Антисоветский проект

Решив не улучшать, а сломать советский строй, который был цивилизацией, недовольные рабочие и ИТР вовсе не стали буржуа и пролетариями, не разделились на классы. Они именно деклассировались и выпали из цивилизации. Радоваться остановленным заводам – это и быть гунном. “Полопаешь так, как потопаешь” – это и есть мышление гунна. Что такое “труд” челнока? Это – набеги за добычей, рысканье по джунглям, хоть и каменным, поиск кореньев и падали.

Социально-инженерный проект по искусственному формированию целой общественной группы «челноков» – одно из крупномасштабных преступлений ХХ века. Произведено искусственное снижение социального положения, квалификации, самоуважения огромных масс людей, которые еще вчера были необходимыми и продуктивными членами общества. То, чем занимаются у нас эти торговцы, бывшие рабочие и инженеры, на Западе оставлено, как скрытая благотворительность, для маргиналов – спившихся безработных, наркоманов, подростков-цыган. Когда в РФ политические задачи будут решены, торговый капитал, обладающий транспортом, электронными системами информации и расчетов, оборудованием и помещениями складов и магазинов, разорит и ликвидирует всех этих челноков и ларечников в течение месяца. Как бы они ни “топали”, их издержки на единицу товара в сотни раз превышают издержки нормальной торговли, не надо строить иллюзий. Но пока что задача антисоветских реформаторов – содрать с России наросшее на нее за тысячелетие “мясо” цивилизации и разбудить гунна, который разрушит все ее белокаменные дворцы и заводы.

Прискорбно, но быстрее всего дичает как раз интеллигенция, которую вскормили как духовного наставника рабочих. Зашел я как-то (в 1995 г.) к друзьям в МГУ и чуть не заболел от горя. МГУ у меня, да и у многих из моего поколения вызывает особое чувство. Строили его новое здание после войны – богато и роскошно. Открыли в 1953 г., студенты и аспиранты ходили в сатиновых шароварах, но вокруг был мрамор и зеркала, дубовая мебель. Пылинки сдували.

И вот, пришел я недавно на дорогую мне кафедру органической химии и зашел в туалет. Дикое зрелище. Вороха грязной бумаги, воду давно никто не спускает, вокруг унитазов, прямо на полу, окаменевшее дерьмо. Я – к своему другу, профессору-демократу: вы что, не можете организоваться, хоть по очереди немного прибирать, если уборщиц уволили? А он мне: «Ты свои советские замашки оставь!».

Помню, когда я там был студентом, какой-то энтузиаст из комитета ВЛКСМ (возможно, Юрий Афанасьев) решил заставить нас шагнуть к коммунизму, и в МГУ уволили всех уборщиц. Сами студенты должны были все делать, отдавать один день в месяц. Все мы были злы, как черти – день был большой потерей. Но ведь убирали мы туалеты, мыли и драили. Такого, как в «постсоветское» время, никто и представить себе не мог бы. Это – мелочь, но в ней отражение главного.

А главный результат «реформы», который и предопределяет все остальные – явный уже распад души в значительной части народа. Это именно распад, а не превращение в душу «цивилизованного человека». Вот я думаю, что одна из главных предпосылок для краха советского строя как раз заключалась в соединении инстинкта зверя в «сильных» (социал-дарвинизм, сделавший ненавистным советское уравнительство) с инстинктом «гунна» у тех, кто не рассчитывал пробиться в «сильные». Эти дремавшие или подавленные в советское время инстинкты были разбужены перестройкой.

Социал-дарвинизм узаконил саму идею разделения на сильных и слабых – при том, что слабым оставлялось право только на благотворительность сильных. Ведь когда сегодня какой-нибудь демократ говорит, что «все должны иметь доступ к хорошей пище», он мысленно добавляет: «а уж если по какой-то причине на всех хорошей пищи не будет хватать, то ее должно получить сильное меньшинство, а за умирающих слабых мы помолимся». Так оно и есть сегодня, и этот порядок «сильных» устраивает. Только не молятся за слабых, проклятые.

