Страница 96 из 151
Уложив мелкого, устраиваюсь на кухне с остатками вчерашнего супа и раздумываю, что делать с целой бутылкой тёплого молока. Замораживать обратно — нехорошо, в следующее кормление я бы лучше свеженького мелкому дала. Не блины же на нём печь…
Азамат с Киром добираются до дома довольно быстро. Я слышу ржание лошадей на улице, лай Филина. Табун пришёл к нам домой, да. Высовываю нос за дверь.
— Вы бы уняли зверьё, — говорю. — Мелкий спит.
— Да-да, извини, — быстро кивает Азамат и машет Киру, чтобы шёл за ним располагать коней в стойлах на стоянке унгуцев. Филин залезает в свою конуру, и я ставлю размораживать для него кусок мяса.
Кир заходит в дом радостно-возбуждённый, без напоминания моет руки и раскрасневшееся лицо.
— Там в микроволновке еда для твоего драгоценного пса, — говорю. — Я не стала его кормить, подумала, ты сам захочешь.
— Спасибо, — скалится ребёнок и бежит к конуре.
— Ну что, — Азамат тоже моет руки и распахивает холодильник. — Как насчёт хшур?
— Отлично! — в один голос одобряем я и вернувшийся Кир.
— Поможешь? — лукаво спрашивает Азамат через плечо.
— Ага! — с готовностью соглашается Кир. Потом заглядывает сбоку от Азамата в холодильник. — А можно чего-нибудь быстренько перекусить? Может, сыр какой-нибудь завалялся?
— Моего молока хочешь? — усмехаюсь я, поскольку так и не придумала, что с ним делать.
— Вашего? Это как? — не понимает Кир.
— Ну, грудного. Вон в бутылке стоит. Я для Алэка сцеживаю, а он не допил.
Кир смотрит на меня так, как будто у меня выросло три головы.
— А что, можно?
— А почему нет? — пожимаю плечами. — С ним ничего не сделаешь. Правда, предупреждаю, оно не очень вкусное. Азамату, например, не нравится.
Азамат следит за Киром с ухмылкой. Алэк не первый раз молоко не допил, и я уже пыталась заставить Азамата его утилизировать. Он сначала бормотал, что это как-то неправильно, а потом попробовал и долго мучился, как необидно мне сказать, что это ужасная гадость — сладкое молоко, фу-у-у. Я могла бы и сама догадаться, что он будет плеваться. Мне-то тоже не очень нравится. Вот теперь Кира честно предупреждаю.
Кир оборачивается к отцу.
— Правда можно?
— Да пей уже, если так хочешь, — усмехается Азамат, снимая с бутылки соску. — Но оно действительно… э-э… специфическое.
Кир благоговейно берёт бутылку и осторожно отпивает из горлышка, закрыв глаза. Потом некоторое время ждёт. Потом открывает глаза и счастливо смотрит на меня.
— Оно прекрасное. Спасибо. Можно я допью?
— Пей, господи, сиротинушка, — прыскаю я. — У меня ещё целый ящик в морозильнике этого добра, и свеженькое на подходе.
Кир медленно, небольшими глотками и причмокивая употребляет всю бутылку, потом ещё несколько раз благодарит меня и почему-то Азамата. Муж тем временем принимается рубить мясо для хшур. Покончив с молоком, Кир берётся за тесто. А я сижу и кайфую: мужики работают, ребёнок спит, лошади в стойле, пёс в конуре, куница в вольере, котята на диване. Да ещё в доме прибрано — уборщик приходил. Лепота.
После ужина я усаживаю Кира разматывать нитки, а сама продолжаю вязать. Под это дело ставлю следующую передачу про тритонов и саламандр. Азамат сидит с нами и отвечает на письма. Прекрасный вечер в кругу семьи. Кир навостряется разматывать нитки не глядя и жадно читает субтитры. Даже выучивает несколько слов на всеобщем.
На ночь Азамат читает нам всем сказки, как и обещал. В том числе странную сказку с сюжетом вроде "О царе Салтане", только вместо одного Гвидона в ней фигурируют золотой мальчик и серебряная девочка. Муданжские сказки вообще странные, но эта особенно удалась: мать главных героев злые враги живьём зарыли в землю, однако лет через двадцать раскаявшийся муж её откопал, и она неплохо сохранилась. Принялась петь и танцевать, уговорила плодоносить какую-то засохшую яблоню и напоила своих взрослых женатых детей мёдом из грудей. Я понимаю, конечно, почему сегодня Азамат выбрал именно эту сказку, но как бы мне кошмары сниться не начали от таких сюжетов. На Кира, впрочем, кажется, впечатления не произвело.
