Страница 48 из 151
— Слушай, а тебе не показалось странным, — спрашиваю задумчиво, — что на снимке мальчик такой маленький? Сколько ему сейчас лет, восемь?
— Я не знаю точно, когда он родился, но я видел Алансэ за день до изгнания, и по ней не было заметно… Это было в середине лета. Значит, осенью родила. Так что сейчас ему должно быть или почти восемь или только что восемь.
— Это ж четырнадцать с лишним земных! А на фотке ему от силы лет десять. Земных, я хочу сказать.
Азамат достаёт из нагрудного кармана снимок — он небольшой и довольно тёмный, рассмотреть ребёнка трудно.
— Не знаю, по-моему, восьмилетний мальчик так и должен выглядеть. Тем более, приютские дети кажутся младше, потому что их не так хорошо кормят.
— Погоди, — я лезу в Сеть на лобовом стекле. — Вот, глянь, сколько бы ты дал этим детям?
Азамат притормаживает и рассматривает подборку фотографий десятилетних мальчишек.
— Около семи муданжских лет.
— Семи? Не пяти?
— Нет, что ты, в пять ещё совсем маленькие. Ты вспомни Ирих, внучку Унгуца. Вот ей пять.
Я задумываюсь. Возраст Ирих меня весной не смутил, но скорее потому, что я тогда не задумалась, сколько же ей по земному исчислению. А выходит, что земных ей примерно девять-десять, и она на это точно не тянет.
— Значит, у вас и правда дети медленнее развиваются, чем на Земле, — резюмирую я. — Скорей бы ты уже договаривался с ЗС, чтобы кого-нибудь прислали исследовать вашу физиологию, а то тычемся, как в потёмках…
— А ты разве не можешь сама этим заняться? — поднимает бровь Азамат.
— Я же не лабораторный работник… — теряюсь я. — У меня совсем другое образование, я практик, а не теоретик. Да и оборудования для таких исследований у меня нет, и пользоваться я им не умею. И так приходится работать по десяти специальностям вместо одной, потому что врачей мало, ещё не хватало брать на себя обязанности полевого антрополога.
Азамат хмурится и вздыхает.
— Мне страшно полумать, насколько же вы, земляне, знаете больше нашего, если у вас даже целитель — не просто целитель, а только по одной специальности. Не верится, что мы когда-нибудь вас догоним. Но я приложу все усилия, — с этими словами он жмёт на ускорение, и мы устремляемся вперёд.
В лесах по берегам Сиримирна уже выпал первый снег, а опавшая листва на ночь обросла мохнатым инеем. Азамат сажает унгуц на обочине дороги, мы укутываемся в шубы и вылезаем в глухую холодную ночь.
Приют даже Азамат не сразу замечает, хотя мы приземлились очень близко. Это большой деревянный дом, тёмный от времени и слегка покосившийся, двухэтажный, но от этого не меньше похожий на барак. Ни одно окно не светится, видимо, обитатели уже все спят, только где-то за сараем поодаль глухо лает собака. Наш весёлый полёт так внезапно завершился, что я как-то не успела морально подготовиться к этому мрачному месту, хотя, конечно, понимала, что ничего хорошего тут не увижу и никто нас с распростёртыми объятьями не ждёт.
С первого взгляда вход не обнаруживается, так что мы обходим постройку, хрустя сапогами по заиндевелой траве. Азамат заглядывает в окно, для чего ему приходится встать на цыпочки, но там так темно, что даже он ничего не различает.
Однако с другой стороны мы тоже не находим дверь, приходится огибать дом с торца, продравшись сквозь какие-то кусты.
— Они тут вообще не ходят, что ли? — вопрошаю, отцепляя юбку от колючих веток.
— Странно, — кивает Азамат. Потом снимает перчатку и щупает стену. — Тут несомненно живут, стены тёплые. Ещё бы понять, как они попадают внутрь…
С торца тоже глухо. Мы нарезаем ещё два круга под стенами неприветливой постройки и протаптываем тропу прежде чем Азамат наконец замечает в кустах полуподвальную дверку. Поскольку ничего лучшего не предлагается, стучимся в неё. Ответа, естественно, нет. Азамат тяжело вздыхает, спрыгивает в приямок и с усилием открывает дверь. Потом помогает мне спуститься, и мы заходим внутрь.
Там заметно теплее, чем снаружи, хотя мы явно в подвале: пол земляной, потолок подпёрт брёвнами, в углу штабеля каких-то ящиков, пахнет прелыми овощами. Мы светим себе мобильниками.
