Страница 51 из 94
Баночки и стеклянные коробочки покрывал толстый слой пыли. Когда я обтер верх одной из самых больших склянок, то понял, откуда идет запах. Внутри плавала неподвижная кисть руки. Она распухла, а облезающая кожа выглядела, словно пчелиный воск.
Я повертел банку в руках и осмотрел кисть со всех сторон.
«Чья это рука? — подумал я. — Николаса Донегара? Какого-то повешенного вора?»
Я знал про «мертвые руки» — кисти рук повешенных преступников. Их отрубали и использовали для защиты от воровства.
«Да, вам это не помогло», — подумал я и стер пыль с еще одной банки.
Внутри оказалась ступня с двумя отсутствующими пальцами. Я счистил пыль со стеклянных баночек. Там хранились различные органы, везде имелись надписи на английском языке. Я увидел селезенку, желчный пузырь и печень. В самой большой банке находился крупный серый кусок. На этикетке, приклеенной к стеклу снаружи, значилось «Сердце Никифора, Адриатического Гиганта».
Самую большую банку прикрывало черное полотенце. Я сделал глубокий вдох и снял покрывало.
В стеклянном шаре хранилась голова. Это чудовище смотрело на меня ввалившимися глазами. Создавалось впечатление, что они могут в любой момент моргнуть. Я увидел черные вьющиеся волосы, которые кружились в жидкости, раздутые деформированные губы, оскаленные зубы цвета топленого молока. Под головой, на деревянной подставке было выгравировано:
Доктор Горацио Дж. Гримек
Ясновидящий, спирит, провидец
Просите, и дано будет вам.
Я уставился на голову, одновременно испытывая очарование и отвращение. Потом постучал по склянке костяшками пальцев. Горацио уставился в ответ. Волосы так и кружились в жидкости вокруг головы, черные линии пересекались на лбу.
— Философский камень существует? — спросил я.
Создавалось впечатление, будто одно его ухо вот-вот отвалится.
— Арт найдет книгу, которую ищет? Сколько лет Корнелию?
Я склонился поближе и прошептал:
— Эллен любит меня?
Горацио Дж. Гримек продолжал смотреть в никуда. Над ним висел плакат с изображением Кармина Великолепного. Кармин держал черную палочку в одной руке, а в другой — огненный шар. Глаза у него были ярко-голубого цвета, словно летнее небо.
Пришлось опустить черное полотенце на место.
«Глупо», — подумал я, повернулся и пошел прочь.
Именно в этот момент послышался глухой удар. Такой звук может произвести нечто, плавающее в ведре с водой, если ударится о стенку. В дальнейшем я убедил себя, что этот звук произвела мышь, которая выбежала из укрытия и неслась среди банок и стеклянных коробок. Но в то время, когда я еще считал возможным все, находясь в подвале бывшего стриптиз-клуба, превращенного в бенедиктинский монастырь в поисках старинной рукописи, в которой на пожелтевших страницах между обложек, обтянутых свиной кожей, содержится секрет бессмертия, я поверил: голова доктора Горацио Дж. Гримека все еще, вероятно, обладала какими-то способностями к чародейству.
Я рванул из комнаты, ударившись бедром о письменный стол, уронил коробку с пластиковыми волшебными палочками, вылетев в большое помещение и захлопнув дверь за собой.
Арт поднял голову от стопки книг. Двигался он медленно, с каким-то отстраненным интересом.
— Нашел что-то полезное? — спросил он.
Я тяжело дышал, сердце судорожно билось в груди.
— Человеческая голова в стеклянной банке, — сообщил я.
К моему удивлению, Арт просто кивнул и вернулся к работе.
Альбо любезно разместил меня в одной из свободных комнат. Там стояли кровать, покрытая тонким шерстяным одеялом, и старый обогреватель с открытыми и накаленными докрасна спиралями. Арт сказал монаху, что, с его разрешения, он продолжит поиски и ночью. Если рукопись найдется, то утром Артур сделает Альбо предложение…
— Предложение? — переспросил монах.
— О покупке книги, — пояснил Арт. — У меня есть некоторое представление об ее ценности, но вы наверняка можете назвать свою…
— Наши книги не продаются, — отвечал Альбо с доброй улыбкой. — Определенно, деньги нам нужны, но я не могу расстаться с нашими книгами. Они — наша единственная связь с прошлым.
