Карантин

– Ты что, Павлик, дурак?

Людка смотрела на него раздраженно.

– Похож?

– Как и все мужики.

Он усилием воли улыбнулся. Надо же, а недавно стереть ухмылку с лица не мог.

– Кому Томка звонила с утра? Кто с ней говорил? Ты или Костя?

– Сбежала? – Людка испуганно поднесла к губам ладонь.

Павел подумал, мотнул головой.

– Не знаю. Если и убежала, то не от меня. Разное… случается. Трудные времена, Люда. Кто с ней говорил?

– Костик, кто же еще! – Людка стала растерянно поправлять трико, волосы. – Я звонила ей, но не дозвонилась. Да что случилось-то? Объяснить можешь?

– Костик у себя?

В кармане зазвонил телефон. Пробиться пытался Дюков.

– Ты в порядке? – коротко бросил Павел.

– Да, но… – заторопился что-то выпалить Димка.

– Через пять минут перезвоню. – Павел нажал отбой. – Где Костя?

– Уехал… – Людка нервно пожала плечами. – Сегодня же пятница.

– Черт, – поморщился Павел. – Пятница. Встану намертво. Ну ладно. Если что-то будет о Томке – звони. У тебя телефон тот же?

– Послушай… – Людка собралась, сдвинула брови. – Ты вот что имей в виду, здесь, вот здесь, где всякое случается, у Томки ничего не было. Я не знаю, любила она тебя или нет, но здесь у нее ничего не было. Подкатывали многие. В том числе и такие, за которыми я поползла бы, повизгивая. Ничто ее не прошибало. Особо рьяных она и отоварить могла. Я сама видела не раз. Пара ударов – и крепкий мужичок превращается в студень. А год назад, помню, приезжал тут один, златые горы сулил, а она отказалась. Мужик тот ошалел, глаза выкатил, приказал охране, чтобы скрутили девчонку, только не вышло ничего. Четверых раскидала – думаю, что никто без последствий для здоровья не обошелся, а самому главному прошептала что-то, он взвыл и бегом прочь бросился. Неужели не рассказывала?

– Нет, – покачал головой Павел и добавил после паузы: – Я ж ей тоже не рассказываю, если у меня в мастерской вал какой переломится или проводка сгорит. Работа есть работа. Что это был за мужичок?

– У Костика спрашивай, – шевельнула губами Людка.

– Спрошу, – кивнул Павел, обернулся у двери. – У кого ее можно поискать?

– Из тех, кого я знаю… – Людка задумалась. – Только у меня. С остальными она не общалась почти, да и нет никого в Москве теперь… Конечно, любой здешний качок половичком бы под ее ножки лег, только свистни, но… не тот случай.

Она смотрела на него почти с сочувствием.

– Спасибо, – сказал Павел.

– Ты это… – Она говорила торопливо, чтобы он успел услышать, почти в спину. – Приезжай, если что. Мало ли. Я одна. Просто так приезжай. Вот. Ключ на том же месте. В щитке. Без обязательств. Ни губами, ни пальцами не коснусь.

Павел вызвонил Димку уже на лестнице.

– Как сам?

– Я-то в порядке, – отчужденно проворчал Димка. – А дела наши плохи. Внутри вообще ничего не осталось. Все сгорело, а что не сгорело – так или переломано, или гадостью залито. Да и пожарные… Прибрали по мелочи к рукам кое-что, сам видел. Вот же… Как там Томка?

– Пока никак. – Павел вышел на улицу. – Ищу. Еще что?

– Ничего, – медленно проговорил Димка. – Башка трещит: крепко меня приложило! Страховой был, ничем не порадовал, с оформлением катавасия затянется на месяцы, если не дольше. И то без гарантии. Могут увязать все это с расследованием, а там… Надо подключать кого-нибудь. С клиентами проще, с меня, правда, пытались истребовать списки за год, но я и трех последних не сдал, перевел на тебя стрелки – мол, крашу, правлю, ничего не знаю. Так что готовься. Дед был, только близко не подъезжал – шестерок подсылал, – потоптались и слиняли. Зато Бабич все облазил, штаны порвал в подсобке, тысячу чертей на твою голову призывал. Да, Жора был. Но со мной почти не говорил, кивнул только. Посоветовал мотать подальше и со всех ног. С ним серьезные ребятки приехали, все обнюхали. Бабич хотел на них накатить, но ему что-то сказали – он тут же заткнулся. Умотал. До меня казах какой-то докопался. Из прокурорских или ментов, я не понял. Фамилия на букву «М».

– Мартынов?

