На Тихом океане

В ту пору с охоты на слонов вернулся и мудали; от удивления он не мог произнести ни слова. Англичанин передал ему разбойников для наказания и судно для сохранения, пока губернатор самолично не осмотрит его и не сделает заключения о правах владельцев.

Несколько пристыженный чиновник проявил исключительное внимание к нашим персонам и просил Раффли рассказать королеве Англии о его доброте, мудрости и справедливости. Последний с улыбкой обещал ему это, но в то же время бросил на него из-за пенсне взгляд, в коем таилось нечто другое, нежели осознание мудрости и справедливости мудали.

Калади и Молама получили от счастливого обладателя потерянного зонта такие богатые подарки, что решили часть этих средств потратить на свою свадьбу. Мы также были приглашены.

Позже прибыл губернатор Коломбо с целью осмотреть «Хай-ян це». Он разыскал нас в отеле «Мадрас», где мы к тому времени еще пребывали, и выразил свою признательность за ту энергию, с коей маленькая яхта пресекла действия пиратов.

Затем, порывшись в сумке, он вынул портмоне:

— А здесь сто фунтов, которые вы выиграли, сэр; я проиграл этот спор.

Раффли невозмутимо положил деньги в свою сумку и спросил меня:

— Теперь вы видите, Чарли, как порой славно бывает заключить небольшое пари?

— Вижу, но тем не менее не собираюсь никогда участвовать в подобном.

— Ну конечно! Вы славный малый, Чарли, но если вы ни…

— Остановитесь! Не вы ли вчера говорили мне, что будете считать меня настоящим мужчиной, если мое мнение окажется правильным? Я оказался прав, и вы получили свой зонт назад! Итак?

— Yes, вы действительно настоящий мужчина, это так; но все же не истинный джентльмен, поскольку чураетесь пари, что не присуще настоящему спортсмену. Я вас люблю и жалею от всего сердца. Сделайте одолжение, это вовсе не так тяжело, как вам кажется. У вас есть к тому все задатки, стоит лишь захотеть!..

Часть третья

НА МОСТУ ТИГРА

Глава первая

КВИМБО

Одним из выдающихся типажей, коих немало приходилось мне встречать во время путешествий, остается вне сомнений, кафр-басуто [66]Квимбо, бывший, как и хаджи Халеф Омар, сопровождавший меня в странах Востока, спутником моим по Южной Африке. Было в этих людях, столь разных, что-то общее, и в душе моей не было иных чувств, к ним относящихся, кроме любви и радости, как, в свою очередь, у них по отношению ко мне.

Квимбо являл собою, особенно когда сопровождал меня верхом, крайне необычную, я бы даже сказал, необычную до фантасмагоричности, и вместе с тем забавную фигуру. Помимо ситцевого передника, обернутого вокруг чресел, никакой другой одежды у него не было; кроме того он смазывал свое темное мускулистое тело жиром, что предохраняло кожу от укусов насекомых, но и заставляло меня держаться от него на расстоянии не меньше, чем пятьдесят шагов.

Наиболее достойным внимания был вид его волос. Посредством ежедневного, годами длящегося втирания сока акаций он склеил волосы в некую компактную массу, которая придала его прическе сходство с двумя подошвами друг к другу склоненных домашних туфель, пятки которых образовывали угол, в то время как полости для ног были нацелены вверх и служили хранилищем важных для Квимбо мелочей. Растянутые на заре юности мочки ушей он по утрам сворачивал и в каждое из отверстий вставлял по одной из своих табакерок.

Помимо этого, в крыльях носа он носил массивные кольца, а изобретением его собственного эстетического гения являлся широкий ремень из подошвенной кожи, затянутый вокруг шеи, на коем была укреплена пара бубенцов; ежедневно Квимбо снимал их, чистил и водворял на место. Бубенцы при каждом движении хозяина издавали звуки, которые не только вызывали во мне крайнее отвращение, но и могли стать для нас опасными, поскольку мы находились под пристальным наблюдением недругов, которые могли угадывать наше приближение задолго до нашего появления. Я уговаривал Квимбо если не снять бубенцы вовсе, так хотя бы изъять из них языки, и то, что после длительной и упорной борьбы он уступил, говорит о его явном расположении ко мне.