— Последняя сказка была ужасная, — сообщаю мужу, укладываясь в постель.
— Да-а, — урчит Азамат. — Она очень древняя, а в древних сказках больше символов, чем красоты. Но я подумал, что Киру будет полезно её послушать. Материнское молоко — это очень важный символ на Муданге. Ты ведь знаешь, у нас женщины редко кормят сами, так что это своего рода благословение Богини-Матери. Спасибо тебе, что его угостила. Я подумывал тебя попросить, но решил, что это будет уже слишком, ты и так его очень хорошо приняла.
— Он поэтому десять раз разрешения просил? И потом благодарил тебя за что-то? Я уж так и подумала, что тут какое скрытое значение.
— Да уж какое скрытое, — хмыкает Азамат. — Его родная мать ему ни капли не дала в своё время, а тут вдруг ты, чужая, в общем, женщина, предлагаешь целую бутылку. Вот это я понимаю приём в семью.
— Давно бы сказал, — пожимаю плечами. — Может, он бы быстрее к нам привык.
— Я думаю, если бы ты ему прямо сразу молока предложила, он бы решил, что мы опасные безумцы, — смеётся Азамат. — По-моему, всё вышло просто отлично, потому что не нарочно. Может, он теперь успокоится наконец. Эх-х… — Азамат подгребает меня поближе и трёся щекой о мою макушку. — Может, кончились наши невзгоды, как ты считаешь?
— Не загадывай, — кривлюсь я. — Настак просто в покое не оставят.
Лошадь — это не только средство передвижения и спутник жизни, это ещё и классная увлекательная игрушка, навроде нового телефона. И мои мальчики явно в детстве не наигрались. Вот уже полдня выгуливают своих скотов, меряются, чей выше прыгает, и учат мелкого командам. Он, правда, визжит всё что угодно, только не то что нужно, и лошади немного нервничают.
Я постояла понаблюдала за этим развлечением минут двадцать, зевнула и пошла домой консультировать страждущих на форуме. И вот как раз когда я обдумываю, как бы потактичнее и попонятнее объяснить некоему зажиточному фермеру, что с его сыном всё хорошо, а вот у него самого запущенная паранойя, мне звонит Алтонгирел.
То есть, звонит он не совсем мне, а просто на местный большой бук, которым мы с Азаматом пользуемся неразличимо.
— А, — говорит, — это ты. Здравствуй. Где Азамат?
— Выгуливает детей и зверей, — отвечаю. — И тебе привет.
Алтонгирел откачивается сначала в одну сторону, потом в другую, как будто хочет удостовериться, что муж не стоит у меня за спиной, подслушивая разговор.
— Да нету его, — говорю. — Он на стоянке.
— Угу, — Алтонгирел усаживается поудобнее и вдруг пригибается к экрану и спрашивает шёпотом: — Ну как они ладят?
— Последние пару дней ничего, — задумчиво склоняю голову. — Хотя Кир по-прежнему странноватый. Вроде всё хорошо, всем доволен, вдруг смотришь — опять надулся. Вчера, например…
Я кратко пересказываю вчерашний эпизод с побитым пастухом. Алтонгирел смотрит на меня пристально и корчит самые невообразимые рожи. В конце он страдальчески потирает лоб и некоторое время молчит.
— Что скажешь, духовник? — спрашиваю.
— Наверное, хорошо, — медленно начинает Алтонгирел, — что Азамат двинул этому полудурку.
— Конечно, хорошо, — удивляюсь я. — Есть сомнения?
— Я в том смысле, — продолжает Алтоша, — что раньше бы он так не сделал. До твоего появления он принимал оскорбления как должное, никому даже в голову не приходило, что ему обидно…
Я нетерпеливо вздыхаю.
— Ну естественно у него с тех пор повысилась самооценка! Если ты не заметил, его вообще-то Императором сделали, а такие вещи обычно влияют на отношение к себе, знаешь ли. Я поражаюсь, как этот козёл посмел рот открыть. Это ж надо быть таким кретином, чтобы опустить сына Императора в его присутствии! На что он рассчитывал, интересно? Что Азамат глухой?
— В том-то и дело, — хмурится Алтонгирел. — Если бы этот мужик самого Азамата оскорбил, Азамат бы сдержался. Он вспылил из-за мальчишки. Это, конечно, тоже кое-что говорит об этом… как ты его называешь… самомнении. Пастух, конечно, идиот, но сама ситуация показательна: народ не принимает безродного князя.