Страница 53 из 70
Вдруг тетя Соня переменила тон:
— Между прочим, Леха, я подметила в тебе одну слабую черточку.
— Какую? — не поднимая головы, спросил я.
— Ты работаешь старательно, но очень медленно. Ты подумай: я уж сколько здесь сижу, а ты все мажешь, мажешь эту штучку… А когда же приклеивать? Надо так: намазал — приклеил, намазал — приклеил!.. Ну? Ты согласен со мной?
Я перестал мазать и начал приклеивать полоску картона к этому распроклятому кораблю.
…Когда я вышел гулять, во дворе на лавочке сидели Аглая и Антошка Дудкин. Дудкин спросил меня, почему я все время торчу дома.
— Небось эта тетка не пускает, — сказала Аглая. — Кто она тебе?
Как я ни сдерживался, а все-таки начал всхлипывать. Аглая и Дудкин встревожились:
— Чего это с ним?
— Лешка!.. Ты чего?
— Из-за вас все это… — проплакал я.
— Что из-за нас?
Я напомнил им, как родители попробовали оставить меня на целый день одного и что из этого получилось. И вот теперь мне не доверяют. Я поведал, как «эта тетка» мне вздохнуть не дает, рассказал про распорядок дня, про занятия трудом. Увлекшись, я даже приврал, что тетя Соня ходит за мной по пятам, подглядывает и все время читает нотации.
— Чокнутая какая-то, — сказала Аглая.
— А у тебя что, языка нет? — спросил Дудкин.
— Какого языка?
— А вот такого! Чтобы сказать: «Я вам не маленький, и нечего вам командовать. Буду жить, как при родителях жил, и все! И не привязывайтесь!»
Этот совет засел у меня в голове, но ни в тот день, ни на следующий я не решился его выполнить. Я взбунтовался лишь на третий день после отъезда родителей.
Утро началось как обычно. Тетя Соня усадила меня за повторение пройденного, Я положил перед собой учебник географии, которую знал назубок, и как только тетя Соня ушла в продуктовый магазин, взялся читать «Приключения Тома Сойера». Тетя Соня вернулась, проверила меня по учебнику, похвалила и ушла в кухню, напомнив, что теперь я должен заняться чтением художественной литературы.
Я не возражал. Я как раз дочитал до того места, где Том и Гек решают отправиться ночью на кладбище сводить бородавки. До сих пор «чтение художественной литературы» было для меня самым приятным пунктом в «распорядке дня». Тетя Соня готовила в это время обед и ко мне не заходила. Однако на этот раз все получилось иначе.
…По спине у меня ползали мурашки, в животе было холодно. Я читал, как на кладбище, где притаились мальчишки, явились гробокопатели: индеец Джо, Мефф Поттер и доктор Робинсон. «Теми же лопатами они подняли крышку, выволокли мертвеца и бесцеремонно бросили его на землю», — прочел я.
— Умница! — послышался голос тети Сони. Она стояла в дверях, скрестив руки на груди. — Я вот уже минут пять наблюдаю за тобой и вижу, что ты читаешь не абы как, а внимательно, с интересом… Вот так всегда читай! Чтение только ради чтения никакой пользы не приносит. — Она подсела к столу (совсем как тогда, с фрегатом) и взяла книгу. — «Приключения Тома Сойера». Должно быть, очень интересно. Да?
Я понял, что тетя Соня «Тома Сойера» не читала; а она полистала книгу и спросила:
— Ну, кто тебе из героев больше нравится: Бекки Тэчер или этот… Как его? — Она снова полистала книгу. — Или индеец Джо?
— Бекки Тэчер, — прохрипел я, начиная дрожать.
Тетя Соня положила книгу, поставила локти на стол и подперла подбородок тыльной стороной ладоней.
— Ну, давай расскажи мне содержание. Мне хочется знать, как ты усваиваешь прочитанное.
Я молчал. Я слова не мог вымолвить.
— Погоди! Не рассказывай! — вдруг воскликнула тетя Соня. Ее осенила новая идея.
Она велела мне взять чистую тетрадку и надписать: «Дневник чтения». Когда я выполнил это, она поднялась.
— Теперь я пойду готовить обед, а ты продолжай читать.
— Когда дочитаешь, запиши фамилию автора, название и краткое содержание. Идет?
Я слез со стула и тихо сказал:
— Не буду я записывать.
— Что? — переспросила тетя Соня.
