Страница 35 из 57
Парень ищет входную дверь, объявляет: «Без Бельмондо не будет фильма». Тогда он не получит меня ни за какие коврижки.
Я не в курсе дела, со мной никто не разговаривал, и хотя идет речь обо мне, я не принимал участия в переговорах. Я – лишь желаемый повод, зеркало для ласточек, отличное дельце, пугало, пропуск, на меня готовы повесить, что угодно, навязать какой-то трюк или заставить отказаться от него. Все выдумано. Никто со мной не договаривался. Обо мне даже не идет речь. Я не включаюсь в переговоры о фильме, как материальная величина, я лишь абстрактное слово – Бельмондо, сезам или ключ в делах, которые так ничем не завершатся.
От разговоров в кино можно сойти с ума. Я, Бельмондо, часто становлюсь якорем спасения. Когда решается вопрос о фильме на самом деле, нет никаких угроз, ни обличений, ни обещаний, которые надо сдержать: все просто – я или другой.
Кризис в кино никогда не был связан с Бельмондо, это выдумка, обычная ложь для того, чтобы пройти вперед или отступить. Лучше придерживаться фактов.
Говорят, «Бельмондо стоит слишком дорого, на него уходит вся смета», снова какой-то цирк! На меня вся смета? Пардон! У иных типов, чтобы сделать фильм есть 30–40 млн. франков. Иногда и вовсе нет ничего, я и такое видел. Но едва я появляюсь, как они находят пятьсот миллионов. Так не будем преувеличивать!
Я говорю так, потому что это правда. Речь может идти не только обо мне. Не исключено, что через три месяца я вообще ничего не буду стоить. Когда же сегодня я соглашаюсь на фильм, появляются банки, предложения из-за границы, все готовы рисковать, начинается настоящая толкучка.
Едва я соглашаюсь, как у них появляется возможность заключить контракт на продажу картины. А это значит – деньги. Хотел бы я увидеть тех, кому, оказывается, осложняю жизнь, кого извожу своими требованиями. Пусть докажут, что пострадали по моей вине. Я готов заплатить, коли ошибся. На деле же они мне подсовывают сто кусков, а зарабатывают четыреста, может и больше. Так будем серьезнее.
«Я хочу делать картину только со „звездой“!» Еще бы! Но «звезда» так просто не возникает. Если они станут снимать картину без «звезды», то не сумеют ее продать. Чтобы пригласить никому не известного тогда Годара и сделать «На последнем дыхании», а потом выгодно его продать, надо было иметь голову на плечах. При такой игре редко бываешь в выигрыше.
И это не моя вина, и не вина Моро, так всюду. В Париже, Берлине, Токио люди идут на Бартона. В Нью-Йорке, Берлине, Токио люди идут на Моро. От этого никуда не денешься. Виноваты в этом ни Бартон, ни Моро, а зритель. Зритель не подчиняется закону, он творит закон. Из этого заколдованного круга никуда не выбраться.
Однажды утром ты просыпаешься. Звонит телефон. Приятель сообщает, что ты стал стоить немного дешевле, эдак миллионов на двадцать. И тебе понятно почему. Дело в том, что ты надоел в Токио. Ты все тот же Бельмондо, но уже стоишь меньше. Хоть ты и «звезда», но на самом деле всего лишь кусок мыла, который не используют до конца, даже если осталась половина. Его выбрасывают в корзину. И берут другого актера, который принесет в пять раз больше, чем ты. Я лишь кусок мыла, который ждет, когда его выбросят в корзину. Вот так, и пусть ко мне не пристают. Я приношу больше, чем стою. Вот и все, что мне известно.
«Звезды» были всегда. В кино тоже. Сара Бернар – это что же такое? А Муни? Они, правда, не вызывали столпотворения, из-за них не дрались, они играли Расина. Им было куда спокойнее, чем нам, ибо они зависели от самих себя. Мы же всецело зависим от режиссера, камеры, монтажа, проекции, от чего угодно.
Ибо не следует забывать одну вещь: «звездам» не до смеха. У них нелегкая работа. С ними связаны вопросы совести.
Возьмите режиссера. Если он снимет бездарь, он знает: его фильм принадлежит ему, а не актеру. Я знаю немало людей – не стану называть имена, – которые рискуют. Это никому неизвестные люди. Они получают свой куш. Он не велик. Но принадлежит только им.
Есть и другие, которые говорят: возьму-ка я Бельмондо, он вытянет. Пока они честны. Зато на съемочной площадке их охватывает страх: лишь бы фильм не стал успехом актера. Они халтурят, чтобы загробить тебя. Тут уж тебе конец, фильм будет плохим, ты в нем утонешь, и ты не в силах, что-либо изменить.
