Архоны Звёзд

Эйлия беспокоилась и волновалась. Ей не хотелось сюда возвращаться, и не только из-за недобрых ассоциаций: здесь в воздухе действительно висело что-то зловещее, настораживающее. Она теперь, когда проснулась в ней архонская часть ее существа, понимала, почему джунгли казались ей столь враждебными и угрожающими, когда она впервые в них вошла. Дело было не только в том, что они не были ей знакомы, не только в опасных их обитателях: внетелесные силы, правящие этой сферой, знали о ее присутствии и возмущались ее вторжением. Не было ли это тем же, что захватчики ее собственного мира испытали в лесах Хиелантии? Но каковы бы ни были ее ощущения, она не должна дать их почувствовать никому в лагере. Она — вождь, и ее долг — внушать войскам уверенность.

Она подошла ко входу поставленного для нее шатра, посмотрела на часовых, расставленных вдоль реки. Теплые воды были гладки, как стекло, непрозрачные от ила, и нельзя было сказать, что таится в них, поэтому она предупредила всех об опасных речных тварях: о многоголовых гидрах, о страшных гуиврах, похожих на змей с крокодиловой пастью. Все были внимательны и готовы к нападению — как обитателей джунглей, так и врага. Воздух дрожал от жара, влажный и плотный, полный жутковатых криков из непроходимых зарослей. Он был тяжел и душен, и рыцари в броне вытирали пот, стекающий по лицу. Атмосфера была гнетущей от жары и тревоги.

Но за всей этой настороженностью у Эйлии возникало другое чувство: странного уюта от того, что она снова здесь, но теперь уже не одна, как тогда. Сейчас с ней ее лучшие друзья, Крылатая Стража и вся ее армия. Более обыденный страх, который она знала раньше, страх ранения или гибели, исчез. Эйлия посмотрела на Дамиона, стоящего на поляне, — его волосы сияли в свете двух солнц.

— Ужасный мир, — сказал он. — Ты чувствуешь? Сила Вормира здесь очень велика.

Сила Вормира.

— Я ее видела, — сказала Эйлия. — Наш древний предок, рептилия в болоте. Я знаю, что она есть в нас во всех, главная причина всех наших неудач.

— У смертных — да, — ответил Дамион. — Все существа вначале были зверьми, когда-то давным-давно. Я осознавал присутствие этой твари во мне. Даже тарнавины, враги змей, были когда-то холоднокровными ползучими созданиями. Первые единороги были с рогами и копытами, как и сейчас, но тела у них были чешуйчатые и головы, как у драконов. На самом деле они возникли в том же мире, что небесные драконы. Тарнавины и лоананы — близкие родственники. Но человечество молодо и очень близко к своим звериным предкам. Может быть, поэтому я — и еще множество других — грезили о победе над драконами. Не лоананов мы ненавидели и боялись, даже не огнедраконов, но тех ползучих тварей, что живут внутри нас. Мне уже не надо их бояться: моя связь с ними прервалась, когда я стал элайем. Мой дракон сражен навеки.

— А я думаю, его не обязательно надо убивать или покорять, — возразила Эйлия. — Что, если его можно приручить?

— Приручить? — нахмурился он.

— Заставить подчиняться своей воле, но быть с ним в союзе, и тогда можно черпать его силу.

— Это было бы слишком опасно. Мандрагор тоже думал, что сможет командовать зверем в себе, а кончил тем, что стал зверем.

И ты тоже была к этому близка, — сказал он одними глазами, не укоряя ее, но мягко предупреждая.

Она опустила глаза, не в силах встретить его взгляд.

— Я так рада, что ты с нами, Дамион, снова в своем родном мире.

— На самом деле этот мир мне не родной, — сказал он, и взгляд его стал далеким. — Я всегда был лишь гостем здесь, на этой плоскости. Почти всегда она ужасала меня своей жестокостью. Вернулся я, потому что ты меня попросила об этом, но он уже не родной мне.

— Ты хотел бы вернуться в Эфир?

Сердце у нее упало.

— Там мой истинный дом. — Увидев ее глаза, он подошел и обнял ее. — И твой тоже. Ты вернешься туда со мной, когда здесь все кончится?

