Пагуба

Аси кивнула, всхлипнула и побежала к южному куполу, от которого начиналась крутая лестница в ее покои. Гвардейцы разошлись в стороны, пропуская правительницу. Нет, на верхней галерее было хорошо. Дышалось легче, не пахло копотью из масляных ламп. Да и не наблюдалось ни суеты, ни угодливых физиономий вельмож, ни испуганных рож челяди. В самом деле, кто еще, кроме стражи, мог подняться на верхние галереи? Одна лестница проходила через покои ишки, другая вела наверх из покоев иша. И та и другая охранялась ветеранами гвардии. Выходит, только сам иша, ишка, две ее сестры, Ирхай, Хартага да один из двух братьев иши? Может, и не стоило разорять гнезда? Когда-то Аси восхищалась щебетом птенцов. Да уж. Нелегкая судьба выпала дочери урая Хилана. Кем она была в двадцать с небольшим? Засидевшейся в девках красавицей, на которую однажды обратил взор сын урая Хурная, робкий и обстоятельный долговязый парень, начинающий седеть с юных лет кессарец Вава? Знал ли он, что станет ишей? Вряд ли. Никто этого не знал. Прошлый иша был еще не стар, править бы ему и править. Тогда отчего Вава выбрал Аси? Да, ее старшая сестра Тупи была замужем за Мелитом — старшим братом будущего иши, и это могло послужить поводом для знакомства, но не для женитьбы. Что Вава нашел в Аси? Пленился ее кудрями и тонким станом? Но у младшей сестры Аси — Этри — и стан тоньше, и кудри гуще, пусть они и пепельного, а не золотого цвета, да и на лицо она явно красивее своей сестры. Да и что толку от стана, если Аси не может иметь детей? Почти сразу после знакомства с Вавой заболела, простудилась, упав в ледяную воду Хапы, едва не лишилась разума, ни с кем не разговаривала больше года. Целый год заново училась ходить. Долго приходила в себя. Но впервые улыбнулась, когда увидела именно Ваву, который, к тому времени став ишей, в свою очередь не забыл о веселой смешливой девчонке, не согласился на предложение будущего тестя обратить внимание на его младшую дочь, решил навестить среднюю. Тогда Аси и пошла на поправку. И вот как срослось: Аси не может иметь детей, а ише нельзя иметь детей, и, кроме Аси, ему никто не нужен. Вот так-то.

Ирхай оглянулся, вздрогнул, услышав хруст под ногой. Наклонился, разглядел выпавшего из гнезда и раздавленного птенца, раздраженно сплюнул и тяжело задышал. Все-таки следовало выпороть спальничего. Постельничий кивнул, соглашаясь сам с собой, и поплелся к лестнице в покои иши, проклиная спину, вздумавшую заболеть в самом начале лета, и отказывающие ему в этот день голову, суставы и сердце.

Иша, несмотря на вечерний час, и в самом деле отыскался в зале совета. Он сидел в мягком высоком кресле, закутавшись в темно-красную тунику, ежился, словно под оклеенными кожей вепря сводами гуляли зимние сквозняки, тянул к выложенным перед ним на бронзовое блюдо раскаленным углям руки. За его спиной, присев на высокий хурнайский стул, замер напоминающий сжатую в комок пружину Хартага с коротким копьем в руке. Справа на широкой скамье сидел, опустив голову, старший брат иши — старшина Тулии седой Мелит. Тремя ступенями ниже, в центре округлого зала, стоял посеченный шрамами и морщинами воевода гвардии Квен.

Ирхай привычно упал у порога на колени, хотя мог преклонить только одно из них, поднялся, ухватившись за резной дверной косяк, и поплелся к правой скамье. Если уж делить неурочные посиделки, то со спокойным и мудрым Мелитом. Тем более что иша и в самом деле был не в себе. Обычно спокойные глаза его провалились, поблескивали искрами тревоги и ненависти. Пальцы слегка подрагивали.

— Ты слышал? — глухим, словно растерявшим все высокие ноты голосом обратился к постельничему иша. — Ты слышал? Я приказал высечь старшину северной башни, а Квен снял у него с руки лоскут кожи, да еще вздумал защищать негодяя.

Лоб иши покрывал болезненный пот. Волосы торчали слипшимися клоками.

— О ком речь? — как можно мягче спросил постельничий, присаживаясь рядом со старшиной Тулии.

— О старшине Эппе, — склонил голову воевода Квен, широкоплечий воин, который при предшественнике иши заправлял ловчими. — Я наказал Эппа своею волею до того, как его приказал наказать блистательный иша, и наказал жестоко, шрам на руке останется до конца его дней, но теперь, когда я слышу веление блистательного иши еще и высечь ветерана, мое сердце обливается кровью. Плетка не оставит шрамов, но я лишусь старого гвардейца. Он не переживет позора. Он не луззи, чтобы наказывать его плетьми. Я не противлюсь воле правителя, я молю о пощаде для старого воина.

— Я вправе высечь плетьми любого, — отчеканил иша. — Даже любого из вас!

