Боги Абердина

— Ты видел Корнелия? — спросил он.

Я ответил:

— Какое-то время не видел.

Я не выходил на работу, и меня не волновало, возникнут ли из-за этого проблемы, или нет.

— Он болен, — сообщил Артур. — Ему делали химиотерапию в больнице святого Михаила. Подозревают рак желудка. Я подумал, может, его выписали…

Арт затянулся трубкой, несмотря на запрет на курение в библиотеке.

У Корнелия Грейвса — рак желудка. Он не бессмертен. Все это — сумасшествие, как я и подозревал. Карты с драконами, его глупые старые книга, голуби… Все это — полное сумасшествие!

— Это серьезно? — спросил я.

— Рак? — Артур пожал плечами. — Я навещал его на прошлой неделе. Выглядел он не очень хорошо.

Я заметил:

— Он никогда не выглядел хорошо.

Мне хотелось закричать: «Это тупик! Корнелий умирает! Нет никакого философского камня!»

— Я видел Хауи какое-то время тому назад, — сообщил я. — Что он делает в студенческом городке?

— Организует поисковую команду, — ответил Арт. — Не мог выбрать более холодного дня.

Мы замолчали на несколько минут.

— Сегодня вечером прилетает мать Дэна, — сообщил Артур. — Она остановится в «Риверсайде».

«Риверсайд» — единственный четырехзвездочный отель Фэрвича, построенный в викторианском стиле и недавно отреставрированный. Он стоял на берегу Куиннипьяк.

— Видел твою подружку Николь в «Горошине». Она спрашивала про тебя, про то, как ты все это выдерживаешь. Я ответил, что ты в норме, держишься хорошо — в той степени, в которой можно ожидать…

— Меня беспокоит доктор Кейд, — заявил я.

Мне хотелось сказать гораздо больше, но поблизости находилось несколько студентов. Они ходили по проходам между стеллажей или сидели, опустив головы и склонив спины, в отсеках для научной работы, типичных для книгохранилища. На самом деле, доктор Кейд меня совершенно не волновал. Я уверен, что он беспокоился, но отнесся к исчезновению Дэнни в классическом стиле — не очень расстроился, не был слишком спокоен, просто удобно устроился где-то посередине, не остановившись на какой-то конкретной эмоции. Видимо, он философски отнесся к этому делу, опасаясь, что Дэн совершил самоубийство, но, тем не менее, считая, что бывают и гораздо более жуткие судьбы. Просто нельзя представить, чтобы профессор присоединился к всеобщей истерии. Я был уверен, что даже самолично обнаружив тело Дэна, он продемонстрирует только спокойствие и уравновешенность: немного удивится, потом наступит момент грусти, затем Кейд станет серьезно размышлять о чрезмерных юношеских эмоциях и тихо пожалеет о потере прекрасной жизни…

Арт сделал пару затяжек.

— Не стал бы особо беспокоиться из-за доктора Кейда, — сказал он. — Думаю, что он, в некотором смысле, наслаждается всем этим… Предполагая, что результат будет положительным, как надеемся мы все. Знаешь, во всем этом есть что-то героическое и легендарное — как в захватывающих трагедиях…

Я молчаливо с ним согласился — в той мере, в какой позволяло чувство вины.

— Ты и половины не знаешь, — сообщил Арт, после чего ненадолго замолчал с трубкой во рту. — Примерно три года назад Дэн пытался совершить самоубийство.

Один из студентов в отсеке для научной работы заметно напрягся и повернул голову. Артур продолжил:

— Это было после смерти отца, тогда Дэнни было где-то четырнадцать. Он забрал у матери валиум и наглотался таблеток. Он сам про это рассказывал какое-то время тому назад. Мы поняли, что особо он от суицидной попытки не пострадал.

Арт покачал головой. Парень был или прекрасным актером, или говорил честно, поскольку выглядел по-настоящему встревоженным.

— Значит, думаешь, что это повторилось? — сделал я вывод, пытаясь скрыть сарказм. — Еще одна попытка самоубийства да?

— Кто знает? Мы не ничего не можем сказать, пока его не найдем. — Артур снова затянулся трубкой. — Кстати, вспомнил. Завтра с утра мы с Хауи отправляемся во «Фруктовый сад Виктора». Думаю, тебе следует к нам присоединиться. Если нам будет помогать еще один человек, мы охватим большую территорию.

