Страница 47 из 60
Опять прикрыл ей глаза, сосчитал:
— Раз… два… три… четыре… пять!
Снял ладонь с ее глаз.
Дворик был пуст. Джина тоже не было. Мать кивнула, потом с некоторым сожалением сказала:
— А коврик был ничего…
Вот что было с Аладдином и джином. А в это же самое время с везирем и его сыном происходило нечто другое. Бу-Али Симджур и Мубарак склонились над картой их тридевятого царства. Везирь благоговейно говорил:
— Сегодня вечером, о возлюбленный сын, ты получишь царевну Будур и полцарства.
Жирной чертой везирь разделил царство пополам.
— Вот эта половина — тебе!
Мубарак важно кивнул.
Везирь спросил:
— А что ты дашь мне — своему единственному отцу?
Мубарак скривился. Его палец долго шарил по карте, пока не нашел самой маленькой точки:
— Дарю тебе вот — город Бельбейс.
Лицо везиря вытянулось.
— Такой паршивый городок?!
— Почему?.. Я там был, — сказал Мубарак. — Там есть две цирюльни и пять лавок…
— Две цирюльни?! — оскорбленно вскричал везирь. — Не возьму!
И отодвинул карту.
— Кто женится — я или ты?! — обозлился Мубарак.
— Ты, ты! — униженно сказал Бу-Али Симджур и чмокнул его в темя. — Готовься к свадьбе, мой возлюбленный сын!
И опять пришла ночь. Мастера с вершины строящегося минарета многое видели в эту ночь, но много и не видали.
Они видели, как над Багдадом пронеслась тень джина, направляясь к дворцу. И продолжали как ни в чем не бывало класть свои кирпичи и изразцы и прихлопывать глину лопатками: с джином-то они уже встречались!
Они видели и светящийся огнями дворец. Из него доносилась веселая музыка. А над дворцом на шпиле поблескивал полумесяц из чистого серебра.
Но самой свадьбы они не видели и не могли увидать. Там, на свадебном пиру, сидели великий султан, и везирь, и Мубарак, и гости. Играли музыканты. Все говорили разом, пили, ели и веселились.
А за занавеской сидела царевна Будур и плакала.
Мастера видели и как тень джина пронеслась над Багдадом обратно. Но понятно, они не могли увидеть, как джин очутился во дворике Аладдина и сказал:
— Царевна плачет!
И как Аладдин воскликнул:
— Плачет?!
И почему-то радостно заплясал.
Одним словом, мастера кое-что видели, кое-чего не видали, клали да клали свои кирпичи и изразцы.
А во дворцовой опочивальне вдоль стен горели светильники. И Где-то далеко звучала свадебная музыка. Дверь открылась, великий султан ввел царевну в опочивальню и оставил одну.
Вынув спрятанный на груди кинжал, царевна Будур примерилась, как будет себя убивать. И со вздохом спрятала кинжал обратно.
Дверь открылась опять. Везирь втолкнул Мубарака. Он был разодет пестро, как китайский фазан. Молодые остались наедине.
Царевна положила руку туда, где кинжал. А жених сделал шаг к царевне, церемонно поклонился и начал:
— О звезда моих очей!..
Слово «очей» было последним словом, которое Будур услышала.
На этом слове Мубарак вдруг оторвался от пола и улетел в окно.
Царевна Будур недоверчиво поглядела вслед. Жениха не было. Его совсем не было. Не было нигде! Тогда она запрыгала на одной ноге и начала хохотать.
Вбежали султан и везирь.
Царевна прыгала:
— Он улетел! Улетел!
— Кто улетел? — спросил султан, шаря глазами по опочивальне.
Он и везирь заглянули под балдахин и даже под ковер, будто жених мог расплющиться.
— Мубарак! — закричал везирь.
Никто не ответил.
— Что это значит? — оскорбленно спросил султан у Бу-Али Симджура.
Тот подошел к окну, раздвинул занавеску, на всякий случай крикнул в ночь:
— Мубара-а-к!
И услышал голос: «Сними-и-те меня-я…»
Султан и царевна подбежали к окну.
Высоко над крышей дворца, на шпиле поблескивал серебряный полумесяц. А на полумесяце висел Мубарак вниз головой, качаясь на собственном поясе и болтая руками и ногами.