Если режиссер комплексует по вине актера, это трудный случай.
С моей точки зрения, настоящая язва в кино – это отсутствие школы. Нечему учиться. Все в этом. От телевидения, «системы звезд» все равно не освободишься. Только не надо их бояться, надо делать свое дело, вот и все. Кризис не в этом. Нас побьет Америка, нас побьют китайцы, ибо у них есть школы. Нас побьют марсиане, ибо у них будут школы. А у нас их нет. И это грустно.
Жан-Поль Бельмондо:
«Если начать все с начала…»
Беседа в «Премьер», № 217, 1995
Я закончил Консерваторию драматического искусства в 1956 году. После стычки с экзаменаторами, лишившими меня приза и которых я приветствовал неприличным жестом – в то время, как друзья вынесли меня на руках, все надежды на поступление в «Комеди-Франсез», конечно, рухнули. Сегодня это бы никого не шокировало, но тогда случился скандал, и многие называли меня маленьким подонком.
Однажды мы играли в футбол с приятелем перед известным кафе «Режанс», посещавшимся сосетьерами «Комеди-Франсез» и учащимися Консерватории. Подходит ко мне парень и спрашивает: «А вам не хотелось бы сниматься в кино?». Это был Анри Эснер, монтажер, который собирался дебютировать картиной «Они подружились в воскресенье» («Мы будем воровать»). Съемки длились полтора месяца на авиаполе. Мы здорово развлекались и немного научились даже управлять самолетом. Снимались Мишель Пикколи и Бернар Фрессон… Финансировала ВКТ, нам ничего не заплатили, а фильм был выпущен украдкой позже, когда я стал известен. Уж слишком наивный был фильм. Так я впервые оказался перед камерой.
В тот же год я снялся с Аленом Делоном и Анри Видалем в картине Марка Аллегре «Будь красивой и помалкивай». К Аллегре меня привел Видаль, красивый, спортивный актер. Я очень гордился тем, что он считает меня другом. Мы вместе ходили на бокс и футбольные матчи. А познакомились в баре «Эскаль» на улице Блондель, который посещали шлюхи, и который стал нашей штаб-квартирой.
В те годы я часто ходил в кино на улице Шампольон. Мы видели все фильмы с Жуве, Симоном. Но о карьере в кино я не помышлял. Тогда мы мечтали только о театре. И учили нас так, что мы не годились для кино. Наши учителя говорили: «Габен хорош в кино, но он никогда не сыграет в „Мизантропе“. Мы разъезжали по провинции, удивляя крестьян афишами, на которых крупно значились наши имена. Так мы с Жирардо и Галабрю сыграли „Мнимого больного“ Мольера.
После «Будь красивой» я играл на сцене театра «Атене» в спектакле «Укрощение строптивой», где в главной роли был Пьер Брассер. Ему меня представил мой однокашник Клод Брассер, его сын. Однажды на нас с Юбером Дешаном вечером на Сен-Жермен напали хулиганы. Я так сильно двинул одного из них, что он с разбитой рожей оказался в больнице. В комиссариате полиции решили, что я его ударил чем-то тяжелым, вроде молотка. Я протестовал: «Не молотком, а кулаком!». Те возражали: «Тоже нам новый Марсель Сердан нашелся!». Вызволил нас Брассер, благодаря дружбе с окружным комиссаром. Он по достоинству оценил мой боксерский талант. Когда позднее на площади Пигаль по вечерам мы выбирались, поднабравшись, из кафешек, он начинал обзывать прохожих и подначивал: «А ну, двинь вон тому типу!». Мы остались с ним друзьями до самой его смерти. Марк Аллегре позвал меня снова сниматься в картине «Странное воскресенье». Мой прежний гонорар был более, чем скромным, а тут он предложил мне целый миллион [9]франков. Я тогда еще жил на Денфер-Рошеро. Открыв окно комнаты, я заорал: «Я – миллионер!»
Фильм снимался в Марселе. У меня была сцена с Арлетти, мы с ней подружились. Она рассказывала мне о Селине [10]. Однажды мы рано кончили сниматься, и я сказал: «Пойду-ка попрошу для вас машину». Еще не разгримировавшись, иду к продюсеру и говорю: «Мадемуазель Арлетти закончила работу и хочет домой». Мне ответили: «Обождет, как все». Мы поехали автостопом.
9
Старыми. После деноминации были срезаны два нуля.
10
Этот крупный писатель («Путешествие на край ночи») запятнал себя коллаборационизмом. Пострадала и его подруга – Арлетти.