Он выпустил облако дыма, затем повернулся на каблуках и ушел. Его пальто словно бы лизнуло косяк двери перед тем, как она захлопнулась. Почему-то мне оно показалось похожим на язычок черного пламени.

«Он что-то придумал, — понял я. — И все идет по его плану».

Я оставался в библиотеке до темноты, а когда вышел на ступени, был снегопад. Снежинки материализовались из ночного неба и кружили в свете фонарей, стоявших вдоль основной дорожки через университетский двор. За прошедшие четыре часа я принял много решений — и отказался от всего. Я решил сказать полиции правду, решил показать доктору Кейду письмо, которое лежало под матрасом в моей комнате в общежитии, решил прямо спросить Арта насчет предсмертной записки, а заодно — о том, почему то же стихотворение лежало у него на письменном столе несколько недель назад…

Вместо этого я отправился в Падерборн-холл и поспешно миновал вестибюль, держа голову опущенной. Хотелось проскользнуть к себе в комнату незамеченным. Там я собирался заползти в кровать и лежать до следующего телефонного звонка или поразительного открытия. Может быть, уже пропал Хауи, доктор Кейд или даже сам Арт. Все начинало казаться нелепым, бессмысленным и абсурдным, словно я вдруг очутился в какой-то пьесе среди декораций, войдя в роль одного из статистов. Я был почти уверен, что являлся на каком-то этапе одним из главных героев, но в процессе постановки мое имя свалилось с афиши. Теперь большие печатные буквы топтали толпы людей, которые шли в театр, чтобы посмотреть следующую сцену. Может, это и есть невидимость, — размышлял я. Возможно, от меня исходит какой-то жуткий запах, из-за которого все держатся подальше, — прогорклый отвратительный запах страдания и муки, который, как говорят, испускают вурдалаки и упыри, пока грустят вокруг кладбищ и покойницких.

Я прошел мимо пары первокурсников на лестнице и услышал обрывок разговора. Завтра в Гаррингер-холле, в бывшей алтарной части храма, собирался выступать декан Ричардсон. Предполагалось, что это будет объявление о предоставлении консультаций и услуг психолога для всех студентов, которые находятся в напряжении, особенно, для тех, кого, по их мнению, подавляет университет. Вероятно, таким оказался неуклюжий способ заявить о причине исчезновения Дэна. Способ справиться с кризисом — затыкание дыры после протечки.

Я увидел, как Николь выходит из комнаты, одетая в свои любимые обтягивающие черные брючки и зеленый свитер с воротником-хомутом. Она мгновенно бросилась ко мне, крепко обняла, а потом засыпала сочувственными вопросами и обеспокоенными взглядами:

— Значит, все в доме сходят с ума — или нет?

— Нам всем очень тяжело, — ответил я.

Опять эта фраза — словно строка из сценария какой-то мыльной оперы, когда симпатичная героиня находится в коме, а семья и друзья сидят вокруг ее кровати в больнице.

— Это так дико! — воскликнула Николь. — Я же с ним разговаривала, словно это было вчера! Помнишь тот день в университетском дворе? Он был такой забавный. Как думаешь, с кем все в порядке? Кто-то мне сказал про предсмертную записку, но я ответила, что они спятили. Ведь я в прошлом семестре работала в комитете студенческой взаимопомощи. И нас во время работы там обучали распознавать признаки склонности к самоубийству. Дэн не показывал ничего подобного. Конечно, хорошо я его не знала, но можно мгновенно определить, как только встречаешь человека…

Она посмотрела на свои ногти, прищурилась, безжалостно их изучая, а потом занялась заусеницей.

— Кстати, у меня есть очень хорошая травка, — заявила она. — Хочешь расслабиться?

— Считаешь, это поможет?

Николь уверенно закивала и схватила меня за руку.

— О-о, определенно. Когда моя мать вела себя после развода, как настоящая сука, я целый месяц курила марихуану почти каждый день. Это гораздо лучше, чем выпивка — от нее бывает депрессия, а потом еще и чувствуешь себя ужасно. А кроме всего прочего, знаешь, что к марихуане не бывает привыкания? Это правда. Можешь курить тридцать дней подряд и закончить, когда захочешь. Если попробовать то же самое с кокаином, то будешь носиться кругами, как курица с отрубленной головой…