Страница 12 из 18
— В магазине за углом.
— Это русский завтрак?
— Конечно.
Скрестив ноги по-индийски, она сидела рядом с ним — утренняя, свежая, уже умытая, в его рубашке, завязанной узлом на пупке, а ниже — открытая до трусиков. И — с тем неуловимым внутренним сиянием в глазах, которое всегда сквозит в женщине после такойночи.
Марк потянулся к ней.
— Подожди! — приказала она. — Сначала поешь. А то умрешь от истощения.
И развернула свежий «Нью-Йорк пост», прочла заголовок:
ПЕРВАЯ ЖЕРТВА КОСМИЧЕСКИХ ОЖОГОВ НАЙДЕНА МЕРТВОЙ НА ПЛЯЖЕ В ЛОНГ-АЙЛЕНДЕ!!!
Исключительно в «ПОСТ»! Подробности на второй и третьей страницах!
— Уже узнали! — вырвалось у Марка.
Анна вскинула на него глаза:
— Что узнали?
— Ничего…
— Ты что-то скрываешь от меня?
Он вздохнул:
— Наверно, теперь я могу сказать. Я действительно работаю в ФБР. Об этой смерти мы знали еще вчера. Но не хотели, чтобы это попало в печать. Она взяла напрокат коня и заездила до смерти и его, и себя.
— Ужас! — Анна рассматривала фотографии трупов коня и Катрин Хилч на пляже в Лонг-Айленде. И птиц, разгуливающих по этим трупам. И прибытие на пляж полиции и «скорой помощи».
— Где они взяли эти фотографии? — удивился Марк.
— «Фото Ирвина Максвелла, — прочла она. — Мистер Максвелл, яхтсмен из Ориент-Шор, Лонг-Айленд, первым сообщил в полицию о трупах на берегу».
Черт! Слава Богу, что хоть ребята из прибрежной охраны и охраны лесопарков не спекулируют фотографиями покойников и пресса еще не знает о двух других жертвах.
— А что еще вы хотите скрыть от публики? — Анна посмотрела ему в глаза.
— Ничего.
— Не ври мне. Пожалуйста.
— Я не вру.
Она листала газету.
— Еще двадцать два выжигания за эту ночь. Но ни одной фотографии, как эти ожоги выглядят. — Анна пытливо взглянула на Марка. — Неужели это так ужасно?
— Нет. Даже наоборот, — усмехнулся он. — Они заживают так быстро, что, когда женщина приходит в госпиталь, уже практически нечего фотографировать. Кроме плоской груди, конечно.
— Кошмар! И вы не можете арестовать выжигателей?
— В космосе? — усмехнулся он.
Она вздохнула:
— Похоже, я и эту ночь не смогу быть одна…
— А ты здесь только потому, что боишься луча из космоса?
Она улыбнулась:
— Знаешь, если я приеду сюда сегодня ночью, я все равно погибну. От секса.
Но в ее глазах было нечто такое, что заставило его не ждать ночи, а тут же отложить поднос с завтраком и развязать узел рубашки на ее животе.
Через час, по дороге к Федерал-Плаза, он остановил машину возле высотного здания на углу 31-й улицы и Седьмой авеню и подошел к тормознувшему впереди темно-синему джипу «Гранд Чероки». За рулем джипа сидела Анна.
— Где твой офис? — спросил он.
— Здесь, на 27-м этаже.
— Как называется?
— АRP, «Американо-российское партнерство».
— Там есть телефон?
— Конечно. 665-12-17. Запомнишь?
— Держи. — Марк вручил ей два ключа от своей квартиры. — Этот от парадной двери, а этот — от квартиры.
— А когда ты придешь?
— Постараюсь пораньше.
— Пожалуйста! Мне страшно одной!
Он поцеловал ее и самоуверенной походкой счастливчика вернулся к своей машине. Анна следила за ним в зеркальце заднего обзора. Возле его машины уже стоял тщедушный черный парень — инспектор дорожного контроля с книжкой штрафных квитанций в руках. Марк показал ему свое удостоверение, похлопал по плечу, сел за руль, лихо вырулил влево и, объезжая Анну, махнул ей рукой. «„Гранд чероки“ стоимостью в тридцать „гран“ — совсем неплохо для новой эмигрантки», — подумал он, вливаясь в поток машин на Седьмой авеню.
Между тем Анна тронула свой джип, зарулила в подземный гараж и еще через несколько минут была на 27-м этаже. Здесь, прямо напротив дверей лифта, в роскошном мраморном вестибюле, под красивой вывеской «ARP, Inc.» сидела молодящаяся сорокалетняя секретарша с телефоном и компьютером на столе и трафаретно-вежливым «Can I help you?» в глазах. Но при появлении Анны она встала.