Она подняла голову, посмотрела на него, потом на себя, на собственное тело, ощущая его отдельным от себя и испытывая странную жалость. Оно хотело делать все то, для чего было создано: жить в этой плоскости, любить, вынашивать детей. Снова стать архоном — это значило бросить все, чем она стала в этом воплощении… сама эта мысль наполняла скорбью.

— Я… я не знаю. Я не думала еще о том, что будет после, если я останусь жить. Наверное, я должна буду вернуться.

Он отвернулся, поглядел куда-то в глубь джунглей.

— Ты заметила, как он переменился? — спрашивала ее недавно Лорелин. — Как он стоит, говорит, ходит? Он стал каким-то еще более… ну, дамионским.

Может быть, так и было. Но сейчас она глядела на него, на чистые изящные линии его профиля, подбородок и шею, в синеву его глаз, смотрела на светлые волосы у затылка, и думала, что все это точно так же, как было раньше — и совсем не так. Он — дитя ангела, и теперь стал совсем элайем, и забавно, как она ощутила в нем эту неотмирностьеще в первый раз, как увидела его в церкви, не зная, кто он. Много эпох тому назад это было, кажется. Он вернулся, и в то же время не вернулся, он был тот же Дамион, и не тот же; он сейчас был так далек от нее, как никогда раньше. В ней шевельнулась тревога. «Он вернулся, чтобы я тут же его утратила навсегда? Или я тоже изменюсь?»

Эйлия подняла лицо к небу, будто высматривая спрятанные звезды. «Я не прошу жизни — я любила смертного сына ангела, дружила с драконом и поднялась на небо на его спине, жила во дворце принцессой, и это было чудесно, все это. Мало кто пережил столько, сколько я, хотя и жил дольше. Я просила, чтобы моя жизнь была как сказка из книг, и мое желание осуществилось. Я ничего не прошу больше, я сделаю то, что должна сделать».

Она все еще пыталась уклоняться от судьбы, предписавшей ей быть либо убийцей, либо жертвой. Но если это цена за смертную жизнь, которая была ей дарована, она заплатит эту цену.

Вдруг в дальнем конце лагеря началась суматоха: крики и вопли, топот бегущих ног. Эйлия, благодарная за возможность отвлечься, поспешила туда в сопровождении Дамиона.

— Что это? — спросила она.

— Сторожа кого-то поймали, — ответил какой-то паладин. — Кто-то прокрался в лагерь — наверное, кто-то из ваших ядовитых зверей. Никогда ничего подобного не видел, — сказал он с некоторым отвращением.

Воздух наполнил громкий визг, и Эйлия, узнав его, бросилась туда.

— Твиджик! — крикнула она, увидев, как амфисбена пытается вырваться из цепкой хватки нескольких человек. — Отпустите его, я его знаю. Он спас мне жизнь!

Твиджика отпустили, и он пополз к ней, неутомимо треща:

— Сиятельная чародейка, мы слышали, что ты вернулась. Скажи, чтобы они нас не трогать!

— Никто тебя не обидит, — сказала Эйлия, приседая к нему поближе. — Ты в безопасности, Твиджик.

— Мы должны остаться здесь. Мы не решаемся возвращаться — царь драконов, он с каждым днем все страшнее, и все его боятся. Из дворца сбегают слуги, город пустеет, странные вещи творятся. Мы боимся!

— Конечно, ты можешь остаться здесь со мной, — успокоила его Эйлия.

— Ты уверена, что это не шпион, Тринель? — спросил один из паладинов.

Эйлия быстро прикинула, не мог ли Твиджик затаить против нее злобу, если учесть, как она с ним обращалась, когда была под действием зелья, но отогнала эту мысль.

— У Мандрагора есть получше способы шпионить за нами, — сказала она. — А Твиджик помог мне в прошлом с огромным риском для себя.

Она пошла к своему шатру, Твиджик следом.

— Скажи, ты не знаешь, что сталось с Маг и ее дочерью? — спросила она. — С женщиной из гостиницы, которая о тебе заботилась.

— Они обе в безопасности. Эта женщина послала нас в джунгли тебя искать, когда услышала, что твоя армия приходить. Она хочет тебя знать про Смотрящего.

— Смотрящего? — Так назывался человек-правитель Лоананмара, низложенный Мандрагором. — Ты хочешь сказать, что он вернулся.

— Да, да. С армией. Он желает биться с царь-драконом, город забирать. Армия, у него армия, много человеков. Но их не хватит, мы так думаем.