Страница 3 из 4
— Ну, уж это чушь! — воскликнула Матильда, и тело ее всколыхнулось от негодования. — Есть, конечно, примитивное чувство голода, которое можно заглушить, нажравшись все равно чем и как, лишь бы много… Но вот тот кто не образован в области еды, например, жаренного голубя под соусом может принять за утку обычную.
— Голубя? Разве голубей едят? Я всегда думала, что голуби городские птицы.
— Да что ты, дорогая моя. Конечно, едят. Да голуби вкуснейшие создания, если их приготовить как следует. Если молодую голубку нафаршировать булочкой с корицей, мускатным орехом да потом обжарить, хорошенько поливая маслом до янтарной корочки, — эта голубка будет наивкуснейшим блюдом, а жареные голуби под грибным соусом чего стоят. О! Это птица деликатесная. Да из голубей несколько десятков блюд приготовить можно.
— Из наших городских голубей? — сомневалась Марина.
— Разумеется, из обычных голубей. Есть, конечно, и дикие голуби, но городские обладают особо тонким вкусом и ароматом. Не нужно думать, что есть чистая дичь, а есть ядовитая и в пищу не годная. Это полная чушь. Есть можно все. Даже то, что казалось бы противоестественно есть, и то от чего другие болеют и умирают. Смотря как приготовить… Ну что, Обжора, встал как истукан. Все сделал, что велено? — вдруг строгим голосом сказала Матильда.
Матильда смотрела мимо Марины, она обернулась и вздрогнула — прямо за ее спиной стоял мужчина и улыбался какой-то садистской улыбочкой. Эта улыбочка больше всего не понравилась Марине, можно сказать, она даже напугала ее: так улыбаются в фильмах ужасов маньяки. На нем был серый костюм, галстук.
— Так точно, все исполнено… Никаких-х-х… Даже не пикнул. Хотя как теперь без повара. Где теперь нового будем искать?..
— Все, молчи! Не твое собачье дело. Где будем там и будем. А я знать ничего этого не хочу… — Матильда даже чуть привстала на диване. Она бросила на Марину внимательный взгляд.
— Здесь все, — он показал Матильде шкатулку, которую держал в руках.
— Молчи, Обжора… пошел наверх.
Хотя Матильда называла мужчину Обжорой, он выглядел не то что толстым, а даже наоборот худым: мелкие черты его лица, востренький носик с ввалившейся переносицей, тонкие тесемочки губ, мелкие глазки и особенно эта не сходящая с лица улыбка… Парочка, конечно, была странная: муж-подкаблучник с лицом ненасытного садиста и жирная Матильда. Обхохочешься!
Обжора неслышно вышел из комнаты, унося шкатулку. За ним бесшумно закрылась дверь, но Марина как загипнотизированная продолжала смотреть на эту закрытую дверь.
— Что же ты, милочка, халву не кушаешь, — сказала Матильда, как-то слишком уж ласково на нее глядя.
— Спасибо, я наелась.
— Так что я хотела сказать, я мысль свою не закончила, — оживилась Матильда. — Вот Обжора, — она мотнула головой в сторону двери, за которой исчез ее муж. — Ему все равно, что жрать, он существо элементарное. Есть примитивное чувство голода, которое можно заглушить, нажравшись… все равно чем и как, лишь бы много. Причем, существу элементарному с примитивным и буквальным вкусом Обжоры все равно, будет ли он есть нежнейшее мясо лебедя по-гамбургски с изюмом, акулий плавник в мексиканском соусе или картошку с постным маслом и куском жаренного мяса из морозилки — ему нужно набить живот. Пробуя, например, марешаль из рябчиков, элементарное существо скажет, что он по вкусу напоминает курицу. Хотя это абсолютно не так, просто в своей примитивной головке из своего ограниченного количества вкусов он выбирает что-то, к чему этот вкус можно привязать. Он никогда не ощутит настоящего вкуса, ему это не дано да и не нужно.
— Так что же ему делать? Ничего не есть? — Матильда все больше нравилась Марине, она уже не обращала внимания на ее необыкновенную толстоту.
