Страница 99 из 151
— Кто бы мог подумать, что Азамат способен настолько подавить своего подопечного. Мальчик-то с амбициями…
— Что бы там Азамат ни сделал, — глухо отзываюсь я, — он не виноват, что Кира не устраивает его физиономия.
Унгуц отмахивается.
— Не думаю, что у него на самом деле такой утончённый вкус. Скорее, он просто хотел сказать Азамату что-нибудь ужасно обидное, а это подвернулось на язык.
— Он преуспел, — поджимаю губы. — Ещё бы понять, зачем.
— Это-то как раз ясно, — поднимает брови Унгуц. — Хотел дожать до предела, чтобы все про него всё окончательно поняли.
— В смысле… — хмурюсь я, — адаптация? Хотел посмотреть, что будет, если мы всерьёз разозлимся?
— Не думаю, — мотает головой Унгуц. — Он уже и так понял, что вы не станете его наказывать, как было принято в приюте. Скорее, мальчик просто не понимает, зачем вы тратите на него столько сил. Особенно отец, конечно. Ты-то правильно его, раз-раз, к работе приставила, тут помоги, там сделай, за хорошее поведение гостинец. Это он понимает, тебе нужны в хозяйстве руки, поэтому ты его терпишь. А Азамат наоборот зачем-то откладывает работу и свои нужды, чтобы с ним, Киром, возиться. В приюте такого никогда не было, кому он там нужен, заниматься с ним. За любое благо нужно платить — а чем непонятно. Потом, Азамат не рассчитал сложность заданий, а мальчик решил, что не справляется, не заслуживает отцовского внимания. И перестал заниматься, потому что, ну, чего хорошему человеку, да ещё Императору, тратить время на бездаря? А потом пошло-поехало. Он чувствует себя лишним в семье, старается ни в чём не участвовать, но Азамат всё равно его вынуждает, всё пристаёт с вопросами, с предложениями, тратит своё время, да ещё обижается, вон, другого хорошего человека побил… Парень старается поменьше бывать дома, чтобы поменьше привлекать к себе внимания. А вчера Азамат, как ты справедливо заметила, его "дожал". Это ж надо — предложить ради одного маленького Кира бросить пост, планету, друзей и чуть ли не семью! Мальчик понял, что единственный способ восстановить справедливость — это так насолить отцу, чтобы тот его выгнал. Вот и всё.
Я пялюсь в экран стеклянными глазами. Да. Давно надо было поговорить с Унгуцем. Очень давно. Он действительно всё поставил на свои места. И мне бы, конечно, в голову не пришло, что у Кира такие идеи. На Земле даже приёмные дети считают себя центром Вселенной и твёрдо знают, что им все должны. Я просто никогда бы не подумала, что ребёнок может считать себя недостойным чьего-то внимания. Это ненормально и болезненно. Чёртов Муданг.
— Лиза-хян? Ау, ты здесь? — с усмешкой окликает меня Унгуц. Я возвращаюсь в реальность.
— Угу… Старейшина, но что же мне теперь делать?
— А вот это хороший вопрос, — грустнеет Унгуц. — Хорошо бы попытаться поговорить с мальчиком. Объяснить, что он всё не так понял. Но это будет тяжело, даже если с тобой он в принципе согласен разговаривать. Азамата лучше пока вообще не тормоши.
— Но я же должна ему сказать, что его внешность тут ни при чём!
— Вряд ли он поверит, — вздыхает Унгуц. — Боюсь, что тебе придётся потерпеть его кислую физиономию до тех пор, пока Кир сам ему всё не объяснит.
— Это может быть ещё через полгода! — ужасаюсь я.
— Может, — кивает Унгуц. — Но если ты сейчас попытаешься всё объяснить Азамату, он только усвоит, что сам виноват в несчастьях ребёнка. Ты этого хочешь?
Я живо себе представляю, как Азамат кидается вымаливать прощения за свою нечувствительность и запугивает ребёнка так, что тот пешком уходит обратно в приют. И правда, пожалуй, нужно начинать с другого конца.
— Чем я ещё могу тебе помочь, доченька? — ласково улыбается Унгуц, следя за моими гримасами.
— Наверное пока ничем. Попробую поговорить с Киром, если он явится к ужину, конечно. Спасибо вам, Старейшина, — с душой добавляю я. — Никогда больше не пренебрегу вашим советом.
