Страница 61 из 121
У Вильсона была еще одна возможность обратиться к народу. По его настоянию выборы 1920 года объявлялись «торжественным референдумом» по вопросу американского интернационализма и судьбе Лиги Наций, камня преткновения двух партий. Представителя Вильсона, губернатора штата Огайо Джеймса Кокса, легко победил республиканец Уоррен Гардинг, исключавший малейшую возможность участия Америки в Лиге Наций. В своей инаугурационной речи Гардинг однозначно определил свой подход к американскому интернационализму: «Материальные и духовные достижения нашей республики уже сами по себе доказывают мудрость нашей традиционной политики невмешательства в дела Старого Света. Это не индифферентность, это безопасность»(49).
Споры о роли США в послевоенном мире сильно напоминали дискуссии, развернувшиеся в период становления страны. Темы, обсуждавшиеся еще при выработке большой стратегии, не утратили своей актуальности и в эти годы, несмотря на то, что Соединенные Штаты прошли путь от молодого государства до мощной державы.
Дебаты вокруг Лиги Наций всколыхнули традиционные противоречия между идеалистическими и реалистическими взглядами. Вслед за Джефферсоном Вильсон верил в торжество здравого смысла, закона и социального прогресса на пути к справедливому и мирному сосуществованию народов, верил в Лигу Наций и действенность глобальной системы коллективной безопасности. Помимо правовых аспектов десятый параграф статьи о Лиге Наций влек за собой моральные обязательства. Пусть правительство США, а не Лига Наций в конечном счете будет решать, когда и куда посылать американские войска. Но как подписавшая договор сторона Соединенные Штаты возьмут на себя моральное обязательство выступить против агрессии – обязательство, которое в конце концов важнее любых юридических формальностей. Когда в разгар дебатов в Сенате Уоррен Гардинг спросил Вильсона, почему Соединенные Штаты должны чтить моральные обязательства, Вильсон парировал: «Странно, сенатор, слышать этот вопрос»(50).
Идеалы Вильсона столкнулись с наследием «реалистических» взглядов Гамильтона. Одно дело, когда Соединенные Штаты оказались втянутыми в европейский военный конфликт: их суда подвергались нападениям немецких подводных лодок. И совсем другое дело брать на себя обязательство принимать участие в военных конфликтах, когда бы и где бы они ни возникали. Сенатор от штата Пенсильвания Филандер Нокс опасался, что Лига Наций втянет Соединенные Штаты в нежелательные конфликты и превратит страну в вечного «донора». «Непримиримые» и более умеренные республиканцы, возражая взглядам Вильсона, часто спекулировали именами отцов-основателей. Лодж, например, заявил, что Америке предложено «забыть Джорджа Вашингтона ради зловещей фигуры Троцкого, поборника интернационализма»(51), а согласно одному из историков того периода противники Лиги Наций уверяли, что «Вашингтон перевернулся бы в гробу… если бы узнал, что мы собираемся вступить в Лигу Наций и заставлять американский парней воевать с чужими народами на чужой территории по распоряжению какой-то сверхорганизации»(52).
В своих нападках на Лигу Наций республиканцы использовали популистские и изоляционистские настроения населения. Мало того что самоуверенное правительство посягает на свободы отдельных штатов и их жителей, теперь Вильсон решил подорвать сам суверенитет Соединенных Штатов, подчиняя страну наднациональному институту. Как заявил Гардинг, вскоре после того как стал президентом: «В существующей Лиге Наций, управляемой сверхдержавами, наша республика участия принимать не будет»(53).
Республиканцы пытались изобразить Лигу Наций как угрозу не только суверенитету страны, но и духу американского патриотизма. Как заявил своим коллегам сенатор Лодж: «От нас хотят, чтобы мы подменили патриотизм интернационализмом, а национальное государство превратили в интернациональное»(54). Временами дебаты принимали расистскую и религиозную окраску. Сенатор от штата Миссури Джеймс Рид высказывал опасения, что в Лиге Наций белых будет меньше, чем негров, а сенатор от штата Иллинойс Лоренс Шерман беспокоился по поводу преобладания католического и «папистского» влияния на международные дела. Вильсон пытался опровергать подобные заявления, утверждая, что устав Лиги Наций – «полностью американский документ» и «народный договор». Но ему было трудно тягаться с такими ораторами, как Бора, который называл отклонение Версальского договора Сенатом «второй победой» в борьбе «за независимость Америки» и «величайшим триумфом со времен окончания Гражданской войны»(55).
