Нежные объятия осени

Дженис Спрингер

Нежные объятия осени

1

Эллис Хок знала, в какое время года нужно высаживать рододендроны, чем удобрять азалии и как ухаживать за лилиями. Она по праву считалась лучшим садоводом в Смолбридже. К ней за советом приходили соседи, чьи клумбы, без сомнения, нуждались в лучшем уходе. И только Эллис могла подсказать, как сухую и пожухлую траву превратить в превосходный цветник. Многие пытались соревноваться с Эллис в искусстве садоводства, но потерпели сокрушительное поражение. И поделом.

— Нечего путать божий дар с яичницей, — любила говорить Эллис, наблюдая за тем, как очередная «конкурентка» охает над увядшими тюльпанами.

Каждое утро Эллис, позавтракав и прибрав в доме, выходила во двор, вооруженная до зубов. Ведерки, пакеты с удобрениями, разнокалиберные лопатки, грабли, тяпки — все это ей было необходимо для того, чтобы поддерживать свой сад в идеальном порядке. Она вела жестокую борьбу с сорняками и из каждой такой битвы неизменно выходила победительницей.

В одно пасмурное августовское утро Эллис как обычно появилась на пороге своего дома с большим цветочным горшком в руках. Одетая в старую мужскую рубашку и полинялые рабочие брюки, в платке, повязанном вокруг головы, Эллис походила на фермершу, которая вышла покормить кур или подоить корову. Фиона Гришем, живущая в доме напротив, увидев Эллис, фыркнула и сказала своему мужу, жующему тост с джемом:

— Посмотри-ка на нашу старую деву! Вот вырядилась-то!

Джеймс оторвался от утренней газеты, которую традиционно читал за завтраком, и скучающе взглянул в окно.

— Нормальная рабочая одежда.

— Женщина должна оставаться женщиной при любых обстоятельствах! — возразила Фиона, которая в отличие от большинства жительниц Смолбриджа всегда выглядела так, будто пять минут назад вышла из салона красоты.

— Согласись, было бы неразумно, если бы Эллис копалась в черноземе, надев вечернее платье, — на свою беду вступил в полемику с женой Джеймс.

Впрочем, он тут же снова уткнулся в газету, и тирада, которой разразилась Фиона, пролетела мимо его ушей. Однако через пять минут, когда Джеймс доел последний кусочек тоста и отложил газету, ему пришлось вновь выслушивать нелестные отзывы в адрес соседки.

— Своим видом она позорит нашу улицу! — возмущалась неугомонная Фиона. — Я, к примеру, всегда выгляжу прилично, даже когда выхожу в сад.

— В саду ты появляешься только для того, чтобы поваляться в гамаке или позагорать. За клумбами следит садовник, — буркнул Джеймс.

— Ты всегда ее защищаешь! Видно, правду люди говорят…

— Какую правду? — поинтересовался Джеймс, зевая.

— Миссис Макрихтер сказала мне по секрету, что в юности ты ухаживал за Эллис Хок!

— У миссис Макрихтер удивительно хорошая память для ее лет, — сказал Джеймс, поднимаясь из-за стола, — потому что даже я не помню, чтобы ухлестывал за кем-нибудь, кроме тебя. Ты единственная женщина, которая когда-либо мне нравилась.

Фиона довольно улыбнулась.

— Льстец!

— Я знаю, как тебе угодить. — Он чмокнул жену в щеку. — Мне пора в офис, увидимся вечером. Чем планируешь заняться?

— Прежде всего подействую на нервы Эллис, — сказала Фиона, глядя в окно. — А там видно будет.

Эллис видела, как уехал Джеймс Гришем. Он никогда не опаздывал на работу, хотя его пунктуальность много раз находилась под ударом. Фиона любила вцепиться в него на пороге дома, чтобы дать последние наставления:

— Не забудь пообедать, Джеймс! Поправь галстук, Джеймс! Причешись, Джеймс! Не лихачь на дороге, Джеймс!

С учетом того что Джеймс Гришем мог забыть о чем угодно, но только не о том, что нужно поесть, всегда был безукоризненно одет и причесан и никогда не разгонял автомобиль выше шестидесяти километров, Фиона просто зря тратила слова и время, чтобы лишний раз одернуть мужа.

Бедный Джеймс, усмехнулась про себя Эллис. Надо обладать стальными нервами, чтобы жить с такой женщиной, как Фиона. Даже я не могу находиться в ее обществе больше часа — а ведь у меня ангельское терпение!