— Good morning, Miss Zhuravin.
— Хай, Джессика! — хозяйски сказала ей Анна. Тихий щелчок известил ее, что секретарша открыла замок стеклянной двери бокового коридора. Анна толкнула эту дверь и оказалась в просторной и прокуренной комнате, густо уставленной столами с компьютерами, принтерами, факс-машинами и телефонными аппаратами. Здесь напряженно работали молодые мужчины — стильно подстриженные, одетые в белоснежные рубашки, они тем не менее чем-то отличались от служащих американских офисов. Грудами бумаг на столах и под столами? Бутылками и банками с недопитой кока-колой? Пепельницами, полными окурков? Но разве не бывает всего этого и в американских офисах? Впрочем, одно отличие было очевидным: они говорили в телефонные трубки по-русски.
— Хер с ними, с джинсами, полежат до весны! А что насчет свиных консервов? У нас тысяча тонн мандой накроется, если их срочно не двинуть, — срок годности кончился еще в прошлом году! Что значит куда ты их двинешь? Я же тебе шесть раз сказал: в армию! Русский солдат все сожрет!..
— Я заказал восемь тонн индийских condoms. Ну, презервативов! Да, на тонны! Фули я их буду на штуки покупать? Выставляй аккредитив на пол-лимона…
— Простыней и госпитальных халатов могу взять хоть десять контейнеров…
— Что значит — нет противогазов? У меня заказ из Ирака на сто тысяч штук! Скажи генералу: пусть почистит склады «НЗ», ведь валютой платят! Что? Да перестань козла дрочить! А то ты не знаешь, как с генералами разговаривать? Дай ему в лапу лимон деревянных!..
— «Мальборо» уже плывет в Мурманск и Новороссийск! Но если не будет депозита, я дам капитанам команду не разгружаться…
Пройдя через эту комнату, Анна оказалась в кабинете, обставленном дорогой кожаной мебелью, с панорамными фотографиями Москвы на стенах. У окна стояли два деревца в больших керамических горшках, а на широком подоконнике росли живые цветы. Но в кабинете был тот беспорядок, который можно сотворить только спьяну или в отчаянии: на полу валялись пустые бутылки из-под пива и джина, окурки, утренние газеты и несколько дюжин вскрытых конвертов с письмами и мужскими фотографиями. А на диване спал виновник этого беспорядка — небритый и босой тридцатилетний толстяк в потертых джинсах и майке «харлей-дэвидсон».
Анна прошла через кабинет к окну и подняла скользящую фрамугу. Порыв знобящего осеннего воздуха и шум города заставили толстяка пошевелиться, он поджал озябшие голые ноги и с усилием открыл глаза.
— Где ты была? — сказал он хрипло.
Анна села в кресло, взяла со стола пачку «Данхилла», но пачка оказалась пуста, и Анна выудила из пепельницы окурок. Распрямила его, чиркнула зажигалкой, прикурила и, глубоко затянувшись, ответила:
— У ФБР нет никаких следов.
— Это я прочел в газетах. Я спрашиваю: где ты была?
— Отъебись, Журавин, — устало сказала Анна. — Мы же договорились…
— Но сказать же можно! — произнес он с болью и сел на диване, нашарил рукой бутылку джина, допил из нее последние капли и отшвырнул от себя. — Могла бы хоть сказать, к кому пошла!
Анна смотрела на него молча, с горечью и состраданием.
Но он тут же отвел глаза, стал искать взглядом выпивку, сигареты. Потом поднял с пола пустую пивную бутылку и попытался высосать из нее какие-то остатки.
Анна встала, одним движением сбросила с себя тонкий свитер и еще одним — бюстгальтер, и так, полуголая, легла на диван рядом с толстяком, потянула его к себе.
— Нет… не нужно… — вяло упирался он.
— Иди сюда, глупый.
— Я не могу, не могу…
— Я знаю. Молчи. Иди сюда…
Она прижалась к нему всем телом, и он, как ребенок, вдруг расплакался на ее груди.
— Аня… Какой ужас, Аня!.. Иметь тебя, всю, вот так, — он гладил ее голые плечи, — и отдавать по ночам кому-то потому, что…
— Ничего… Ничего… Молчи… — Она гладила его спутанные волосы, плечи. И с усмешкой показала на разбросанные по кабинету письма с мужскими фотографиями: — Ты же сам мне женихов ищешь. Что ж ты ревнуешь? Я была у одного старого приятеля.