Хотя дебаты вокруг Лиги Наций охватывали темы, заданные еще отцами-основателями, тема взаимоотношения региональных культур больше не стояла в повестке дня. Когда-то Юг являлся плодородной почвой для популизма и либертарианской традиции, а северяне верили в нравственный и социальный прогресс и необходимость элитарного правления. К 1920 году идеологическая картина стала прямо противоположной. Юг стоял за Вильсона. Все сенаторы от штатов южнее линии Мейсон—Диксон голосовали за ратификацию Версальского договора. Север и Запад, напротив, находились в жесткой оппозиции, отказавшись от прежних обязательств по поддержке внутреннего и международного порядка на основе права и здравого смысла.
Новый климат идеологических и межрегиональных отношений явился отчасти отражением отношений межпартийных: Юг был полностью демократическим и поддерживал Вильсона из соображений партийной солидарности, а республиканский альянс между Севером и Западом, сложившийся в девяностые годы девятнадцатого века, еще больше укрепился в стремлении низложить Вильсона вместе с его идеями либерального интернационализма. Впрочем, в новых отношениях между регионами присутствовала и экономическая сторона. Юг по-прежнему ратовал за свободу торговли и осуждал военные расходы, с чем пришлось бы согласиться Соединенным Штатам, вступи они в Лигу Наций. Напротив, промышленный Север и Запад в поисках новых рынков сбыта поддерживали высокие военные расходы, выступали за протекционистские тарифы и заокеанские колонии, что противоречило уставу Лиги Наций. Более того, центральные штаты и Запад были пронизаны духом Фронтира и отрицательно относились к вмешательству правительства в свои дела. Поэтому не случайно, что многие из «непримиримых» были выходцами из этих штатов.
Равновесие между идеологическими и региональными проблемами едва ли можно было назвать статичным. Напротив, в каждый конкретный момент времени взгляды тех или иных штатов на либеральный интернационализм или изоляционизм зависели от сложного переплетения экономических интересов, партийных настроений и культурных традиций.
Партийные настроения и взгляды американцев на проблему участия страны в Лиге Наций испытывали влияние как личного, так и межрегионального соперничества. Из наиболее важных примеров стоит отметить сильную взаимную неприязнь Вильсона и Лоджа, возникшую еще до дебатов вокруг Лиги. В феврале 1915 года, разойдясь с президентом в вопросе об отношении Америки к войне в Европе, Лодж по секрету сообщил Теодору Рузвельту: «Я никогда не думал, что буду ненавидеть кого-либо из политиков так сильно, как я ненавижу Вильсона»(56).
Во время обсуждения вопроса о Лиге Наций их отношения только ухудшились. Вильсон совершил ошибку, не взяв с собой в Европу для участия в мирных переговорах ни одного сенатора и отделавшись одним малозначимым республиканцем. Уильям Говард Тафт, которого Вильсон победил на президентских выборах 1912 года, являлся главой Лиги по укреплению мира и, таким образом, был естественным кандидатом в состав делегации. Однако Вильсон его проигнорировал. Взбешенный Лодж в отместку сформировал Комитет международных отношений из республиканцев, включив туда несколько «непримиримых». Кулуарная вражда нарастала с каждым днем. Ежедневная газета «Пидмонт», выходившая в Гринвилле, штат Южная Каролина, сделала вывод, что «главное возражение Сената против Лиги Наций состоит в том, что Вильсон – демократ»(57).
Самонадеянность Вильсона лишь усугубляла разрыв с республиканцами. Его нежелание привлечь на свою сторону Тафта и других потенциальных союзников объяснялась, по крайней мере частично, желанием установить личный контроль над процессом создания Лиги Наций. Таким образом, благоприятную возможность получить политическую поддержку он упустил. В то же время слабая публичная дипломатия стала следствием недоверия Вильсона к своим оппонентам и его желания ограничить состав участников обсуждения вопроса о Лиге Наций кругом своих наперсников. Как прокомментировала газета «New Republic», президент «предпочел единоличные действия попыткам заручиться поддержкой просвещенного и внушительного американского общественного мнения». Хотя такая стратегия и предполагала личную ответственность Вильсона, она исключала общественную поддержку, к которой президент в конце концов был вынужден обратиться в 1918 году. Но было уже слишком поздно. Как прокомментировал Томас Нок: «Никакой систематической подготовительной работы проведено не было, поскольку таковой президент проводить не разрешил»(58).