— Да-а, — отмахивается Унгуц. — Ничего я тебе особенного не присоветовал. Азамат мог бы всё то же сказать, если бы своё детство вспомнил. Я ведь по нему сужу. Он хоть и не безродный, но у Аравата под палкой привык чувствовать себя виноватым во всех невзгодах. Ладно, иди, перебирай свою крупу, авось какая каша сварится…
Азамат на кухне за пиалой с перчёным чаем ковыряет упражнение на первое лицо глаголов.
— Какой-то у тебя странный язык, — говорит. — По законам всё складывается, а в словаре написано, что так не бывает…
— Что, например?
— Да вот, тут слова-исключения. Как это может быть, что нельзя сказать "я победю"? Что это за пессимизм такой?
Я начинаю смеяться.
— Надо просто как-нибудь в обход сказать, типа "одержу победу".
Азамат пожимает плечами.
— Или вот ещё. "Сосать" — "сосу", так почему не "пылесосу", а "пылесошу"?
— Потому что не "пылесосать", а "пылесосить", — хохочу я.
— Странный язык, — Азамат качает головой, глядя, как я угораю. — Но я рад, что тебя повеселил.
— Где тут у тебя завтрак? Или обед… Я готова к принятию пищи, — говорю, отдышавшись.
— На плите суп-пюре… только в большой кастрюле, а в маленькой — это обед Алэка остывает, — Азамат вдруг как-то мрачнеет и добавляет: — Кир отказался помогать его варить.
Я поджимаю губы. В принципе, логично, если он добивается, чтобы мы его вытурили.
— Я говорила с Унгуцем, — сообщаю. Азамат смотрит на меня с надеждой. — Он кое-чего предположил. Всё-таки Кир не думает о тебе так, как сказал. Он просто хотел тебя позлить.
Азамат склоняет голову и не отвечает.
— Послушай, — продолжаю. — Расскажи-ка мне поподробнее, из-за чего у вас вчера начался скандал?
— Да на пустом месте, говорю же, — Азамат нехотя отрывается от экрана. — Он плёлся за мной еле-еле, я его раз подогнал, два подогнал, а он всё сзади тащится. Я сбавил скорость, чтобы с ним поравняться, так он ещё сбавил. Я говорю, у меня нет столько времени, чтобы с твоей скоростью ползти до Жёлтых Камней, а он развернулся — и назад галопом.
Задумчиво киваю. Очень похоже на то, что говорил Унгуц. Азамат снова утыкается в свои упражнения.
Я ем в тишине, потом подкармливаю Алэка молочком. Режим летит к чертям. Муж напряжённо долбит по клавишам, заполняя пропуски в предложениях. Мне больно на него смотреть. Не знаю, как высижу до тех пор, пока удастся поговорить с Киром.
— Пойду прогуляюсь, — говорю.
Азамат кивает, хотя я не уверена, что он меня услышал.
Я надвигаю высокие меховые сапоги, вставляюсь в короткую шубу и выхожу. На улице свежо, небо подёрнуто очень тонкой дымкой облаков, даже солнышко просвечивает. Ветра почти нет. Для прогулки хорошая погода. Я обхожу вокруг дома, проверяю, не торчат ли мамины растения из-под снега — кто-то из сыновей сторожа должен был их укрыть. Некоторое время торчу на берегу, любуясь Долом, прекрасным во все времена года. Потом разворачиваюсь и топаю по самой широкой тропинке просто потому, что она самая широкая. От нашего дома есть три тропы — на запад по берегу, на северо-восток в лес и на север к стояке унгуцев, а оттуда в степь. Вот в ту степь я и ползу без особых идей.
Стойла, построенные в углу стоянки ещё до войны, открыты, лошадей в них нет. Оглядевшись, замечаю двоих серых слева, под крутым склоном. Они щиплют сухую траву, торчащую между камней. Видимо, их выпустили погулять. На горизонте в степи маячит третий, кажется, со всадником. Вот, значит, где Кир гуляет, когда возвращается домой в ночи. А ну-ка…
Я спускаюсь по склону туда, где топчутся серые кони. Один стоит довольно близко, и я его подзываю. В упор не помню, как подзывать муданжских лошадей, да и имён этих скотов я не уловила, поэтому обхожусь универсальным:
— Пс-ст!
Как ни странно, конь поднимает голову и подходит поближе. Склон достаточно крутой, чтобы я смогла залезть на спину лошади сверху, хотя, конечно, корячилась долго. Хорошо хоть вышла в штанах. Однако серая громадина вытерпела мои издевательства без возражений, и я всё-таки уселась верхом. Только теперь вспомнила, что управлять лошадью мне нечем. Мужики как-то их по шее хлопают… Ох нашла я опять приключений на свой главный мыслительный орган!