Страница 75 из 78
Когда на передний план выступили колониальные мотивы и межэтнические противоречия, то все это должно было вылиться в еще большую жестокость. Одно дело, если у кого-то из мирных жителей разорили землю — это считалось либо предупреждением, либо мерой политического воздействия. Совсем другое дело, когда их физически выдворяли из родных мест. Такой оказалась участь жителей Пти-Андели, когда французы захватили этот городок во время осады Шато-Гайара, — на смену им пришли французские колонисты. Подобная судьба ожидала население многих побежденных городов; изгнание и замена населения представляла собой важную характерную особенность средневековой войны.
Как и при осадной войне, страх считался важной составляющей походов, средством подавления решимости противника, принуждения его к капитуляции или к соблюдению определенных условий. Разрушительный характер разорения земель усугублял страх. Такая тактика пригодилась английскому королю Иоанну в 1215 году, когда во время похода на север он почти не встретил сопротивления со стороны мятежников; его жестокая репутация аналогичным образом сработала и против шотландцев в 1209 году. Варварское войско Давида вынудило Стефана пойти с шотландцами на переговоры в 1136 и 1138 гг. Существует бесчисленное множество примеров, когда расчет на страх оправдывал себя, но и у этой «медали» имеется оборотная сторона, с чем, собственно, и столкнулся Черный Принц под Каркассоном. Сохранилось немало подтверждений контрпродуктивности страха, как мы уже смогли убедиться. Роджер Вендоверский сообщает, что на валлийских болотах английские войска иногда следовали валлийской традиции обезглавливать своих врагов. Так валлийцев, напавших на земли Хуберта де Бурга в 1231 году, после поимки обезглавили; Бург привез их головы королю Генриху III. Принц Ллевелин во время типичного кельтского пограничного конфликта в массовом порядке убивал мирное население, укрывшееся в церквах, в том числе женщин и детей. В 1245 году Матвей Парижский вспоминает о том, как английский отряд возвратился в лагерь с сотней голов, отрубленных у поверженных в схватке валлийцев, а также о том, как валлийцы рубили головы всем, кого им удавалось схватить в нескольких разоренных городках в 1258 году. За головы убитых валлийцев англичане даже предлагали награду. Однако уверенность в том, что это поможет как-то ограничить или сдержать набеги валлийцев, не подтвердилась. Фредерик Супе, изучавший эти отвратительные злодеяния, приходит к выводу, что единственное реальное преимущество для англичан заключалось в том, что подобные зверства давали выход их гневу и помогали осуществить «психологическое возмездие». Очевидцы же утверждают, что « жестокость лишь разжигала у валлийцев ответное чувство мести. Поэтому террор в военном отношении не мог служить сдерживающим средством». То, что получалось в одном месте, отнюдь не гарантировало успех в другом. Поэтому злодеяния и зверства в средние века повторялись непрерывно.
Успешное разорение земель, деревень и городов являлось экономически эффективным способом ведения войны, поскольку накладывало на противника весьма обременительные расходы. Налетчики рассчитывали возместить расходы на свой поход путем грабежей, отступных и выкупов; на долю защитников выпадало тяжкое бремя налоговых потерь, а также необходимость больших затрат на укрепление городов и замков. В конечном итоге крупные походы имели под собой политические цели. Они наглядно демонстрировали подданным противника, насколько те беззащитны и насколько им было бы лучше служить другому лорду, обладающему реальной властью. Вот Черный Принц и совершил свой поход в Лангедок, когда Иоанн, король Франции, был политически весьма слаб. Кристофер Оллманд четко охарактеризовал цели разорения: « Война, состоящая из ряда успешных разорительных походов, может еще больше пошатнуть уверенность государей, продемонстрировав им, что, будучи королями, они не обладают достаточной властью для выполнения своей основополагающей роли — защищать собственный народ. В этом смысле доверие к ним оказывалось подорванным». Разорение разрушало сами основы отношений между лордом и его подданными. В Швабском зерцале [25] XIII века говорится: « Нам надлежит служить своим господам, потому что они защищают нас; если же они не защищают, то и мы не обязаны служить им».