— Что это за чудо муданжской архитектуры? — шепчу. — Без окон, без дверей, полна…
— Вон лестница, — перебивает меня Азамат. — Деревянных домов почти никто не строит, так что каждый импровизирует, как может. Сейчас, подожди, я люк открою…
Лестница совсем новая, пахнет свежей сосной. Я очень стараюсь её не коснуться, потому что в слабом свете телефона на сучках поблёскивает густая смола. Азамат поднимается первым и откидывает тяжеленную крышку люка, потом помогает мне взобраться. Мы оказываемся в большом помещении с окнами и несколькими столами. Видимо, кухня.
Моя голова ещё только высунулась из люка, когда я слышу шаги. Азамат собирался подать мне руку, но оборачивается на звук. В кухне темно, а крышка люка перекрывает мне обзор, и я только слышу, что происходит, но ничего не вижу.
— Кто здесь?! — рявкает незнакомый голос.
— Простите, что мы так поздно… — начинает Азамат, но сам себя перебивает. — Ну-ну, не волнуйтесь так, мы не воры.
— Порядочные люди ночью через подвал не лазят! — хрипло сообщает обитатель дома. Вероятно, это и есть Хромой Гхан. Я предпочитаю пока не высовываться, мало ли, вдруг у него там ружьё.
— Да мы бы рады не лазить, но дверь не нашли, — поясняет Азамат. — Ну тише, вы что… — слышу шорох ног, стук, кряхтение, глухой удар. Азамат снова заговаривает: — Вот так, и не переживайте, мы никому не хотим навредить. Где у вас тут свет включается?
Местный сердито пыхтит, но топает куда-то влево, и через секунду кухня озаряется оранжевым светом дешёвой лампочки. Я зажмуриваюсь, привыкая к яркости. Азамат подходит к люку и помогает мне выбраться. В руке у него здоровенный топор.
Местный смотрит на нас из-под густых седых бровей, стоя в дверном проёме. У него растрёпанные серые волосы, чуть ли не всё лицо поросло недельной щетиной, а вместо правой ноги классическая пиратская деревяшка.
— М-да, такая баба и правда вряд ли воровать полезет, — мрачно изрекает он, оглядывая меня. — Чего вам нужно?
Азамат аккуратно закрывает люк.
— Вы и есть Гхан?
Местный кивает.
— Мы хотим забрать ребёнка. Его зовут Кир. Есть у вас такой?
Гхан молчит и щурится, соображая. Наконец спрашивает:
— И чтой-то он вам вдруг занадобился? Столько лет жил, спросу на него не было. Мать — и то век бы его не видала.
— Она на самом деле не его мать, — говорю. — Она его украла.
— Да прям! — фыркает приютчик. — Парень всю жизнь здесь живёт. А она за него неплохо платит, между прочим. Кто б стал за ворованного платить, а? Да и на кой он ей сдался?
— Она была моей невестой, — объясняет Азамат. — Хотела притвориться, что он мой внебрачный сын, и шантажировать меня, как только я вернусь на планету. Ей пришлось долго ждать, увы. Я бы с радостью забрал его давным-давно. Но и теперь ещё не поздно, — Азамат запускает руку за пазуху и извлекает позвякивающий мешок. — Моя благодарность вам за то, что позаботились о нём, имеет доказательства.
Глаза Гхана загораются ярче фонаря. Он приоткрывает рот и пытается что-то сказать, следя за Азаматом, который вешает топор на плечо, развязывает мешок, запускает туда руку и извлекает на свет горсть дулей— монет седьмого порядка. Гхан шумно выдыхает, и я его понимаю. За мешок дулей можно купить хороший большой унгуц или тысячное овечье стадо. Гхан вряд ли когда-нибудь видел такие деньги.
— Забирайте! — выпаливает он, едва обретя дар речи. Потом, подумав, добавляет: — Если найдёте…
— А что, он не здесь? — хмурится Азамат.
— Да здесь-то он здесь, — вздыхает Гхан, — только уж больно хорошо прячется, а мне с такой ногой недосуг по балкам лазать, искать его. В подвале-то не видели?
— Не-ет, — говорю, — а почему он прячется?
— Да у меня с ним вчера… — приютчик отводит взгляд и покашливает, — спор небольшой вышел, понимаете, характер-то у него тот ещё… Короче говоря, он, чтоб меня позлить, от работы отлынивает, вот и прячется. Раз не в подвале, можете на чердаке посмотреть, только там света нету, я дам фонарь.