Эллис знала наверняка, что не пройдет и пяти минут, как в гости заявится Фиона. И наверняка снова будет болтать о нарядах и модных магазинах. К ее появлению следовало подготовиться. Эллис высыпала весьма вонючее удобрение для цветов рядом с клумбой, зная, что соседка не выносит неприятных запахов. Однажды Фиона ушла с приема, который устраивала глава благотворительно комитета Тереза Брекхауз, потому что в доме этой всеми уважаемой женщины пахло свежей краской. Эллис считала, что соседка глупа как пробка. Фиону интересовали только деньги и то, куда их можно потратить: она была знатной транжирой и любила пустить пыль в глаза. Эллис же считала, что в жизни есть кое-что важнее денег. Дружба и взаимовыручка, например. Или любовь.

— Чем это так отвратительно пахнет? — неожиданно раздался высокий голос Фионы. Задумавшись, Эллис не заметила, как подошла соседка.

— Компостом. Доброе утро.

— Нравится же тебе копаться в… — Фиона задержала дыхание и не договорила.

— В черноземе, — закончила за нее Эллис, пряча усмешку.

— Чернозем так не воняет.

— Не стой против ветра, — посоветовала Эллис. Не поднимаясь с колен, она продолжала рыхлить землю тяпкой. Ничто не могло отвлечь ее от любимых клумб: ни запах удобрений, ни зануда-соседка.

Фиона обошла Эллис справа, встала как раз по ветру, снова наморщила нос и капризно произнесла:

— Какие ужасные перчатки! И эта твоя рубашка… Где ты ее откопала?

— На чердаке. Там полно старых вещей. — Эллис кинула взгляд на свои ярко-желтые перчатки, натянутые по локоть. — А почему ты спрашиваешь?

Важнейшим недостатком Фионы было ее неумение держать язык за зубами. Она всегда, говорила то, что думает. А поскольку ее мысли оригинальностью не отличались, многим не раз и не два приходилось краснеть от стыда. От стыда за Фиону, как ни странно. Даже Эллис порой чувствовала себя неловко, когда соседка в присутствии малознакомых людей начинала громко обсуждать, «какой нелепый галстук нацепил вон тот брюнет» или «фи, какая безвкусица эта картина». Фионе было плевать, что брюнет — известный политик, над имиджем которого трудится целый штат стилистов, а аляповатая, на ее взгляд, картина — творение знаменитого художника. Не важно, что другие люди зачастую разделяли ее точку зрения. В приличном обществе не принято громко обсуждать чьи-либо недостатки. Однако Фиона почему-то считала себя рупором правды и никогда не молчала, даже когда промолчать стоило бы.

Задав свой вопрос, Эллис приготовилась выслушать десятиминутную лекцию на тему, как нужно одеваться, когда выходишь работать в сад. Каково же было ее удивление, когда Фиона ограничилась короткой фразой:

— Клетка на рубашке слишком крупная. Тебе не идет.

— Учту, — проронила Эллис, подняв глаза.

Соседка, плотно сжав губы, кивнула и, развернувшись, прошествовала к своему дому. Причина ее немногословия стала ясна: компост сделал свое дело.

— Ну утро выдалось славное, — весело пробормотала Эллис, снова принимаясь за сорняки. — Посмотрим, каким будет день.

День, прямо скажем, подкачал. Покончив с клумбами ближе к полудню, довольная собой Эллис вернулась в дом, приняла душ, переоделась, вошла в кухню и увидела… мышь! Та сидела возле холодильника и грызла кусочек песочного печенья. Печенья, которое Эллис испекла накануне вечером. Печенья, предназначавшегося для собрания благотворительного комитета!

Эллис поступила так, как на ее месте поступила бы любая другая женщина, на чьей кухне отродясь не было ни мышей, ни тараканов, ни прочей непрошеной живности: громко завизжала и запрыгнула на ближайший табурет. По иронии судьбы, чье чувство юмора часто оставляет желать лучшего, это оказался тот самый табурет, который Эллис давным-давно собиралась выбросить, ибо у него расшатались ножки. Так что уже через секунду Эллис сидела на полу среди деревянных обломков и стонала от боли, потирая ушибленный копчик, а мышь, бросив остатки печенья, шмыгнула за холодильник и там затаилась.