Жестяные игрушки

— Мои дорогие соотечественники, мужчины и женщины, — говорит он. — С Днем Австралии вас всех. Это не самое плохое место для жизни, правда. — Толпа отзывается одобрительными криками. С деревьев срываются встревоженные птицы.

Со стороны Сент-Килда-роуд доносятся звуки оркестра волынщиков. Прекрасные горские мелодии повисают в воздухе, наполненном запахами парада. Сладкая вата и конский навоз, хот-доги и пороховая гарь, человеческий пот и дизельные выхлопы, дезодоранты и духи — все смешивается в один букет порывами северного ветра.

За спиной Абсолютного Рекса, по оси белого брезентового задника с логотипами и эмблемами комитетских спонсоров висят шторы из ультрамаринового бархата. С правой стороны их свисает серебряная лента, за которую должен дернуть Премьер, чтобы шторы раздвинулись, открыв объективам телекамер флаг-победитель. Чуть ниже штор стоит на мольберте картонный чек размером с пляжное полотенце. На чеке красуются черные и золотые буквы и цифры. Шторы интригующе шевелятся на ветру. Теперь я замечаю, что галстук Абсолютного Рекса изготовлен из того же бархата, что и шторы. Что, на мой взгляд, совершеннейшая дичь. Что это должно сказать и кому? Или это лично и визуально связывает его с открытием окна в будущее?

Он наклоняется вперед, к толпе, еще сильнее. Пальцы его, вцепившиеся в края кафедры, побелели от напряжения.

— Но нынешний День Австралии, леди и джентльмены, посвящен не только земле, где расположена эта страна, не только многим, многим нашим достижениям, не только благодарности за блага, которые дарят нам эта прекрасная земля и наш собственный труд. Сегодня… такой день… когда мы сильнее, чем в любой другой, подтверждаем те обещания, что дали нации… себе самим и нашим братьям-австралийцам, обещания, что мы исправим, что осталось еще неправильного, и сделаем эту страну еще лучшим местом для жизни. — В толпе слышится треск аплодисментов. — Сегодня такой день, когда мы верим в обещания лучшего будущего. Сегодня такой день, когда мы смотрим друг другу в глаза и говорим: «Мы можем сделать все, как надо. Мы должны сделать все, как надо. Весь мир смотрит на нас. Весь мир хочет знать, возможно ли сделать такое». Леди и джентльмены, сегодня такой день, когда мы должны принять свою ответственность как австралийцы, принять свою роль пионеров будущего нашей цивилизации. Потому что… кто, если не мы? — На этот раз ему хлопают громче, и он присоединяется к аплодисментам, пока они не стихают.

— Кто, если не мы? — Голос его срывается от волнения. Он едва-едва справляется с весом тех слов, которые произносит. А может, он торгует идеями, и вот так выглядит процесс такой торговли. Он цепляется за кафедру, стискивает зубы, сдерживая слезы, делясь своими мыслями, своим искусством, своими эмоциями с братьями-австралийцами. Он держит паузу. Он дает своим словам проникнуть в души самых дальних или недалеких слушателей.

Премьер-министр то закидывает ногу на ногу, то снимает ее. Я вижу, как он заламывает бровь — раз, другой, и недовольно сжимает губы, и вытирает руки о штанину. У него неуверенный вид, словно его обманом заставили играть главную роль в дешевой мелодраме на порядок ниже его достоинства.

Абсолютный Рекс тем временем все взвинчивает эмоциональный накал, что заставляет меня думать, что ему делать и как себя вести в более значительных жизненных ситуациях. Эти торговцы, эти чтецы новостей, эти торговцы недвижимостью, грузовиками, легковушками, продавцы политики и Бога, эти люди, которые каждый день прислушиваются к настроениям и желаниям своих клиентов… куда им идти, когда разразится беда? Эти непризнанные актеры, каждый день изливающие перед нами свои эмоции, чтобы лучше продать нам мир. Целуют ли они своих отцов с той же страстью, с какой описывают великолепие викторианского дома с тремя спальнями? Делают ли жене, с которой прожили тридцать лет, ручкой с той же скорбью, с которой рассказывают о наводнении в Чили в шестичасовом выпуске новостей? Убеждают ли жену в искренности своей любви с той же дрожью в голосе, с которой проталкивают увеличение налогов? На каком языке говорят они в момент своей личной трагедии, если собственный язык они осквернили, торгуя своим товаром?