– Можно и так сказать… – Димка выругался. – Сука. Натуральная и мерзкая сука. Если бы Жора меня не вытащил из его уазика, сейчас бы я плевался кровью. Я придурка хотел сыграть, только что слюну изо рта не пускал, а он… Умеют бить, чтобы синяков не осталось. Пустой бутылкой да по почкам. Только что я ему мог сказать? Твой телефон, кстати, истребовал. Я дал, только цифры местами поменял, типа запутался. Но у Бабича же твой телефон есть?

– Телефон есть, – скрипнул Павел зубами. – Прости, приятель, что оставил тебя. Что внутри мастерской интересного?

– Ничего, – вздохнул Димка. – То есть совсем ничего.

– А место взрыва?

– А что там должно быть? – не понял Димка. – Ямка есть. В бетоне ямка. Трещины во все стороны. Ну сейчас-то их и не разберешь, залито, завалено все, я просто споткнулся, нога в трещину провалилась, чуть не сломал. Ребята от Жоры там что-то разгребали, я потом и увидел. «Победа» сложилась, как роза в гербарии. Да чего ты хочешь, если «Альфа-Ромео» с подъемника слетела и чуть стену не пробила.

– А двигатель? – Павел медленно тронулся с места. – Что с двигателем? С волговским движком что?

– Нет его больше, – пробормотал Димка. – Куча обломков, сплющено все, что не раскололось, словно кувалдой вмяло.

– Значит, взрывчатка была снаружи, – заметил Павел.

– Что? – не понял Димка. – Ты едешь куда? Я не расслышал. Что вообще происходит? Ты хоть что-то выяснил? Чего делать-то? У меня тут взяли какую-то подписку. Может, и правда махнуть к предкам, пока данные не внесли в базы? Или поздно? Жора твой тоже мой телефон записал.

– Вот что, Дюков. – Павел повернул в переулок. – Попусту мне пока не звони. Только если что-нибудь серьезное. Очень серьезное. Если двинешь к предкам, я не обижусь. И тебя не обижу, если удастся вылезти. В любом случае попробуй залечь где-нибудь на недельку. Если рискнешь залечь дома, двери никому не открывай. Если ты сам мне будешь нужен – я приду, у меня ключ от твоей хаты есть. Но лучше не рискуй. Найди нейтральную территорию – мало ли у тебя девчонок? Только отправляйся к той, где тебя искать не будут.

– Ты двинулся, Шермер? – понизил голос Димка. – Что за дела? У меня квартира есть, куда я пойду? Да и на черта мне к девчонке – как я потом отбрыкиваться буду?

– Слушай меня, Дюков, – оборвал приятеля Павел. – Меня пытались убить. Странным способом, но точно пытались убить. Томка исчезла. Бизнес наш уничтожен. Чего ты хочешь? Чтобы к тебе пришел крепкий малый в черных очках и в сером костюме, наставил на тебя то ли пистолет, то ли насос какой-то – и начал крушить твоим телом мебель?

– Гонишь… – пролепетал Дюков.

– Вот что, Дима, – прошептал Павел. – Ты мое слово знаешь. Будут какие плюсы – поделим пополам. Будут минусы – возьму на себя. Но скажу так: если бы не Томка, сейчас бы я уже и сам сидел в аэропорту. Вместе с тобой. Решай сам. Все понял?

– Все, Шермер. – Голос Дюкова стал тихим, но твердым. – Тогда прости, если что.

– Бог простит. – Павел нажал отбой.

07

Пятничная Москва стояла. Ведущие из города трассы скрипели стальными тромбами. Клубы дыма от припозднившихся фур мешались с запахом резины и повисшим над асфальтом напряжением. Августовское солнце слепило глаза. Пожухлая трава на обочинах торопилась в осень и успевала быстрее железной реки. Машина Павла медленно плыла в плотном потоке, и он сам словно плыл внутри механической многоголовой змеи то ли как ее часть, то ли как проглоченное лакомство.

Он был растерян и одновременно зол. Слова Жоры, что он должен залечь в безопасном месте, и непонятная ему самому уверенность, что этого делать не следует, не срастались друг с другом. И не потому, что в глубине души Павел понимал, что безопасного места от непонятной опасности быть не может. И не потому, что он не мог залечь куда бы то ни было, пока не узнает, что случилось с его единственным родным человеком, внутри которого билось сердце его ребенка. Ни на секунду Павел не мог представить себя плывущим по течению. Ни на секунду не мог смириться с обстоятельствами, тем более с обстоятельствами, которые собирались хорошенько выстучать его о твердое и, может быть, острое. Он должен был что-то делать.