Страница 56 из 164
Ах, как Игорь обрадовался…
— Monsieur Жибер, перевезите меня домой, пожалуйста!
— Да как ты на остров попал?
— Не знаю. Сел в лодку. Лодка меня и привезла… а потом уплыла… Как ее теперь достать?
Ну, садовник не глупей пуделя был. Достал из-за кустов вертушку с бечевкой, которой он грядки выравнивал, привязал к веревке камень, бросил в лодку — как раз под скамейку угодил — и притянул лодку осторожно к берегу. Потом уж дело пустое: сел в лодку с пуделем, в три взмаха догреб до острова и доставил Игоря-Робинзона на берег, прямо к калитке парка.
По дороге пожурил, конечно: зачем в лодку сел без спроса? А если б в воду упал?
— Ничего, monsieur Жибер. Цезарь бы меня вытащил. Но ведь я же не упал!
Поговори-ка после этого с мальчиком…
Побежал Игорь в дом. Слава Богу, еще никто не вернулся. Сел за стол и стал из картона большую золотую медаль для пуделя мастерить.
Надпись придумал такую:
«Пуделю Цезарю за спасение погибающего мальчика, который самовольно застрял на острове.
Детский Спасательный Комитет».
IV. ВЕСЕЛАЯ ЛОТЕРЕЯ *
Хорошо в тихом парке, на шумном птичьем дворе, у бирюзово-зеленого пруда, но на чердаке еще веселее…
После прежних хозяев-французов, у которых Альфонс Павлович усадьбу купил, во всех чердачных углах кунсткамера осталась. Игорь не раз подымался по узкой лесенке тихонько-тихонько, чтоб ступеньки не скрипели. А то сейчас же снизу экономка одернет:
— Игорь! Опять на чердак? Ступай, ступай вниз. Старьевщик какой, скажите, пожалуйста. Опять в пыли перемажешься да всякой рухлядью переднюю заставишь. Игорь! Сто раз тебе повторять надо?
И совсем не сто раз, а всего два-три раза крикнет, и Игорь покорно спускается вниз, медленно отсчитывая ступеньку за ступенькой, авось забудет, и он вернется. Как же! Уж если взрослый к маленькому пристанет, всегда на своем настоит.
Однажды Игорю повезло. Все взрослое население ушло в парк лесную землянику собирать. Пусть собирают. У мальчика свои потайные места были: возле грота с плющом, под старым валежником, на пригретой солнцем поляне столько этой земляники уродилось, что и корова ела, и Игорь ел, и гуси клевали, а она все росла да росла. Одни только люди кругом ходили, в колючей ежевике путались, а до ягодного места так и не добрались.
Ушли все. Игорь кухаркин фартук надел, ватрушку в рот и на чердак. Самый темный и низкий угол под скатом крыши давно его занимал: туда, как в дебри Центральной Африки, никто еще не забирался. Но мальчик, худой и извилистый мальчик, вроде угря, — всюду проскользнет.
Отодвинул он в сторону детскую ванночку, отбросил ногой книжный хлам — пыль так столбом и взвилась, — храбро разогнал ржавыми граблями пауков, пролез дальше. Перевалил через грязный чемодан, выбросил из него огромные овечьи ножницы, присел на корточки за ящиком с подъеденными молью седлами и стал всматриваться. В темноте, известно, только кошки хорошо видят. Но у Игоря свой секрет был: если в темном углу крепко зажмурить глаза, а потом сразу раскрыть и, не мигая, смотреть перед собой, — не хуже кошки все увидишь.
Недаром папа про Игоря говорил, что он врожденный археолог. Вот тебе и археолог… Мальчик от радости подпрыгнул, стукнулся головой о черепицу, хотел было пощупать сквозь волосы, нет ли шишки, но не до того было…
Клад! В углу, среди торчавших со всех сторон пустых бутылок, грудой были навалены… игрушки. Старые, поломанные, — не все ли равно… Разве клад бывает когда-нибудь новый?
Паяц со сломанной ногой, кукольная коляска без одного колеса, дырявый пестрый мяч, лавка с весами и полочками, кукольный сервиз — целое приданое, резиновый больной слон, обвязанный поперек живота детским чулком… О! Кегли — лото — китайский фонарик… Кукольная плита. Что в ней тарахтит? Стеклянные шарики!.. И еще и еще… Если опись составить, метра в два выйдет.
Вылез Игорь на свет, отдышался, расчихался, пыль по лицу размазал и стал свой клад в кучу перед чердачным люком складывать.
