Ненасытный

Если глаза его не обманывают, это Мэри Лу Антонеску, хорошо известная в светских кругах.

Меч немного пугал ее, но испуг Аларика был вдвое сильнее. Как она вошла? Он не слышал, чтобы в замке повернулся ключ.

Может, она, как и князь, умеет в туман превращаться? И просочилась под дверь?

— Ой, привет! — воскликнула она вполне дружелюбно. — Вы, наверно, тот палатинец, что на князя охотится. Вы ведь не собираетесь снести мне голову этой штуковиной, нет?

Аларика охватил ужас. Лишь чрезвычайно сильные вампиры способны превращаться в туман, но эта словно только что вышла из пригородного торгового центра.

— Почему бы и нет? — сказал он.

— Потому что эта блузка от Гуччи стоит целое состояние. Жалко было бы погубить ее, обратив меня в прах. Кроме того, мы на стороне Мины. Я увидела свет и сразу на вас подумала. Эмила вы бы тут же обезглавили, а вопросы бы задавали потом, но я решила, что с дамой вы все-таки попридержитесь. Вы ведь за собачкой пришли?

Подумать только: Аларик Вульф ведет мирную беседу с вампиршей! Случай, правда, достаточно нетипичный. Эта женщина вся в дизайнерских шмотках и жестикулирует своими длинными ногтями, как старлетка в ночном ток-шоу, — сейчас расскажет про последнюю голливудскую роль.

Может, это хитрость такая?

Нет. У вампиров, даже у Дракул, на это бы ума не хватило. Все, на что они способны, — это выскочить из потайного воздуховода и откусить ему пол-лица.

В разговоры с ним никто из них еще не вступал.

— Да, — признал Аларик, не опуская, однако, меча. — За собачкой.

— Она у нас. Все в порядке. Лучан попросил ее взять, как только узнал о происшествии в «Штучках-дрючках». Мы не были уверены, что это вы там отметились, но решили все же подстраховаться. К Мине могли явиться… незваные гости, и Джеку не следовало оставаться одному дома. Подумать только, что они натворили… такое было славное гнездышко. Шум мы, конечно, слышали, но не смели вмешаться, иначе они и нами бы занялись. Мы совсем уже собрались уехать подальше от них и от вас, но решили все-таки подождать. Нехорошо же, в самом деле, подкидывать собаку в приют.

— Я понял, — прищурился Аларик. — Ты суккуб, верно? Пытаешься меня соблазнить и высосать мою душу. Не выйдет! Я уже имел дело с такими, как ты, и всегда побеждал.

Мэри Лу запрокинула золотистую головку и рассмеялась — слишком весело для столь безрадостной декорации.

— Суккуб! Ну ты даешь, солнышко. Надо Эмилу рассказать. Меня много за кого принимали, но чтоб за это! Нет, миленький, я такой же вампир, как и все они. Не совсем, конечно — я ведь, как уже говорила, за вас.

— Ага, как же. — Аларик нацелил острие «Сеньора Липучки» ей в горло. Мэри Лу попятилась, упершись спиной в дверь квартиры. — Не могут вампиры быть на стороне человека. Вы убиваете людей, а моя работа — убивать вас. Всех, даже таких красоток, как ты.

— Спасибо, зайчик, — отреагировала на комплимент Мэри Лу. — Но людей убивают не все вампиры, и уж точно не я. Я тоже была человеком, но обратилась — знаешь почему?

— Да плевать мне, — пробурчал палатинец.

— Из-за любви. — Она вскинула на Аларика густо накрашенные ресницы. — Я влюбилась в вампира, в Эмила. Он, конечно, не идеал — где их взять, идеальных, — зато любит меня. Так сильно, что по моей просьбе перестал убивать… еще до того, как наш князь стал князем и всем запретил это делать. Когда Эмил пошел на это ради меня, я поняла, что эта любовь будет единственной в моей жизни. И отказалась от всего, что было мне дорого — от семьи, от пекановых пирожных, от солнца, от детей, которых могла бы родить. Ради него, моего мужа.

— Печально, — заметил Аларик. — Если бы ты тогда связалась с кем-то из наших, тебе бы обязательно помогли. В нашу работу входит спасение женщин от таких демонов-погубителей, как твой муж. Теперь-то уж поздно, конечно.