— Ничего я не буду записывать, — повторил я уже громче. — И… и вообще я сейчас пойду гулять.
Тетя Соня слегка попятилась, сцепила пальцы перед грудью и уставилась на меня.
— Алексей!.. Я хотела бы знать, что это за тон и что это значит: «Я пойду гулять»?
— А то и значит: пойду гулять, и все! — Крикнув это, я выбежал в переднюю и там обернулся: — И вообще… и вообще буду делать что хочу. Вот! И не привязывайтесь!.. Вот!
Тетя Соня повернулась в сторону передней, но ничего не ответила.
Ребята во дворе одобрили мой бунт. Всю первую половину дня я проболтался вместе с ними, но так и не запомнил, во что мы играли, о чем говорили. Я думал о том, как вести себя, когда вернусь домой.
Во время игры Аглая вдруг зашептала:
— Лешк! Смотрит!.. На тебя смотрит!
Оглянувшись, я увидел в окне тетю Соню. Она вытирала тарелку и смотрела на меня с каменным лицом. Я поспешил отвернуться. Когда я снова покосился на окно, тети Сони уже не было.
Но вот ребята разошлись: настало время обедать. Поплелся домой и я. Открыл дверь своим ключом, вошел в переднюю на цыпочках, надеясь проскользнуть к себе в комнату бесшумно. Только ничего не получилось.
— Можешь идти обедать, — сказала тетя Соня из кухни.
Вымыв руки, я вошел в кухню и сел перед тарелкой с красным борщом. Тетя Соня сидела напротив. Перед ней тоже стоял прибор, но в тарелке у нее ничего не было.
Ел я без аппетита. Прошло, наверное, минут десять, пока я одолел полтарелки. Все это время тетя Соня сидела, подперев подбородок руками, и не шевелилась. Но вот она негромко спросила:
— Ты ничего не замечаешь?
Я посмотрел на нее, на ее пустую тарелку и ответил:
— Замечаю.
— Что же именно ты замечаешь?
— Что вы ничего не едите.
После этого тетя Соня молчала еще минуты две, потом заговорила:
— Так вот, Алексей: я никогда детей не наказывала и наказывать не стану. Таков мой принцип. Но имей в виду: я до тех пор ничего не буду есть, пока ты не извинишься передо мной и не начнешь вести себя, как мы уговорились. Дошло?
Я так и застыл с полной ложкой во рту. Уж казалось, я испытал на себе все приемы, к которым прибегают взрослые, воспитывая детей: мне делали ласковые замечания, читали строгие нотации, со мной часами не разговаривали, меня наказывали по-всякому. Папа раза два даже угостил ремнем… Но чтобы из-за меня объявляли голодовку — такого я еще не знал.
Я проглотил наконец ложку борща и стал думать, как быть. Не извиняться, согласиться на то, чтобы тетя Соня продолжала голодать, — что-то в этом было нехорошее. Но если я попрошу прощения, мне сегодня же придется в обязательном порядке клеить фрегат. И вдруг меня осенило. Я вылез из-за стола и сказал:
— Я тоже не буду есть.
Тетя Соня выпрямилась и приоткрыла рот. Такого хода с моей стороны она не ожидала. Но она очень скоро пришла в себя и холодно отчеканила:
— Не ешь.
У себя в комнате я лег на диван и натянул плед на голову. Это я проделал на тот случай, если тетя Соня вздумает войти и завести разговор. Но она не вошла.
Я лежал и подсчитывал, сколько же мне еще осталось терпеть. Выходило — не меньше недели. Я представил себе три байдарки, скользящие вдоль зеленых берегов, а в одной из них — папу с мамой. Они плывут себе, переговариваясь с друзьями, по вечерам ставят палатки и, наверное, подолгу болтают у костра… И небось они воображают, что мне очень даже хорошо с этой теткой, вообразившей себя великим педагогом. Они там развлекаются в свое удовольствие, а мне вот мучайся из-за них.
Я всхлипнул. Я почувствовал, что сердце мое ожесточилось. Мне захотелось выкинуть что-нибудь такое, что мама с папой надолго бы запомнили. Одним словом, мне захотелось проучить своих родителей и эту самую тетю Соню.
Я откинул плед, посмотрел на часы. Прошло минут тридцать, как я лег. В квартире не было слышно ни звука. Нет!.. Какой-то звук все-таки доносился из соседней комнаты: вроде бы похрапывание… Я встал, прошел в одних носках в переднюю. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта…