Золотая Ригма

Даже тридцатиградусные морозы были не страшны тиграм. Природа позаботилась об этих теплолюбивых животных: длинная шелковистая шерсть и довольно толстый слой жира под кожей надежно защищали их от стужи. В самую холодную часть суток — ночью и в предрассветные часы тигры бодрствовали. Они совершали обход своих владений, охотились. Тигрята играли и резвились с Ригмой. На деревья они не лазали, но валежины и полуповаленные ветром стволы привлекали их к себе: звери забирались на них, осматривая с высоты лесные дебри. С наступлением дня они выбирали место для отдыха и, пригревшись на солнцепеке, чутко дремали.

Тоскливо тянулись больничные дни Калугина. Его навещала Анисья, принося домашнюю снедь. Казалось, он вполне выздоровел. Накинув на плечи халат, едва прикрывавший колени, старый тигролов подолгу просиживал у окна. На горизонте виднелись едва различимые светло-голубые сопки. Там прошли лучшие годы его жизни. Услужливая память воскрешала сцены давно минувших охот, и он переживал их сызнова. Вспомнилась далекая юность. Он, русоволосый парень, впервые взял в руки ружье и затерялся в широком раздолье весенних амурских лугов. Словно пшеничное поле, колыхался по ветру золотистый вейник, и не было ему ни конца, ни края. Лишь изредка среди необозримого простора синели мелкие озерца с подступавшими к самой воде осиновыми рощицами. Тучи крикливых уток и стонущих куликов носились в небе.

Немного дичи добыл в первую свою охоту Калугин, но глубоко запала в душу великая радость общения с природой, полюбились голубые заливы с белоснежными лебедями, нависшие над водой зеленые ивы. И когда наступила осень и в небе поплыли на юг гусиные стаи, оставил он навсегда дымную кузницу и ушел в тайгу на промысел.

Есть в каждой стихии чарующая сила. Одних влечет море, иных манит небо. Калугина властно позвал к себе лес. Этот зов, подобный инстинкту, рожден был вместе с ним. Без него Калугин не стал бы следопытом. На охоте он больше всего ценил первозданную красоту леса. Ему доставляло радость прокладывать первый след в девственной тайге, наблюдать скрытую жизнь ее обитателей.

Возвращаясь в избушку смертельно усталым, с пустым рюкзаком, он снимал шинель, промокшую от пота и растаявшего снега, и спокойно и уверенно готовился к новому дню охоты. Счастье его всегда было впереди, как зверь — в конце следа. Недюжинная сила и ловкость являлись залогом его успеха на промысле.

Вскоре Калугин постиг хитрые повадки зверей, понял потаенные законы их жизни. Поначалу он предавался спортивной страсти, соревнуясь со зверем в быстроте и выносливости. Он хвалил себя за меткий выстрел, но все чаще и чаще проникала в душу жалость к зверю, и лишь ловля тигров живьем всегда веселила его бесхитростное сердце: добытый зверь оставался живым.

Лежа на постели, Калугин раздумывал о своих товарищах, оставшихся в тайге. Стоял разгар зимнего промысла, а для настоящего охотника нет ничего мучительнее, как сидеть в такую пору дома, поглядывать с тоской на перепадающие за окном пороши. Не хотелось, чтобы без него ловили тигров, он даже ревновал приятелей к заветным берложьим местам. Лечивший Калугина молодой хирург тоже увлекался охотой. Делая обход больных, он подолгу останавливался около тигролова.

— Отпустили бы вы меня, доктор, пустяки, маленько зверь поцарапал, — просил Аверьян. — Перевязки я и сам умею делать. В лесу скорее поправлюсь.

Но хирург не соглашался. Прошло около месяца, прежде чем Калугина выписали из больницы. Тем временем его товарищи вывезли из лесу брата Ригмы и сдали его на базу «Зооцентра».

Аверьян не стал засиживаться дома. Напрасно Анисья убеждала его не ходить до следующего сезона на промысел. Ничто не могло так быстро восстановить силы Аверьяна, как целебное воздействие девственного леса. Он снова отправился на Светлый ключ — там находились его товарищи.

— За кабанами да за медведями не буду мотаться, а за пушниной похожу, — сказал он на прощанье Анисье.

