Карантин

– Не переодевайся, – повторила она, потерла щеки, словно набежавший румянец обжигал их, сдернула с крючка нагрудник. – Мальчики, которые хохочут в душевой, не обидятся, если я воспользуюсь чужой амуницией?

– Они не из обидчивых, – словно передразнивая гостью, наклонил голову Павел. – Чего хочешь?

– Ой, многого! – улыбнулась Тома. – Но это потом. Пока – проверить тебя на прочность. На дорожке, но вживую, без электричества. Работаем до пояса. До хорошего контакта. Что вы тут скрещиваете?

– Что угодно. – Павел почувствовал странный холод, побежавший по спине. – Это любительский клуб. Сабли, рапиры, шпаги.

– Тогда шпаги – они чуть тяжелее.

Она взяла маску, подошла к стойке с оружием, вытянула трехгранный клинок, хмыкнула, пощупав насадку:

– Баловство.

– Тома! – забеспокоился Димка. – Имей в виду, Пашка из лучших. Хоть на шпагах, хоть на мечах, хоть на ножах. Это тебе не два притопа, три прихлопа, как в вашем фитнес-центре. Он еще и историческое фехтование в институте вел, и кэндо занимался в детстве. Я ничего не путаю? Паш, занимался ведь?

– Дима, отвянь, – попросил Павел и в первый раз назвал ее по имени. – Значит, Тома? Перчатки?

– Зачем? – Она взмахнула несколько раз шпагой, словно приноравливалась к ее весу и рукояти, надела маску. – Ты же не будешь меня калечить?

– Не должен. – Он двинулся к противоположному концу дорожки. – Хотя все правила я нарушаю по-любому. Сам себе удивляюсь.

– Ну мы же не в аптеке? – Румянец все еще красовался у нее на щеках. – Или таки да? Димка сказал, что ты относишься к редкому отряду благожелательных зануд.

– Реже не бывает, – согласился Павел. – Отряд зануд, класс млекопитающих. Вид – Шермер обыкновенный. Дюков, как всегда, точен.

– Алло! – подал голос Дюков. – Я пока еще здесь!

– Фамилия у тебя красивая, – не повела в сторону Димки даже глазом Томка. – Отец был из французов?

– Из немцев, – прищурился Павел. – И не отец, а дед по матери. Из обрусевших немцев. С петровских времен.

– А отец? – не отставала девчонка. – Или у вас в роду властвовал матриархат?

– Училась? – хмыкнул Павел, оценив выполнение девчонкой салюта.

– Было, – встала она в правостороннюю стойку. – Отец как-то пристроил в секцию, чтобы не пропала глупая и молодая. Не думала, что пригодится… А ты умеешь не отвечать на вопросы.

– Познакомишь с отцом? – согнул колени Павел.

– Будет повод? – заинтересовалась Томка. – Тогда и ты.

– Эй! – повысил голос Димка. – О чем это вы договариваетесь?

– Молодость уходит, Дима. Пора устраивать личную жизнь, – ответила Томка и тут же сделала выпад.

Она сражалась неумело, но интересно. Павел сразу понял, что девчонка и в самом деле не в первый раз оказалась в фехтовальном зале, но вряд ли увлекалась шпагой по-настоящему. И все-таки в ее движениях было что-то едва различимое, но особенное – не просто талант, умноженный на хорошую физическую подготовку. Она сражалась так, словно когда-то родилась с саблей или мечом в руке. И не менее десятка ее предков рождались с саблями или мечами в руках. Или эти мечи и сабли висели у них в жилищах, и они хватались за них при первой возможности.

Нет, Томка не показала ничего особенного, да и не сражалась всерьез, скорее играла, неумело выполняла обычные приемы и вдруг, словно случайно, закручивала редкие и сложные. Играла, как играют молодые щенки, прихватывая зубами друг друга, не боясь сделать больно. Павел только защищался. Отбивал ее выпады, парировал уколы, но не пытался уколоть сам, хотя такие возможности она ему предоставляла. Или намекала на их возможность. Провоцировала она его напрасно: Павел никогда не раскрывал умения полностью. Даже в схватках со старыми знакомыми фехтовал скупо, сдержанно, чего уж говорить о незнакомцах. Выкладывался ровно настолько, чтобы не уступить, не более того. Точно так же и в жизни. Сколько себя помнил, всегда держал дистанцию, и если даже с кем-то разговаривал откровенно, выкладывал едва ли десятую часть из того, что знал, а чаще всего предпочитал держать язык за зубами даже в ответ на откровенность. А чем отличалась схватка от разговора? Разве только тем, что в ней не удавалось отмолчаться вовсе: приходилось отвечать на стальные Томкины возгласы хотя бы короткими репликами.

