Золотая Ригма

— Ну что, Иван, мы завтра опять пойдем за мясом? — лениво обратился Степан к брату. — Да и шкуру бы приволочь надо.

— Валяйте, а я доваривать панты останусь, заодно и табор постерегу.

— Теперь на твоем солонце, Иван, в этом году делать нечего: хоть и закопал ты потрох, а зверь долго кровь чует.

Приятно припекало солнце. В бездонно-синем небе медленно плыли редкие облака. Дремотная истома сковала тело. «И чего это люди в город тянутся: сутолока, пыль, шум. А тут простору столько, зелень кругом, дышать сладко!» — размышлял Степан. Матвей встал и начал собираться на солонец. Степан следил за его движениями. «Съездим-ка и мы с Кондратом на оморочках в конец залива, покараулим, может, какой бычок и выйдет», — решил он.

— Кондрат! — окликнул он племянника, намереваясь посвятить его в свои планы. Но парень не ответил. Он уже похрапывал в палатке.

Степан поднялся и направился к старой липе, под которой были припрятаны две легкие оморочки, сделанные из тонких кедровых досок. Найдя их на месте, он забрался в палатку, подвалился к Кондрату и быстро заснул.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда две оморочки тихо отплыли от берега. Это охотники отправлялись караулить пантачей на заливе. Матвей ушел на свой солонец немного раньше. На таборе остался один Иван Тимофеевич. Он должен был основательно выспаться за ночь, чтобы к утру быть бодрым и полным сил. После ночной охоты, в случае удачи, зверобои могли привезти панты, и не одни. Ему тогда придется весь день их варить, и усталость может подвести.

Щучий залив вился между низкими дубовыми релками, вдаваясь на несколько километров в широколиственный лес долины Подхоренка. Вода в заливе имела коричневатый оттенок. Местами у берегов — мутная: по ночам здесь кормились олени, поедая нежный стрелолист и крахмалистые корневища кубышки.

У одной из отмелей, изрытой копытами изюбров, Кондрат решил остановиться и подождать своей удачи. Степан удалился в глубь залива. Заплыв на оморочке под густой куст прибрежной ивы, нависшей над водой, Кондрат попробовал прицелиться в то место, где должны кормиться изюбры. Обломав несколько мешавших ему веточек, он положил винтовку между ног и, усевшись поудобнее на куске кабаньей шкуры, приготовился к долгому ожиданию.

Зеркальная поверхность залива отражала неясные контуры прибрежного леса. Изредка на водной глади появлялись круги: это мелкая рыбешка хватала упавшую ночную бабочку. Послышался посвист птичьих крыльев, и парочка мандаринок опустилась на воду недалеко от Кондрата. Зоркие птицы заметили притаившегося охотника и замерли в напряженных позах. Затем они медленно поплыли к противоположному берегу и принялись искать корм на мелководье.

До восхода луны было еще далеко, когда нетерпеливый молодой охотник, не дождавшись изюбра, выплыл из своего укрытия и, беззвучно пошевеливая двухлопастным веслом, направился к руслу реки. Войдя в узкую извилистую проточку с высокими берегами, поросшими вейником и свидиной, он стал медленно спускаться вниз. Течение прижимало оморочку к берегу, и тогда Кондрат отталкивался веслом. На одном из поворотов протоки течение кружило над глубоким омутом, оморочка остановилась. Осматривая берег, охотник уловил движение крупного зверя в прибрежных зарослях. Взошедшая луна осветила мокрые от росы заросли вейника и прибрежные кусты. Предвкушая скорую добычу, Кондрат приготовился к выстрелу. Скорее бы выходил пантач на чистое место. Стрелять зверя, стоящего в зарослях, он не должен — таков неписаный закон амурских зверобоев. От долгого напряжения руки молодого охотника начали дрожать, а изюбр все не выходил из-за тенистого куста. Видно, он заметил оморочку.

Страстно молил в мыслях охотник невидимого зверя выйти на чистый берег, а уж он с такого расстояния не промахнется, и великолепные панты, к его гордости, окажутся в оморочке. И зверь словно внял мольбе молодого зверобоя, неслышно вышел из-за куста и, раздвигая с легким шелестом высокую траву, остановился у самой кромки обрывистого берега.

