных жителей, коих будет щадить, миловать во всяком случае; что любя доблесть, гнушается варварством, желает победы, а не разрушения, не кровопролития бесполезного. Сказал и сделал: никогда война не бывала для земледельцев и граждан тише, человеколюбивее сей Баториевой; говоря как Христианин, он действовал как политик: хотел преклонить к себе жителей, ибо хотел завоеваний прочных. — В начале Августа Баторий осадил Полоцк.
Там было мало войска: ибо Царь не ожидал сильного нападения на Литовской границе, думая, что феатром важных неприятельских действий будет Ливония; но Полоцк издревле славился своими укреплениями, исправленными, распространенными с 1561 года. Две крепости, Стрелецкая и так называемый Острог, обтекаемые Двиною и Полотою, соединяемые мостом, воздвигнутые на крутых высотах, служили защитою большому городу, сверх его глубоких рвов, деревянных стен и башен. Князь Василий Иванович Телятевский начальствовал в городе, Петр Волынский в Остроге, Князь Дмитрий Щербатый и Дьяк Ржевский в крепости, имея довольно запасов и снарядов, много усердия и мужества, гораздо менее искусства, как сказана в наших Разрядных книгах. Чтобы устрашить неприятеля и не оставить себе на выбор ничего, кроме победы или смерти, они, захватив несколько Литовских пленников, велели их умертвить, привязать к бревнам и кинуть в Двину на позорище войску Королевскому… Приступ начался с города: Россияне малочисленные сами зажгли его, оставили, ушли в крепость, где более трех недель оборонялись мужественно. Время им благоприятствовало: лили дожди; бойницы осаждающих действовали худо; обозы их с хлебом тонули в грязи; лошади падали; войско терпело голод: приступало к крепости, но без успеха. Воспользовался ли Царь сими обстоятельствами?
1 Августа Иоанн, будучи во Пскове, отрядил Воевод, Князя Хилкова и Безнина, с двадцатью тысячами Азиатских всадников за реку Двину в Курляндскую землю, где дело их состояло в одном безопасном губительстве; тогда же послал другое войско защитить Корелию и землю Ижерскую, опустошаемую Шведами; усилил засады, или гарнизоны, в Ливонии — но еще имел столько войска, что мог бы смело идти на Вильну и Варшаву. Встревоженный известием о нечаянной осаде Полоцкой, он велел Шеину, Князьям Лыкову, Палицкому, Кривоборскому с дружинами Детей Боярских и Донских Козаков спешил к сему городу, вступить в него хитростию или силою, а в случае невозможности занять крепость Сокол, тревожить неприятеля, мешать его сообщению с Литвою, в ожидании нашей главной рати. Шеин приблизился к Баториеву стану: не дерзнул на битву и занял Сокол, распустив слух, что сам Иоанн немедленно будет там с войском сильным. Но Король не устрашился: чувствовал единственно необходимость скорее решить судьбу осады. Видя слабое действие бойниц, он предложил Венгерским удальцам взойти на высоту крепости и зажечь ее стену, обещая им славу и золото. Для успеха их смелости, как бы нарочно, сделалось ясное, сухое время: с пылающими факелами они устремились к стенам… Многие пали мертвые; некоторые достигли цели, и чрез пять минут вспыхнула крепость. Тут, воскликнув победу, вся дружина Венгерская кинулась на приступ, не слушая ни своих Вождей, ни Короля. Осыпаемые ядрами, пулями, головнями, Венгры сквозь огонь падающих стен вломились в крепость; но Россияне отчаянно стали грудью, резались, вытеснили неприятеля: он возвратился, усиленный толпами Немцев, Поляков, и снова уступил остервенению наших. Сам Король, забыв личную опасность, находился в сей кровопролитной битве, чтобы восстановить порядок, удержать, соединить бегущих. Час был решительный. Если бы Шеин, Князья Лыков, Палицкий, ударили на Литву, то могли бы спасти и крепость и честь России. Они видели пожар, могли издали видеть самую битву и слышать громкий клик осажденных, победителей в сию минуту, призывный клик к своим братьям Сокольским… Но прозорливый Баторий занял дорогу: выслал свежее войско к Дриссе, чтобы остановить Россиян в случае их движения к Полоцку. В то же время Донские Козаки изменили нашим Воеводам в Соколе: самовольно ушли восвояси, к извинению Шеина и его товарищей. Стефан ждал весь день, всю ночь опасного их нападения; успокоился и спешил загладить неудачу.