Когда прошло минут пять и всякий новичок давно бы уже сбил дыхание, она уколола его в бедро. Или он позволил ей уколоть себя в бедро. Вышедшие к этому времени из душевой друзья Павла встретили ее укол аплодисментами.

– Работаем до пояса? – сдвинул маску Павел.

– Никогда никому не верь, – ответила она и, сдувая капли пота, повисшие на носу, повторила: – Никогда никому не верь, – и еще раз выговорила медленно и отчетливо: – Ни-ког-да ни-ко-му не верь.

И тут же улыбнулась.

– В схватке никогда никому не верь. Ведь это не страйкбол? Абсолютная честность нужна только там. Я правильно поняла? Да и то, не стреляй эти ваши пукалки шариками…

Через неделю Томка сжимала в руках австрийскую универсальную винтовку и в команде из восьми человек подбиралась к занятой «противником» высотке. Жора-гигант, командир отряда со смешным названием «Планктон», который принял незнакомку в игру с кислой миной, вечером показал Павлу большой палец. Девчонка за весь день не задала ни одного вопроса, вообще не сказала ни единого слова и не только не заныла, когда группе пришлось переползать через болото, но еще и сумела не отстать от умудренных военной забавой крепких мужиков. К тому же она не сбивала дыхания и двигалась бесшумно. Что же касалось внезапной атаки на позицию соперников, именно она не только обнаружила дозорного, но и неслышно подобралась к тому и смогла удерживать здорового парня с зажатым ртом не меньше минуты, которой хватило, чтобы противник был застигнут врасплох.

– Ну? – спросила Томка Павла, когда едва ли не каждый из новых знакомцев с восхищением похлопал ее по плечу. – Не пожалел?

– А сама? – Он аккуратно упаковал в чехол любимый дробовик.

– Ноготь сломала, – смешно надула она губы. – Здоровый бугай оказался, хотя я вроде его правильно зажала – как батя учил, за шею. Едва не задушила!

– Ага. – Павел сдержанно улыбнулся. – Ему теперь вся команда завидует. Такая дивчина грудью к спине прижималась! Говорит, всякий бы без движения замер!

– Но ты же – не всякий? – Она в мгновение стала серьезной, хотя уже привычно залилась румянцем. – Когда следующая войнушка?

– Через месяц. – Он застегнул молнию. – Удовольствия нельзя частить.

– Это касается всех удовольствий? – Томка стянула с лица защитные очки. – Что мне придумать, чтобы увидеть тебя раньше?

– Ну существуют разные способы… – Павел все еще не мог понять, что его удерживало от того, чтобы обнять ладно сложенную воительницу, на которой даже камуфляж казался модельным одеянием. – К примеру, ты могла бы пригнать в нашу с Димкой мастерскую свою машину.

– У меня нет машины. – Она смотрела на него строго, словно хотела поручить ему что-то важное.

– Тогда ничего не придумывай. – Павел постарался убрать с лица всегдашнюю ухмылку, хотя и знал, что это у него не получится. – Просто поехали ко мне.

Она была родом из Латвии. Точнее, в Латвии родилась ее мать. Отец-сибиряк, который когда-то окончил Вильнюсское радиотехническое, мотался по воинским частям по всему Союзу, слепил офицерскую семью, заполучил дочь, потерял где-то в вечных переездах жену и на излете службы уже значительно позднее кончины огромного государства все-таки сумел перебраться с Дальнего Востока под Москву. Томка так и звала его – майор. На самом деле майора звали Виктором Антоновичем Соленым, но Павел тоже, с легкой руки Томки, стал звать его майором. Правда, встретиться ему удалось с тестем не сразу. Тот работал инспектором газнадзора и редко бывал дома, мотался по командировкам. Томка проехалась по этому его свойству в первый же день, заявив, что семья у них будет неполная: у Павла, оказывается, ни отца, ни матери, у нее только отец, да и тот дома не бывает. Трудное детство ожидает маленьких Палычей – без дедушек и бабушек придется обходиться.