Если простых людей никто не защищал, то обычно они уходили в горы и леса, захватив с собой все пожитки, какие только могли унести. Согласно рассказу одного французского монаха XIII века, он « присоединился к селянам, которые бежали в поля, отчаянно искали спасения во рвах, пещерах и лесах». Иногда люди просто присоединялись к налетчикам, рассчитывая тоже поживиться частью добычи, тем самым превращаясь из жертв разбоев и грабежей в преступников. Такое в относительно небольших масштабах происходило во время зимней кампании английского короля Иоанна в 1215–1216 гг., но гораздо больший размах это явление приобрело в период Столетней войны. При поимке такие люди оправдывали свои действия крайней нуждой. Николас Райт приводит подобные примеры в своих исследованиях воздействия войны на французские деревни и городки. В XIV веке некий Жан ле Жесн объяснял, что вынужден был присоединиться к отряду из двенадцати человек, промышлявших разбоем, поскольку у него попросту не было другого выхода. Когда кругом стало потише, и ожесточение прошло, он вернулся к мирному труду. Когда двое вооруженных мужчин явились в деревню Сен-Ромэн в 1373 году, желая выбить деньги из ее жителей, все население сбежало и спряталось в соседнем лесу. Через неделю десять храбрецов решились вернуться и обнаружили в одном из домов троих мародеров. После жестокой схватки они сволокли всех троих к реке и утопили.
Тем не менее, самосуд не приветствовался, ведь тем самым подрывались основы и авторитет судебной системы. В 1375 году бедный ткач из Вернона был на десять дней посажен в большую плетеную корзину, и ему пришлось заплатить огромную сумму в шестьдесят золотых франков за то, что он принял участие в расправе над мародером. Однако такое участие приветствовалось, если помогало борьбе с общим врагом. При поспешном отступлении в Лондон в 1217 году отряды разбитого под Линкольном французского войска проходили через города, жители которых, вооруженные деревянными дубинами, устраивали на них засады и многих убивали. Без сомнения, с ними поступали так же, как и они с англичанами после своей высадки на острове. Беспринципность, умение извлекать выгоды в любых обстоятельствах не были чем-то новым, из ряда вон выходящим явлением. Мы с этим уже познакомились в главе 2 при описании эпизода 1050-х гг., когда два крепостных участвовали в грабежах на землях их же господина. После поимки обоим выкололи глаза.
Многие историки предполагают, что убийства мирного населения стали происходить чаще и в больших масштабах после отмирания рабства, поскольку ценность самих людей как товара снизилась. Мужчин из числа некомбатантов во время разорительных походов зачастую просто убивали, чтобы исключить всякую возможность их вступления в неприятельское войско. В большинстве случаев мирных жителей все же предпочитали угонять в плен, о чем свидетельствует кампания Иоанна 1215 года. И выкупы, взимаемые за них, не были таким уж незначительными. Филипп Контамин приводит подтверждения этому в своем исследовании, посвященном выкупам и трофеям в Английской Нормандии в конце Столетней войны. В частности, он отмечает: « Естественно, поражает то, что выкупы за пленных из числа мирного населения почти не уступают таковым за воинов». Часто величины выкупов были весьма сопоставимы. Контамин приводит случай несчастного Жана Жерара, тридцатичетырехлетнего бедняка. Он был женат и имел ребенка. Французские солдаты захватили его в плен в 1419 году, потом еще раз — в 1420; в обоих случаях его заставили заплатить за освобождение двадцать золотых экю. В 1425 году его пленили в третий раз, на сей раз это сделали англичане, и он вышел на свободу за двадцать экю.
25
Швабское зерцало ( нем. Schwabenspiegel) — сборник немецкого обычного права, составленный в Аугсбурге около 1275 г. на основе Саксонского зерцала, а также норм канонического и римского права. Распространилось в южных областях Германии и в Швейцарии.