А потом, как был в кухаркином фартуке, побежал с лестницы в парк маму разыскивать. Уж она позволит, ей-богу, позволит…
На дорожке у круглого каменного стола, откуда аллеи лучами во все стороны расходились, увидел голубое милое платье и помчался.
— Мамочка!
— Постой, постой… Экой ты шальной мальчик… Чуть всю землянику из корзинки не вытряхнул… Опять на чердаке был? Хорош! Полюбуйся-ка на себя в зеркальце.
Мать вынула из сумочки круглое зеркальце и поднесла его к носу Игоря. Он полюбовался и рассмеялся: не то негр, не то трубочист, не то обезьяна, которой камин чистили…
— Сними фартук, встряхни. Ишь, как запыхался… Ну что еще ты придумал? Рассказывай.
— Мамочка, я нашел клад! И ты непременно, непременно должна мне позволить…
— Что позволить? Ох уж мне эти мальчики! Какой-такой клад?
— Игрушки. Чудесные переломанные игрушки. На чердаке… Много-премного… Ты понимаешь? Консьерж сказал, что все равно их выбросить придется!
— У тебя разве своих мало?
— Да нет же! Ты только разреши. Я их снесу вниз. Осторожно снесу и ни разу не полечу с лестницы. Не в переднюю, ты не бойся. В каретный сарай. Пожалуйста! Я уроки приготовил и целую неделю буду себя чудесно вести, только позволь…
— Да зачем тебе?
— У меня есть план. Не спрашивай.
Мама взяла Игоря двумя пальцами за нос, точно хотела попробовать, крепко ли он пришит (мамы тоже ведь иногда, как дети, сами не знают, что делают), и сказала:
— Хорошо. Пойди только сначала умойся и отнеси фартук Насте. А то нам достанется…
И только сказала — Игорь кратчайшим путем через ров и забор и цепкий можжевельник помчался домой. Свистнул и исчез, как гном в кустах.
Помощник садовника, русский матрос-фельдшер, сидел на ящике перед каретным сараем и разбирал овощи. Салат — кроликам, салат — на кухню в большой дом, салат — себе…
Хлопнула калитка. У собачьей будки ласково завизжал Грум. Детские ноги затопотали по мощеному двору.
— Игнатий Савельич, вы очень заняты?
— А, Игорь Иванович!.. Здравствуйте. Что ж это вы не здороваетесь?
— Извините. Здравствуйте. Я очень взволнован… Я, Игнатий Савельич, клад нашел…
— Ну, клады-то вы каждый день находите. Капкан для крыс, что ли?
— Что вы! Совсем настоящий клад. На чердаке, игрушки… Скажите, вам во время войны приходилось вправлять руки-ноги, кожу зашивать… Вы ведь рассказывали.
— Приходилось, точно. Да у нас в усадьбе у всех, слава тебе Господи, руки и ноги целы. Что это вы выдумали?
— Постойте. Как вы не понимаете? После обеда вы сегодня свободны, правда? Садовник уехал. Вчера дождик был, значит, поливать цветов не надо. Уж вы мне, Игнатий Савельич, помогите, пожалуйста! У паяца сломана нога, у слона живот распорот, кукольный шкаф совсем расклеился. Вы ведь фельдшер, всё умеете… Хорошо, Игнатий Савельич?
— Кукольную амбулаторию, стало быть, откроем. Да разве у вас своих игрушек мало?
— Вот и вы тоже спрашиваете. Я совсем не для себя. У меня есть план, и мне одному не справиться…
— Ладно. Попробуем… Людей лечил, ужель резинового слона не вылечим? Где же ваш клад?.. Овощи переберу, сейчас его сюда и доставим.
— Нет, нет. Я сам. Сам-сам-сам! Привезу в тачке.
Игорь запрыгал на одной ноге, пробежал мимо с визгом тянувшегося к нему из будки Грума и исчез. Вот так всегда, как фокусник: раз-два, нашумит, наговорит и нет его.
Широкоплечий матрос посмотрел вслед мальчику и ухмыльнулся:
— Ишь, неугомонный какой! Паяцам ноги вправлять, — придумает же…
После обеда в пустом каретном сарае закипела работа. Игорь в игрушечной тачке свез все свое богатство в сарай. Сквозь раму распахнутых настежь дверей ворвалось веселое солнце. В дальнем углу сквозь щель заструилась косым столбом солнечная зыбкая полоса. Матрос на верстаке разложил больных: паяца, слона, дырявый мяч, куклу с полуоторванной головой. Разогрел в клеянке столярный клей, принес моток толстых матросских ниток и штопальную иглу…