Проблема не в «сильных» а как раз в «слабых». Нынешний порядок потому установился и устойчив, что и «слабые» его приняли, хотя знают, что к пирогу они не прорвутся. Они получают вознаграждение «гунна» – жизнь охотника и собирателя кореньев, уход от школы и фабрики. И тяга эта оказалась настолько сильна, что пересиливает инстинкт самосохранения и продолжения рода.

Предпосылкой к этому было, на мой взгляд, резкое изменение советского общества без соответствующего изменения и базиса, и надстройки. Со сменой поколений мы совершенно неожиданно стали обществом сытых (точнее, обществом людей, уже не имеющих сигналов голода в своей телесной памяти). А до этого мы были обществом, где на нервную систему каждого действовали эти сигналы. Выходит, это два совершенно разных типа обществ, и они должны быть устроены существенно по-разному. Никакие рассказы стариков о голоде не заменяют этих сигналов (в массе, а не в отдельных людях). На Кубе это видно еще резче, чем было у нас – потому что там еще сосуществуют эти два разных контингента людей, и между ними виден глубокий разрыв.

В.Розов как-то в беседе со мной сказал, что человечество с достоинством прошло испытание голодом, но не факт, что оно выдержит испытание сытостью. Но важную вещь мы с ним тогда не заметили: во всем человечестве было только одно сытое общество – СССР. Запад никогда до этого не допускает, там есть сытые классы, но не общество, и голод, очевидный и близкий, воспитывает сытых. Давным-давно тоже существовало сытое общество, точнее, первобытная община – и с ней произошло примерно то же, что и с СССР. Конечно, человечество развивается, и телесные сигналы все же превращаются в культурные, так что поиск справедливой жизни и в сытом обществе все время идет, так что циклы господства «зверей и гуннов» сокращаются.

Наше сытое общество оказалось хрупким, и странно, что над этим многие смеются. Мы стараемся слабые точки выявить и, как Де Токвиль, «представить себе, при каких условиях старый порядок мог бы не погибнуть». Это работа трудная, что хорошо видно по оппозиции. Она обращается с обличительными или конструктивными идеями к страдающему обездоленному человеку. А на самом деле он все довольно хорошо понимает, но им овладел «инстинкт гунна» и воля к смерти. Поскольку это входит в конфликт с его укорененными культурными устоями, он не хочет этого признать и притворяется обманутым. Ах, меня обманули Горбачев и Ельцин. Даже поблагодарит за их разоблачение, а потом опять «не понимает» очевидных вещей.

Похоже, нынешнему молодому поколению на какое-то время стало не в силах нести груз русской культуры. Доклад Комитета РФ по делам молодежи (из правительства Ельцина!) в 1993 г.: «Более трех четвертей молодых людей испытывают чувство неудовлетворенности жизнью. Фиксируется быстрое нарастание (за год в два раза) страха перед будущим. В структуре конкретных страхов на первом месте страх перед войной на национальной почве, далее идут одиночество, бедность, болезнь, бандитизм, возможность потерять работу, голод. Страхи такого рода для российской молодежи являются во многом новыми и потому парализуют волю ее значительной части… На шкале ценностей значительно снизилось значение ценности человеческой жизни. Существовавшая тенденция на снижение числа самоубийств прервана. Количество самоубийств резко возросло и будет увеличиваться».

Как сказано в этом докладе, при опросах среди молодежи, составляющей 32 млн. человек, 6% заявили, что согласны убить человека, если им хорошо заплатят. Конечно, храбрятся – но ведь это 2 миллиона молодых людей, думающих про себя, что могут это сделать!

Повторяю, что все это еще не привело к слому, катастрофе, потому что оказалась неожиданно высокой, даже необъяснимой прочность и советской морали, и советской техники. Народ стихийно (и даже, можем сказать, подпольно) сопротивляется одичанию, и основная масса людей проявляет поразительную нравственную стойкость. Но эти ресурсы не вечны, как не вечны ресурсы советских самолетов, поездов метро и рижских электричек.

Похоже, что русский народ может жить только в состоянии подвижничества. А молодым хочется «побалдеть» – или умереть, если будут запрещать. Но груз культуры никуда не денется, и кто-то его потащит. Вот им-то и могут в чем-то помочь наши рассуждения.