— Хорошо, выходит, что не связалась. — Мэри Лу деликатно отвела меч от своей шеи. — Потому что ни разу не пожалела об этом решении. Эмил для меня все. Если ты думаешь, что надо было решить в пользу пирожных и детей, мне тебя искренне жаль: ты понятия не имеешь, что такое любовь.

Аларик призадумался. Знает ли он, что такое любовь? Его напарник Мартин говорил, что нашел своего единственного — с которым они после удочерили Симону — на почве общей любви к бельгийским вафлям и одной немецкой рок-группе, популярной в девяностые годы. Аларик всегда находил это несколько странным, хотя и не понимал толком, что это значит — любить или быть любимым. Кого он любил в своей жизни, кто любил его самого?

Нельзя сказать, чтобы это сильно его напрягало (чего не знаешь, о том не грустишь). До недавнего времени, пока Мина Харпер не проводила его до самой двери монастыря и не повязала ему свой дурацкий шарф на запястье.

В тот момент он чуть было не выложил ей всю правду, но удержался. Проговорился только о своей идее взять ее на работу в Гвардию.

Надо же. Чуть не открыл карты, которые всегда старался держать поближе к груди.

Шарфик так и болтался у него на руке, создавая определенное неудобство. Какой ненормальный повязывает шарф на запястье? Что это ей взбрело?

Но она сказала, что это на счастье, и поцеловала его. У Аларика просто рука не поднималась снять шарфик.

Правильно говорил Хольцман: дурак он и есть дурак.

Хорошо. Он не знает, что такое любовь, а вампирша, получается, знает? Он посмотрел ей в глаза.

— Ты принимаешь за любовь избыток допамина в мозгу. А стимулирует его гормон под названием окситоцин, вырабатываемый молочными железами.

— Давай-ка останемся каждый при своем мнении. Тебе собака нужна или нет?

Аларик со вздохом спрятал меч в ножны.

— Нужна, только смотри: если тут какой-то подвох, убью и тебя, и твоего мужа. Медленно.

Подвоха не было. Она заперла Джека в своей ванной, в пять раз больше Мининой и не разгромленной Дракулами. Аларик оценил по достоинству дорогой, но со вкусом интерьер дома Антонеску. Супруг, Эмил, поначалу вел себя смирно.

— Бога ради, Мэри Лу, — закричал он, как только она открыла дверь в собственную квартиру. — Где ты была? Я же не велел тебе выходить…

Потом он увидел Аларика, уронил суженный кверху бокал с бренди и побледнел, как… как вампир.

— Это же… это…

— Не волнуйся так, золотко. Дракулы ушли, а палатинец только Минину собачку возьмет, и все. Он обещал нас не трогать. То есть не обещал, но я уверена, что не тронет. Для палатинца он вполне приличный молодой человек. Посмотри, Эмил, ты здесь все залил бренди, и осколки валяются. Кто убирать будет? У прислуги же выходной. Хотите выпить? — Это было обращено к Аларику. — Извините, не знаю вашего имени…

Аларик смотрел на картину с изображением красивой молодой девушки и подписью «Ренуар».

— Аларик Вульф, — назвался он, не отрываясь от полотна. — Я не пью. Замечательная картина.

— Не правда ли? Эмил купил ее за бесценок, когда этого художника никто еще знать не знал. У мужа глаз на такие вещи. Вы правда ничего не хотите, даже содовую?

— Нет. — Станет он пить что-то в вампирском доме — еще яду подсыплют. — Собаку, будьте добры.

— Да-да, сейчас. — Мэри Лу уплыла, оставив Аларика наедине с Эмилом. На лакированном полу между ними расплывалось пятно от бренди.

— Убил бы тебя, — сказал Аларик, — да времени нет. Мина Харпер хочет поскорее увидеть свою собаку.

Глаза Эмила вспыхнули красным огнем.

— Убил бы тебя, да князь не велит.

— В самом деле? С чего бы?

Эмил пожал плечами.

— Ваша братия много лет преследует мой народ, обрекая нас на страдания и несчастья.

— А не вы ли первые начали употреблять в пищу невинную кровь?

— Мы никого больше не убиваем. Нам это запрещено. Кровь мы берем у добровольных доноров или приобретаем в банках. Почему вы не оставляете нас в покое?

У Аларика зачесалась рука. Стоять так близко к вампиру и ничего с ним не делать было невероятно трудно.

— Потому, наверное, что нет такого понятия: «добровольные доноры». Есть только люди со слабой волей, неспособные противостоять вашим гипнотическим штучкам. А нас вы и теперь готовы порвать.