— Разве я позволил себе хотя бы на мгновение усомниться в твоем праве, блистательный иша? — встал на одно колено Квен. — Я готов принять плети на свою спину. Один на один с тобой, правитель. Пусть все выйдут, и я скину одежду. Хотя Хартага пусть останется. Он ведь что-то вроде твоей тени? Но если ты захочешь сечь меня даже во внутреннем дворе замка, я уже не говорю о порке на площади, тебе придется сечь мое мертвое тело. Моя честь стоит дороже моей жизни!

— А чего тогда стоит моя честь? — уронил глухие слова иша.

— Всего Текана, блистательный иша, — раздался от дверей в покои грубый голос Далугаеша.

Долговязый, шурша кожей легких доспехов, встал только на одно колено, хотя должен был опуститься на два. А вот идущие за старшиной ловчих его спутники: старый Кастас, обрюзгший, лишенный, кажется, не только волос на голове, но ресниц и бровей, урай Хилана, отец Аси, и сухопарый, вечно улыбающийся худышка Данкуй — старшина тайной службы иши, — опустились на оба колена, хотя могли обойтись и одним. Ирхай неприязненно покосился на высокого, с глазами навыкате, Далугаеша. Ни одного мгновения он не подозревал старшину ловчих в измене или еще в каких умыслах, но даже находиться в одной комнате с самым смертоносным мечником Текана без дрожи не мог. Хотя разве Далугаеш скрещивал меч с тем же Хартагой, Квеном, Данкуем? Кто из них мог бы стяжать звание лучшего? Каждый когда-то прослыл доблестным воином, а значит, и изощренным убийцей. Не считая Хартаги, о котором Ирхай вообще ничего не знал, кроме того, что Вава притащил телохранителя за собой из Хурная, когда оставлял город под опеку младшего брата Кинуна. Зато Ирхай кое-что знал об остальных. Данкуем, по слухам, пугали детей во всех Вольных землях, да и в Текане многие страшились произносить его имя. А Квеном однажды напугали целый город — Харкис. Навсегда напугали. Пусть и не он тогда был воеводой. Но кое-чем занимался именно он.

— Я смотрю, иша, у нас тут сама собой образовалась Малая Тулия? — поднял голову до того молчавший Мелит. — Воевода, постельничий, старшина ловчих, старшина тайной службы, урай Хилана, я и, конечно, в первую очередь ты, правитель Текана, — все собрались. Только смотрителя не хватает, но толстяк не заставит себя ждать, быстренько приползет. Так вот, пока его нет, хотелось бы услышать, что за беда нас настигла? Ведь только беда всего Текана может заставить так биться твое сердце? Может быть, вольные сошли с ума и собираются захватить ярмарочную площадь под стенами Хилана? Или чудовища Дикого леса научились плавать и Хозяин чащ гонит их в воды Хапы? Или на Текан надвигается мор? А может быть, ушлый торговец обманул какого-нибудь луззи? Или же небо побагровело и на Салпу надвигается следующая Пагуба? Нет, все гораздо проще. Вся проблема в чьей-то глупой шутке и в том, сечь или не сечь несчастного брюзгу и служаку Эппа, который проглядел шутника. А ведь Эпп был одним из лучших ловчих когда-то. Не он ли учил в свое время уму-разуму, скажем, того же Далугаеша?

Мелиту дозволялось больше, чем другим. Ему и младшему брату иши — Кинуну. Но Кинуна в покоях иши не было.

Иша побагровел, но не сказал ни слова, хотя скулы его заходили желваками. Ирхай едва заметно вздохнул. Если бы иша был в бешенстве, он стал бы бледнее зимнего неба, и с губ его не сходила бы улыбка. В такие минуты даже Мелит предпочитал покидать покои иши едва ли не ползком. Хотя сам Ирхай видел таким ишу только один раз, и случился этот раз почти десять лет назад. Тогда Вава, средний сын бывшего урая Хурная, только-только был провозглашен Большой Тулией — собранием ураев всех кланов — правителем Текана. Еще не впиталась в камни уничтоженного Харкиса рассыпанная поверх развалин соль. Еще не просолилась в чанах хиланского Храма Пустоты почти тысяча пар ушей стертого с лица Текана клана Сакува. Еще не был предан огню старый иша, найденный мертвым на верхней галерее, на которой еще не стояли гвардейцы. Именно тогда, сразу же после избрания и последующего рукоположения нового смотрителя, правитель Текана вызвал к себе этого самого смотрителя, чтобы понять, зачем был уничтожен клан Зрячих? Что за святотатство произошло за высокими стенами Харкиса, что старый смотритель приказал перебить почти тысячу подданных иши? Мало того, уничтожение Сакува началось с истребления выходцев из клана Зрячих в рядах самой гвардии, чтобы потом, в схватках на улицах Харкиса, добавить к этой полусотне несчастных более тысячи отборных гвардейцев. И это без подсчета перебитых в Харкисе женщин, детей, стариков.