Луговая арфа

– Ответственны?! Никто кроме нас не может быть ответственным за все это. – Сестра Ида оттерла судью у изголовья Райли. Она оторвала огромную полосу от своей рубашки для перевязки. – Благодари свои звезды, парень, ему попало только в плечо.

Воздух затрясли вздохи облегчения.

– Но он без сознания, кто-нибудь из вас лучше бы сбегал за доктором.

Ей удалось остановить кровотечение с помощью импровизированного бинта из своей рубахи. Шериф и трое из его компании сомкнули вкруговую руки, для того чтобы создать нечто вроде носилок для Райли. Но не только Райли в этот момент нуждался в помощи – совсем рядом приходил в себя преподобный Бастер: с дрожащими конечностями и все еще с петлей на шее, он тоже не мог подняться с тропы без посторонней помощи. Наконец, его подняли и потащили прочь – Маленький Хоумер побежал за ним:

– Эй, ты! Верни назад веревку!

Амос Легран решил подождать Верину, она сказала ему, что он может идти домой, поскольку – она обвела всех нас взглядом – она хочет поговорить с Долли наедине.

Пренебрежительно махнув рукой, Сестра Ида сказала:

– Не волнуйся, мы уже уходим. – После этих слов она обняла Долли: – Господи, благослови нас… Мы любим тебя, Долли. – Затем, обращаясь к своему потомству: – Не так ли, дети?!

Раздался гул одобрения.

– Пойдем с нами, Долли… Я дам тебе свой блестящий ремень… – предложил Хоумер. Маленькая Тексако Газолин кинулась на грудь судье, умоляя и его последовать за ними. Один я оставался никому не нужен.

– Я всегда буду помнить о том, что вы простили меня, – Долли окинула грустным взглядом детей, словно стараясь запомнить лица. – Ну все, прощайте… Бегите… Ну бегите же, гроза уже близко.

И впрямь накрапывал слабенький, тонкий, легкий, как вуаль, дождик. Когда Сестра Ида и ее дети окончательно исчезли в туманной пелене дождя, Верина спросила:

– Как я понимаю, ты связалась с этой женщиной?! И это после того, что она замарала грязью наше честное имя?!

– Я не думаю, что ты вправе обвинять меня в том, что я связалась с ней. – Долли была спокойна… – А кто связался с бандитами, что палят в безоружных, с подлецами, что отбирают хлеб у детей и тащат невинных женщин в тюрьму?! Куда уж мне до такой компании. Вот где грязь…

Верина даже глазом не моргнула.

– Это не ты говоришь, Долли, – сказала она, словно диагноз поставила.

– А ты посмотри внимательнее, это – я, собственной персоной. – Долли была настроена не менее решительно.

В этом противостоянии Долли выпрямилась, расправила свои плечи, и, как оказалось, она была такого же роста, что и Верина.

– Я последовала твоему совету – держать голову высоко… Совсем недавно ты говорила мне, что тебе за меня стыдно, стыдно за Кэтрин… Столько времени мы прожили ради тебя… а теперь нам обидно сознавать, что столько времени ушло впустую… Знакомо ли тебе это ощущение, ощущение того, что уйма времени, вся жизнь потрачена впустую?

Едва слышно Верина проговорила:

– Да…

Ее лицо стало другим, это было лицо той Верины, что однажды, поздней ночью сидела над фотографиями Моди Лоры Мерфи, ее мужа и ее детей. Она покачнулась и вовремя оперлась рукой о мое плечо… настолько она была уже не той Вериной.

– Я представляла себе, как я уйду в могилу, и боль моя уйдет со мной, но вряд ли так оно будет… И не думай, что я тебе говорю это из чувства мести, Верина, но я лишь хочу, чтобы ты знала – мне тоже за тебя стыдно.

Ночь почти наступила, ночь наступила и в нашем настроении… Верина крепче сжала мое плечо:

– Мне плохо, – сказала она замогильным голосом. – Мне очень плохо, я больная женщина. Правда, Долли…

Словно не веря Верине, Долли приблизилась к ней, коснулась ее рукой, как будто своими пальцами она могла определить искренность Верины.

– Коллин, мистер Кул, помогите мне поднять ее на дерево.