Но что сковало движения удалого охотника? Почему не сгибается палец на спусковом крючке и грохот выстрела не сотрясает ночную тишину? Перед изумленным взором Кондрата, высвеченный яркой луной, стоял могучий тигр. Он, как и человек, охотился за изюбром и не ожидал встречи с опасным конкурентом. В те несколько мгновений, пока они рассматривали друг друга, в душе охотника боролись разные чувства: страх и жгучее любопытство, радость созерцания великолепного зверя и желание добыть его.

Победили радость и любопытство: он опустил карабин и, затаив дыхание, наблюдал за тигром. Царственный зверь беззвучно скрылся в прибрежных зарослях, как призрачное видение. Вздохнув с облегчением, Кондрат положил карабин на дно оморочки, взял в руки весло и поплыл к табору.

Охотник зверю не враг

С пантовки Богатыревы вернулись в конце июня. Теперь они могли продолжить дела в своем домашнем хозяйстве, побыть в кругу семьи. Да недолго длился летний отдых. Снова пожаловал к Ивану Тимофеевичу Перекатов с просьбой поучаствовать в отлове бобров.

Иван Тимофеевич был потомственным охотником. Он помнил рассказы своего отца, да и сам видел в детстве, какими несметными стаями, подобно большим тучам, каждую весну проносились над протоками утки, гуси, лебеди. Можно было без ружья добыть птиц, и деревенские мальчишки охотились на них с палками. Многочисленные гуменники порой становились настоящим бедствием. Садясь на пашни, они подчистую выбирали из земли посеянное зерно, и людям приходилось сторожить свои посевы. А какие стада косуль кочевали по амурской долине! Возами набивали охотники этой дичи. Да и кабанов было видимо-невидимо. Куда все это делось? Не верилось зверобою, что в какой-то степени и он повинен в уменьшении запасов дичи, и, когда его упрекали, возражал:

— Не охотник, а погода да голод бьют зверя и птицу!

Была здесь доля истины. В его угодьях, где велась умеренная охота, после тяжелой многоснежной зимы, неурожаев основных кормов — желудя и орехов — зверя становилось меньше. Такую убыль можно было объяснить уходом животных в более кормные места. Проходило несколько лет, и зверь появлялся снова. Однако последние годы численность белки, косули и кабана не только не восстанавливалась, а продолжала сокращаться. Не раз с грустью задумывался над происходящим старый охотник. Ему хотелось видеть свои родные места нескудеющими. Вот почему так обрадовался он предложению Перекатова и без промедления дал согласие ехать на отлов и расселение бобров. Охотиться на них вряд ли приведется, а вот внуки, видать, доживут до того дня, когда можно будет добывать бобров, и вспомнят они деда Ивана добрым словом.

Всю бригаду Богатырев собирать не стал. На этот раз он ехал с одним Матвеем, прихватив двух собак. Степан с Кондратом были заняты на пасеке: подходила горячая пора медосбора.

Перекатов спешил: ему предстояло до наступления летнего разлива рек организовать отлов бобров и научить охотников технике поимки скрытных полуводных животных. В поселке Светлая Горка, куда они прибыли, их ожидали местные охотники. Уложив на лодки клетки для перевозки зверей, большие сачки, лопаты, пешни и палатки, ловцы отправились к Тихой речке.

Вереница моторок следовала за лодкой Богатыревых, на которой плыл и Перекатов. Много лет следил охотовед за колонией бобров на Тихой. Радовался, замечая, как растет ее население. Но для жизни крупных грызунов требовалось много древесной растительности. Бобры, повалив весь прибрежный осинник, стали испытывать недостаток в кормах. Даже голодая зимой, они ни за что не хотели уходить с насиженных мест. Вот и пришла мысль Перекатову самому расселить их. Место, богатое различными кормами и удобное для жизни бобров, он подобрал. Теперь предстояло выловить несколько семей бобровых и перевезти их туда.

В пути прошло два дня. Вот и бобровая колония. Выбирая возвышенное сухое место, ловцы приступили к сооружению походного лагеря. Поставили несколько обширных палаток. На четырех высоких кольях натянули брезент. Получился хороший навес, под которым предстояло содержать в клетках отловленных бобров.