Прошла зима. С богатой добычей вернулась бригада Калугина. Сотни белок, десятки колонков, норок сдали охотники на приемный пункт. Теперь перед ними стояла задача обзавестись хорошими собаками.

— На будущий год все равно план выполним: двух тигров обязательно поймаем, — твердо заявил Аверьян Матвеевич на вопрос директора промхоза, будет ли он после ранения продолжать ловлю тигров.

Наступила вторая весна в жизни Ригмы. Теперь она уже не беспомощный тигренок, таращащий глаза на все движущееся. Под великолепной золотисто-белоснежной шкурой молодой тигрицы крепли и разрастались могучие мышцы царственного хищника, способные при необходимости толкнуть ее упругое тело на несколько метров вперед. Не только подсвинки, но и молодые изюбры могли стать ее жертвой.

Старшим тигрятам исполнилось по три года. Они мало чем отличались от взрослых зверей и переходили на самостоятельную жизнь, подолгу пропадая на дальних переходах, затем снова возвращались, чтобы совместно поохотиться на оленей. К Ригме они относились по-прежнему дружественно, явно тяготясь ее нерешительностью. В эту пору Ригма еще теснее сблизилась со своей приемной матерью, а та весь остаток материнских чувств перенесла на сироту.

Весеннее солнце да теплые ветерки испарили снег задолго до вскрытия рек, не разливающихся весной. Снова наступило время лесных пожаров. И все-таки жить Ригме стало гораздо легче, чем зимой, хотя по шуршащему листу очень трудно подойти не только к изюбрам, а даже к роющим землю кабанам. Зато как сливалась ее необычная расцветка с весенним березняком, усыпанным желтой листвой! Когда, проплывая между тонкоствольными березами, Ригма останавливалась, ее теряла из вида даже старая тигрица, обладавшая очень острым зрением.

Прошла весна. Летние муссоны еще долго не приносили дождевых туч. Обмелели реки. Изюбры, у которых отрастали новые рога, забирались в непролазные чащи; свои нежные панты олени-быки несли осторожно: прикосновение к ним даже тонкой веточки вызывало у животных боль. В эти знойные солнечные дни Ригма спускалась к тихому заливу горной реки и ложилась в воду. Тучи комаров и слепней звенели вокруг. Иногда она переплывала залив и подолгу нежилась в тени ивовых зарослей на сырой илистой почве.

Лето — лучшая пора в жизни Ригмы. В лесу нет охотников. Только один раз видела она человека. Он снимал кору с толстых бархатов и относил ее к берегу реки, где складывал между вбитыми в землю кольями. Хорошо жилось летом, буйная растительность скрадывала шаги, скрывала с головой. И какой только пищи нет в распоряжении тигров! Больше всего Ригма любила мясо молодого кабана и оленя. Ради лакомства ловила птиц, бурундуков и крупных кузнечиков. Она поедала даже траву и лесные ягоды, необходимые ей как витамины.

К лету Ригма теряла свой длинный волос. На фоне яркой зелени ее выдавал белесый наряд, но она охотилась главным образом ночью и в сумерках, и наряд не особенно мешал успеху охот.

Лето минуло незаметно. Сентябрьские утренние заморозки посеребрили лесные поляны. Как-то, переходя горную реку Катэн, Ригма услышала громкое всплескивание воды, словно какой-то зверь брел руслом. Мгновенно выпрыгнув на крутой берег, она внимательно осмотрела перекат реки, откуда доносился непонятный шум, но на реке никого не было. Может, зверь уже перешел реку и стоит где-то в прибрежной заросли? Желая выяснить причину всплеска, Ригма подошла к перекату и стала принюхиваться к мокрой гальке. Вдруг крупная рыбина с красноватыми боками и загнутыми зубастыми челюстями выбросилась на мелководье переката и, энергично извиваясь всем телом, поползла вверх против течения, словно гигантская ящерица. Ригма настигла рыбу, схватила ее зубами и вынесла на берег. Это был морской лосось — кета, пришедшая на нерест.

С большим наслаждением съела Ригма лосося. Все кошки мира неравнодушны к рыбе: ведь она редко перепадает им на обед! После этого Ригма неоднократно появлялась на катэнском перекате, подкарауливая проходящую кету, пока лед не покрыл реку.