Думаю, Артур собирался что-то ответить, но брат Альбо успокаивающе улыбнулся.
— Конечно, вы можете скопировать все, что вам требуется. Если хотите, я попрошу брата Лушаузена вам помочь.
— В этом нет необходимости, — ответил Арт. — У меня есть помощник.
Он посмотрел на меня и приподнял брови.
— Hoc opus, hie labor est, — сказал я. — Это трудная работа, требует большого труда.
Альбо рассмеялся, в уголках глаз появилось множество морщинок. Я почему-то подумал про рукава высохшего русла реки.
Где-то посреди ночи я проснулся. Надо мной стоял Арт и легко тряс меня за плечо. Секунду я думал, что нахожусь у себя, в доме доктора Кейда.
— Эрик! — прошептал Арт.
Обогреватель мерцал красным светом. Шерстяное одеяло опустилось мне на пояс, я дрожал. Лицо Артура напоминало полумесяц: одна половина освещалась оранжевым светом, исходящим от обогревателя, другая оставалась погруженной в темноту.
«На этот раз у него рак, — подумал я. — Или, возможно, какое-то редкое заболевание крови. А может, он хочет поговорить об обычных вещах — византийских литературных салонах в Фессалониках, астрономической обсерватории в Трапезунде, о подъеме и крахе империи саксов?..»
Я натянул одеяло на себя.
— Я ее нашел! — возбужденно сообщил Арт. — Я отыскал книгу.
Мне тоже хотелось порадоваться, но действовала разница во времени, и я не мог представить, как встану с кровати и пойду по холодному каменному полу.
— Я устал, — сказал я.
— Говори тише, — прошипел Артур. — Мне нужно, чтобы ты кое на что взглянул.
— Сколько времени? — спросил я.
— Три часа, может четыре, — ответил он, запустил руки в волосы и обвел глазами маленькое помещение. — Одевайся и следуй за мной. Ради всего святого, не шуми.
Мы уселись на сцене в самом большом помещении гостиницы, рядом с шестом. Белые рождественские гирлянды освещали книгу. Остальная часть помещения была погружена во тьму — маленькие круглые столики, углы. Огоньки отражались в зеркале за барной стойкой, словно далекие звезды.
Арт надел резиновые перчатки и держал в руке ювелирную лупу.
В центре обложки находился ряд желудей, как и описывалось у Гильберта. В четырех углах стояли слова «Fides, Lux Lucis, Caritas, Aequitas»: «Вера, надежда, любовь, справедливость».
«Lux lucis, — подумал я. — Какой странный выбор слов».
Надежда «lux lucis» полностью отличается от «spes», теологической добродетели, именуемой «надеждой». Spes — это желание будущего добра, которое, как считала средневековая церковь, возможно достичь только с помощью Бога. (Теперь-то я знаю, что «spes» также подразумевает надежду на вечную жизнь, которая славит Бога. Ведь, по мнению Церкви, вечная жизнь возможна только через Бога. Зная это, решение Иоганна Малезеля о замене «spes» на «lux lucis» приобретало еще большей смысл).
«Lux lucis» — это свет, видимый глазом, свет дня, который проливается на что-то неизвестное. Такая двойственность, двусмысленные выражения — не редкость в еретических текстах. Сама природа еретических трудов подразумевает скрытые значения, ясные только посвященным. Но, похоже, брат Малезель не был столь умен, как считал сам. А может, ему было просто все равно, обратит Церковь на это внимание или нет.
Однако ничто из этого Арта не интересовало. Когда я спросил его, что он думает про lux lucis Малезеля, он просто шикнул на меня и прочел вслух громким шепотом, с верха первой страницы:
— «Я выдвигаю гипотезу, что в этой трансмутации мышьяк действует в виде катализатора, как и сера…»
Арт перевернул страницы и нашел тридцать восьмую. У Гилберта отмечалось, что на этой странице была прожжена небольшая дыра, пострадала и следующая. Артур вставил в глаз ювелирную лупу и аккуратно разгладил края дыры пальцем в перчатке.