Не менее своеобразной была и его речь. Он весьма сносно изъяснялся на ломаном голландском, но привитые с родным языком прищелкивания и причмокивания делали его речь похожей на стук дятла — столь дробные фразы сыпались у него изо рта. Да и рот его — сколь велик и широк был он! Увлекался ли Квимбо в разговоре, смеялся ли, улыбка, обнажая ряды белых зубов, пересекала его лицо, пролегая от уха до уха, а само лицо в эти минуты напоминало скорее физиономию некоего четвероногого, нежели человека.

Но вряд ли бы кто решился сказать ему об этом, поскольку он был чрезмерно тщеславен и тяготел не просто к красивому, но к красоте высшего ранга. Говоря о своей персоне, он именовал себя не иначе как «прекрасный», «добрый», «мужественный Квимбо». Несомненно, в суждениях своих о красоте он заблуждался, но душевной добротой природа его не обидела. В мужественность его, в коей, признаться, я сначала крайне сомневался, я уверовал чуть позже.

Квимбо был неустрашим, и если речь шла об опасности, которая могла мне угрожать, он, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью. Я любил его всем сердцем и желал ему лишь добра, но, к сожалению, не смог помочь в трудную для него минуту.

Образно говоря, Квимбо потерял сердце; оно принадлежало красивой простодушной девушке, которую нашел один бур в Калахари еще ребенком, взял с собою и назвал Митье. Как часто слышал я вылетающие из уст кафра блаженно звучащие слова:

— Митье должна стать женой прекрасного, доброго, мужественного Квимбо, потому что Квимбо женится на красивой, юной, прекрасной Митье!

Но ему предстояло познать, что даже прекрасному, доброму, мужественному человеку, если он — кафр, доступно далеко не все, чего бы он желал. Митье стала женой молодого бура, Квимбо вынужден был от нее отказаться.

Я не знал, как утешить беднягу, к тому же подошло время мне уезжать. При расставании со мной он плакал, а лучше сказать, был оскален больше обычного. Внезапно его осенило: вынув из правой мочки табакерку, он протянул ее мне со словами:

— Дорогой добрый минхер [67]едет домой; Квимбо плачет много больших слез, потому что Квимбо не может ехать с ним, но Квимбо дает ему коробку, чтобы минхер думал о бедном, добром, прекрасном, мужественном Квимбо!

Я, конечно же, принял подарок, чтобы не расстраивать беднягу. Я был уверен, что никогда больше мне не доведется увидеть мочку, из коей эта табакерка была извлечена. Несмотря на это, мне выпала честь увидеть, причем не только эту правую, но и левую мочку, а в качестве дополнения к ним еще и всего Квимбо, и притом не здесь, в стране буров, кафров и готтентотов, но где?..

Вернемся в то время, когда мы привели «Хай-ян це» в Галле и вместе со взятыми в плен пиратами передали мудали. Мы дождались приезда губернатора Коломбо и наконец побывали на свадьбе Калади и Моламы; на протяжении всех описанных ранее событий я умышленно обходил вниманием один эпизод, освещением которого и собираюсь занять внимание моих любезных читателей.

Само собой разумеется, команду «Хай-ян це» должно было наказать; вопрос состоял в том, по какому праву наказывать.

На Цейлоне действует один свод законов — равно как для европейцев, так и для коренного населения, однако существуют особые положения для тамилов [68], которые, к слову сказать, называют свой кодекс «Савалами», и для канди [69]. Справедливости ради следует отметить, что основой для общего свода законов служат староголландские правовые источники. По английскому законодательству разбираться могут лишь вопросы судоходного и торгового, я бы даже сказал, коммерческого характера. Надо ли судить похитителей женщин по английским или по староголландским законам?

66

Басуто (суто) — африканская народность; основное население государства Лесото (около 1,3 млн. человек).

67

Господин (гол.).

68

Тамилы — народ Южной Индии, вторая по численности этническая группа в Республике Шри-Ланка (2,8 млн. человек.).

69

Канди (точнее: кандийцы) — «горные» сингалы, одна из двух этнических групп сингальского народа, основного этноса в Республике Шри-Ланка. Кандийцы живут во внутренних районах острова, преимущественно на территории бывшего Кандийского княжества.