— Пусть ест вареную полбу. Миллионы элементарных существ, которые бродят по планете, не смогут отличить медведя на косточке от промороженной баранины. Человек цивилизованный, интеллектуальный и духовный должен развивать и утончать свой вкус. Утонченность, если человек хочет, конечно, достичь радости и блаженства, нужна во всем — в любви, например. Если жена сантехника привыкла к примитивным грубым ласкам мозолистых рук малоразвитого мужа, то попавшийся на ее пути изощренный сластолюбец окажется непонятым. Жена сантехника просто не способна будет ощутить тех тонких еле уловимых ласк губ, прикосновений и поглаживаний кончиками пальцев, тихого шепота… Ее нужно дерзко завалить на спину и сделать свое дело однообразно и скучно, как она привыкла, тогда она получит долю своего простого удовлетворения. Конечно, любовные утехи приятны, но более изощренно, продолжительно и надежно наслаждение, которое мы испытываем, принимая тонкую пищу, идеально приготовленную, когда мы способны распробовать и распознать все ее оттенки. И удивительно, что музыка вкуса состоит, как принято считать, всего из пяти вкусов, при смешении которых и создается этот невообразимый восторг тела и души. Это горький, — Матильда стала загибать на руке пальцы, — сладкий, соленый, кислый и пятый, который встречается очень редко, например, в сыре "Пармезан", это вкус умами. — Она показала толстую руку с растопыренными пальцами. — И из этих пяти вкусов складывается эта изумительная музыка вкуса. Иногда кажется все, это предел — более великого наслаждения ты не испытаешь никогда… Но проходит чуть времени и ты уже находишь нечто другое, более нежное, с более своеобразным запахом и вкусом. Причем, с возрастом это не притупляется и не надоедает, а наоборот оттачивается и утончается. Ведь самое главное заострить свой вкус, довести его до предела возможности и прозрачности. А предела здесь не бывает. Ты ешь каждый день, и каждый день ты можешь работать над собой и получать удовольствие, сравнимое с блаженством. Ну, если хочешь, с чувством восторга или с оргазмом — что тебе больше нравится. Но этому нужно учиться, а не превращать еду в физический акт. Ведь есть соитие по любви, а есть акт нужды.
Матильда замолчала.
— Как вы интересно рассказываете, я никогда не задумывалась об этом. Но почему вы сравниваете наслаждение вкусом с музыкой, ведь музыкальная гармония — одна из совершеннейших искусств. Недаром в живописи всего четыре краски, из которых складываются цвета, а в музыке семь нот, поэтому она совершеннее.
— Ну-у, это большой вопрос о совершенстве. Но ты заметила правильно, потому что на самом деле вкусов не пять, а семь, как и музыкальных нот, — она выдержала паузу. — Да их семь, но два других вкуса находятся… как бы это тебе сказать… по ту сторону морали и здравого смысла.
— Я не поняла, — улыбнулась Марина.
Матильда тоже улыбнулась, открыв ряд мелких желтых зубов.
— Есть вещи тайные, только для избранных, — уклончиво проговорила она.
— Я думаю, что не каждый может научиться есть. Вот мужа своего вы не смогли научить, — сказала Марина, переводя разговор.
— Мы не так давно вместе, но он способный мальчик. Я думаю, он научится… У тебя очень красивые волосы. Они полны силы и цвет необычный с голубоватым отливом. Просто отличные волосы. Отличные…
— А этот… — Марина замешкалась, подбирая слова. — Этот Обжора, разве не ваш муж?
— Обжора муж? Господи, как ты могла подумать?! — Матильда звонко расхохоталась. — Это элементарное не может быть мужем. Он может быть только слугой.
— А кто ваш муж?
— Послушай, я же не спрашиваю, зачем ты пришла? — как-то ехидно сузив глаза, проговорила Матильда.
Ощутив движение за спиной, Марина обернулась. Через комнату свободной походкой, широко размахивая руками, шел Максим. На нем был элегантный пестрый костюм, он немного похудел, но это ему пошло на пользу.
Максим, не обращая внимания на Марину, подошел к Матильде, склонившись, обнял ее за шею и поцеловал.
— Как я соскучился, моя прелесть.
— Я тоже, дорогой. Если бы не твоя бывшая жена, совсем бы от скуки умерла.
Максим повернулся к Марине и поправил очки.
— Зачем ты здесь? — спросил он, но как-то бесстрастно и отчужденно.