— …поэтому мы благодарны Премьер-министру, что он почтил нас своим присутствием, чтобы объявить победителя нашего конкурса. Но еще больше мы благодарны ему, что он разделяет нашу веру в то, что, объединив усилия, наши и его, мы сделаем завтрашний день лучше сегодняшнего… завтрашнюю Австралию лучше сегодняшней. Леди и джентльмены… австралийцы… позвольте пригласить к микрофону Премьер-министра Австралии.

Он сходит с трибуны, опустив взгляд и приглаживая волосы руками, словно буря эмоций у него в голове совершенно растрепала прическу. Теперь ему аплодируют все. Все совсем одурели вместе с ним. Бог мой, да он их всех окрутил. Они начинают вставать — сначала одиночки, потом все больше, семьями, рядами, всей толпой.

Они кричат, и свистят, и хлопают, и стучат по спинкам сидений, и заводят себя все сильнее, и скоро забывают, наверное, из-за чего кричали, и свистели, и хлопали, и стучали. Я смотрю на Абсолютного Рекса. Он все еще стоит, опустив взгляд, наслаждаясь реакцией аудитории.

Премьер-министр встает со своего места, идет вперед, хлопает Абсолютного Рекса по плечу — типа, молодец, приятель, — поднимается на трибуну и, одернув рукава, поднимает руки ладонями вперед, призывая толпу к молчанию. Чуть взмахивает ладонями. Довольно. Замолчите, пожалуйста. В ответ слышится металлический стук: зрители опускают сиденья и садятся. Толпа стихает и превращается в то, что политический лидер считает достойным своего положения.

Мужчины, которых АСБР обучила жить, опережая наше время на пять секунд, чтобы они могли вычислить смуту и пристрелить нас, прежде чем мысль о ней сформируется у нас в голове, маячат в первых рядах зрителей. Они стоят, прикрыв глаза зеркальными очками и сцепив руки у лобка, в устрашающе невозмутимых позах. Глядя на нас из-под зеркал. Поворачивая эти зеркала с отражающейся в них разноцветной толпой туда и обратно. Телеграфируя нам вспышками отражений, чтобы мы остерегались. Чтобы мы даже в мыслях этого не держали. Я, типа, опережаю ваше время на пять секунд, и я могу всадить всю обойму, все одиннадцать девятимиллиметровых пуль в медной рубашке в шестисантиметровый кружок всего за четыре с половиной из этих пяти секунд. Что превращает меня в ультрасовременный меч карающий, а вас — в прах, прежде чем вы успеете осрамиться.

— Спасибо, леди и джентльмены. Спасибо, — начинает Премьер-министр. — Признаюсь, я очень польщен и, можно сказать, горд, что принял участие в церемонии вручения гражданства некоторым новым австралийцам. И я благодарен им, что они позволили мне разделить с ними минуты их… не побоюсь этого слова, нового рождения. Я говорю это совершенно серьезно. Я в долгу перед ними. Ибо для этих людей, их родных и любимых — это особые минуты. Минуты, когда они обрели права и свободы, ради которых многие трудились долгие годы. Права и свободы, к которым многие из нас привыкли как к чему-то само собой разумеющемуся. Это были волнующие минуты для меня.

И тут я вижу, как он приближается. Толпа вокруг него окрашена в яркие цвета лета и праздника. Он в сером в бледную шашку костюме из плотной ткани, бесформенного покроя. Наверное, тот провисел у него в шкафу с тех пор, как он продал свой последний грузовик. С семидесятых. Он приоделся. Привел себя в соответствие с тем, как, по его мнению, должен выглядеть участник торжественной церемонии. Или кто-то из близких такого участника. Объявляет меня своим и предлагает мне себя.

Может, он пьян? Хотя вряд ли. Он держится вполне уверенно. Медленно идет по проходу между рядами тяжелой, чуть вразвалочку походкой, опустив натруженные руки ладонями назад. Глядя на него, я вдруг понимаю, что сумей он тогда сказать мне по телефону то, что хотел сказать, ему не нужно было бы приезжать. Или, наверное, если бы это сказал ему я. Мы бы поняли друг друга, и между нами не осталось бы ничего недосказанного. И ничто не гнало бы его сюда сегодня, чтобы быть рядом со мной в минуту моего величайшего… чего бы там ни было. Торжества… или поражения. Но мы с ним родом из времени и места, где это невозможно высказать. Он обут в лакированные черные ботинки, которые, наверное, купил ради такого случая.