— Что ты там делаешь? — крикнул везирь. — Слезай!
— Не могу-у!.. — вопил Мубарак.
— А как ты туда забрался?!
— Не знаю… — жалобно кричал Мубарак. — Снимите меняя!
— Не снимайте его! — крикнула царевна.
Пировавшие на свадьбе придворные выбежали из дворца и задрали головы вверх.
С минарета смотрели на висящего жениха и два старых мастера.
Они видели, как прибежали стражники. Распоряжался Мустафа — главный конюший. Расставив стражников, Мустафа дал им в руки конскую попону.
Стражники взяли попону за концы и растянули, чтобы сыну везиря было куда падать.
— Прыгай! — крикнул Мустафа.
— Не могу-у! — пищал Мубарак, болтаясь на поясе.
Мустафа поднял лук и вложил стрелу. Стрела со свистом понеслась к серебряному полумесяцу, перервала пояс Мубарака. Вереща от ужаса и кувыркаясь в воздухе, жених полетел вниз.
Он упал на попону, и стражники, державшие ее, попадали вместе с ним. Мустафа вытащил жениха из попоны и поставил на ноги.
— Иди сюда, осел! — крикнул везирь из окна.
Мубарак скрылся в воротах дворца. Все разошлись. Мастера на минарете вновь стали класть свои кирпичи.
А Мубарак уже стоял в опочивальне и тер глаза кулаками.
— Зачем ты туда забрался? — спросил султан.
— Я не забирался…
— Ты лжешь! — сказал султан. — Все видели, что ты там висел!
Везирь сказал:
— Раз забрался, скажи, что забрался.
— Забрался… — послушно сказал Мубарак.
Бу-Али Симджур обратился к султану.
— О великий султан, прости неразумное дитя! Это он по молодости и излишнему усердию.
— Ну хорошо, — сказал султан. — Оставим их еще раз.
Царевна спросила:
— А вдруг он опять улетит?
— Пусть только попробует! — сказал везирь, свирепо глядя на сына.
И вышел вместе с султаном. Мубарак постоял, постоял… Сделал шаг к царевне Будур, сказал нерешительно:
— О звезда…
И умолк. Ничего худого не произошло. Тогда, осмелев, он сказал:
— О звезда моих очей!..
Опять ничего не произошло. Мубарак окончательно приободрился, шагнул к царевне. Еще шагнул, еще… И вдруг опять оторвался от пола и, отчаянно болтая руками и ногами, улетел.
В восторге царевна кинулась к окну.
Серебряный полумесяц был. Но Мубарака на нем не было.
— Так тебе и надо! — сказала царевна и захлопнула окно.
Она легла, сама себе сказала:
— Спокойной ночи, царевна Будур!
И, счастливо улыбаясь, закрыла глаза.
Пока царевна спит и видит сны, мы не можем умолчать о событии, которое случилось в ту ночь на базаре.
Возле лавки горшечника стоял огромный горшок с узким горлом. Из горшка доносились хриплые вопли. На почтительном расстоянии от него теснились люди.
— …Я полагаю, — рассудительно говорил кузнец, — что джина, сидящего в горшке, вернее всего погубить, насыпав внутрь раскаленные угли.
Горшок ответил воплем:
— Я не джин! Я не джин! Вам говорят!
Ночные зеваки молчали. Кто-то сказал:
— Угли — это хорошо для барашка. А на джина лучше всего вылить кипящую смолу.
Горшок завопил:
— Я не джин! Я сын главного везиря!
На это базар ответил дружным смехом.
Крошечный старичок захихикал.
— Какой хитрый джин!.. Зачем сыну везиря забираться в горшок?
Горшок ответил воплем.
Послышались крики:
— Дорогу султану!.. Дорогу великому султану!..
Толпа расступилась. Вошли стражники с факелами. И вслед за ними въехали на конях сам великий султан и везирь.
Бу-Али Симджур неспешно сошел с коня, приблизился к горшку и спросил у зевак:
— Итак, сидящий в горшке утверждает, что он мой сын?
— Да-а… — отозвалась хором толпа.
Везирь постучал по горшку серебряным посохом.