Верина стала возражать против лазания по деревьям, но вскоре, убежденная нашими доводами, вполне быстро и легко влезла на наш пятачок. Наш маленький плотик среди ветвей китайского дуба, казалось, медленно плыл сквозь мглу мелкого, тонкого дождя, но там, на нашем месте, было сухо и уютно. Дождь так и не смог пробиться к нам сквозь зонтик листвы. Некоторое время среди нас царило молчание, до тех пор пока Верина не сказала:

– Долли, у меня есть что сказать тебе, и мне было бы удобнее сделать это наедине с тобой.

Судья Кул скрестил руки на груди:

– Боюсь, мисс Тальбо, что вам придется мириться и с моим присутствием здесь. – Судья не был настроен воинственно, но по всему было видно, что он тверд в своем решении и отступать не собирается. – Мне так или иначе небезынтересен исход вашего дела с Долли.

– Вот как?! С чего бы это? – Та прежняя Верина стала потихоньку приходить в себя.

Судья зажег огарок свечи. В ее свете наши тени походили на загадочных, сгорбленных существ, подслушивающих наш разговор. Прямая, гордая осанка судьи говорила о той решимости, с которой он собирался отстаивать свои права, весь вид его говорил об этом. Верина и сама не подарок в отстаивании своих интересов, не привыкшая иметь дело именно с такими мужчинами, как Кул, заметила это и нахмурилась:

– Помнишь или нет, Чарли Кул, пятьдесят лет назад ты и еще несколько мальчишек попались у нас в огороде, когда воровали смородину? Мой отец поймал тогда твоего двоюродного братца Сета, а я поймала тебя? Ты тогда выглядел совсем жалким.

Судья вспомнил эту историю: он покраснел, улыбнулся, ответил:

– А ты играешь не по правилам, Верина.

– Нет! Я играю честно, Чарли Кул! Но ты прав. Нам не стоит морочить друг другу голову – мне не очень приятно видеть тебя: если бы не ты, моя сестра не зашла бы так далеко, не вляпалась бы во всю эту гадкую историю – это ты подстрекал ее… и я была бы благодарна тебе, Чарли, если бы ты нас оставил здесь вдвоем, дальше уже не твое дело.

– Нет, это не так… Судья Кул, Чарли… – Долли вмешалась и остановилась в нерешительности, может быть, впервые подвергая сомнению правильность своей позиции.

За нее сказал судья:

– Долли хочет сказать, что я предложил ей свою руку и сердце.

– Это… – Через несколько секунд Верина сумела-таки переварить новость. – Это замечательно… Весьма! Я бы никогда не подумала, что у вас такое чувство воображения… Или это оно у меня? Воображение… Или это мой сон – на дереве, ночью, в грозу… но я не вижу снов… или я забываю их еще до того, как проснусь… Так вот, милые, этот сон нам всем лучше забыть.

– Полагаю, что это сон, Верина… Сладкий сон… Мужчина просто не может жить без снов… Мужчина, что не видит снов, – это все равно, что мужчина, который не потеет… он накапливает в себе такие яды…

Верина проигнорировала его высказывание. Все ее внимание было обращено на Долли, и внимание Долли было сосредоточено на Верине. Они понимали друг друга без слов – язык знаков, язык взглядов, борьба умов… Слов не было… Затем Верина спросила Долли:

– Ну так что насчет него? Ты приняла его?

Дождь усилился и перешел в сплошной ливень, отбивающий густую барабанную дробь по листьям и травам леса. Но как бы ни был он силен, лишь редкая капля могла достать нас. Наша площадка оставалась сухой. Судья закрыл огонек пламени своей рукой. Он тоже ждал окончательного ответа в таком же нетерпении, как и Верина. Я тоже ждал, снедаемый любопытством, хотя и чувствовал себя абсолютно лишним при этой сцене. Кто я среди них троих… тот самый шпионящий мальчик… Странно, но мои симпатии распространялись на каждого из этой троицы… Они стали для меня чем-то неразделимым и дорогим.

Похоже, что и чувства Долли боролись между судьей и сестрой.

– Я не могу… – почти прокричала она… – Я думала, что найду свой путь поступать правильно… Но этого не случилось… Я не знаю… может, кто другой знает… Право выбора… Я думала, что я смогу прожить свою жизнь…

– Но мы и так прожили свои жизни, – прервала ее Верина. – Тебе нечего стесняться своей жизни… Ты никогда не требовала больше того, что имела… Я тебе всегда завидовала. – И уже совсем ослабевшим голосом: – Пойдем домой, Долли… Оставь решения мне… Ведь так уж повелось…