Архоны Звёзд

Андарион улыбнулся:

— Способом наиболее простым. Живые существа этой планеты не все созданы древними, некоторые жили здесь задолго до них: вот это создание, вырезанное на стене, чешуйчатый зверь со змеиными шеей и хвостом и длинными когтистыми лапами — его называли сирруш. Он здесь жил, когда мир этот был зеленым и влажным, полным растительности. Вот еще одно древнее создание этого мира, называемое шамир: маленький червь, живущий в сплошном камне. Заметил ты, какие здесь любопытные скалы? Червь проедает их насквозь, оставляя отверстия и туннели. Бестелесные архоны задумались над этими двумя ничтожными созданиями, и использовали их как скульптор — резцы. Они приказывали червям выедать камень и создавали из него скульптуры различной формы. Эти могуче стены задуманы архонами, но сделаны червями шамирами.

Дамион восхищенно оглядел детали фигур, созданных не рукой и не резцом. Много было здесь серафимов и херувимов в различных настороженных позах — они стояли, лежали, сидели на задних лапах. Два из них, вырезанные барельефом на стене, изображены были охраняющими стилизованное дерево с остроконечными листьями и круглыми плодами.

— Древо жизни, — сказал Андарион, перехватив его взгляд. — Так его называли древние, потому что создали плод, который обновлял их материальную плоть и ихор, а также вызывал их дух в Эфир, откуда они пришли. На их полусмертных потомков он действует так же: мы переходим в Эфирную плоскость, когда его съедаем, освобожденные от пут пространства и времени, и тогда видим то, что было и что еще может быть. Архоны охраняли эти деревья, чтобы смертные не ели плодов: у тех, в ком нет крови архонов, они вызывают вечный сон. Когда древние покинули эту плоскость, сторожить дерево они поручили херувимам. Но в наши дни пища богов потеряла свою силу, и смертные могут есть ее без вреда.

Он провел рукой по древней резьбе.

— Тело льва и крылья орла: это действительно были живые символы, создания Земли и Неба. Облик серафимов тоже символичен: он означает жизнь, проживаемую между двумя мирами. Элайи выражали свою тягу к материи и Эфиру, создавая такие изображения, хотя, одеваясь в плоть, они выбирали простой человеческий облик. Но их надменные родичи, элиры, предпочитали облик серафимов: они получали руки человека, но одновременно и свободу воздуха.

Они направились дальше и дошли до конца зала. Здесь стоял величественный помост, а на нем на высоком пьедестале со ступенями — трон из резного камня. Подлокотниками трона служили херувимы с львиными головами, крылья у них были отведены назад. Король показал на большую статую, сидящую на троне. Она была в короне, скульптурные крылья расправлены, затеняя трон.

— Это трон Атариэля, давно оставленный, и только изображение его восседает здесь.

Стена за троном была изрезана изображениями, и среди них были выгравированы слова.

— Эти буквы мне незнакомы, — сказал Дамион, всматриваясь. — Я не могу их прочесть.

— Я могу, — ответил Андарион, — потому что я узнал эти старые руны от самих архонов — их давно утраченный письменный язык. Это слова говорят о древней войне между мирами, и о битве, которая еще предстоит. Предводитель архонов знал, что не одержал окончательную победу, что зло Модриана живет в мире и принесет еще горе в мир смертных. Это он и запечатлел в словах, а для тех, кто не может прочесть, есть изображения.

Он показал на резьбу, и Дамион сразу узнал двоих: женщину в короне из звезд и дракона, который ей угрожал.

«Эйлия и Мандрагор», — подумал он.

Как будто его ударили. Безмятежность Эфира тут же оставила его, вместо нее подступило отчаяние.

— Эйлия! Я столько забыл здесь, в Эфире! Мои друзья, мой мир… Ты говоришь, это не прошлое, а настоящее, что мы движемся на гребне времени? Значит, скоро последняя война.

— Она уже началась, — ответил Андарион. — Ни один мир не безопасен, даже моя небесная родина далеко отсюда. Я пришел сюда за помощью или советом, в этот давний дом властелинов звезд…

— И Эйлия сейчас сражается — и она в опасности. И я не могу ей помочь.

Его наполнили угрызения совести при мысли о ней, о Йомаре и Лорелин, обо всех, считающих его мертвым.

— Можешь. Когда мы умираем, нас призывают быть одним или другим — тех, кто потомок и людей, и архонов. Ты выбрал не перейти, но твоя единственная возможность — стать архоном, и это значит, что ты подчиняешься Договору, который запрещает тебе входить в плоскость смертных. Но если ты нужен своим друзьям-людям, они могут воззвать к тебе — если они точно знают, кем ты стал. Может быть, они уже воззвали, но ты не слышал, находясь вне времени. Но если не призвали тебя они, то я призываю тебя, архон, и всех твоих родичей, кто слышит. Мы сражаемся с одним из ваших, с Валдуром, который был Модрианом. Поможете ли вы нам?

— Я помогу. С теми силами, что сейчас мне подчиняются, я могу вам помочь. Вот почему я умер — чтобы стать сильнее, чем раньше! Я тогда не понял до конца, понимаю сейчас. — Он отвернулся от резных изображений, посмотрел на Андариона. — Я должен вернуться к Эйлии.

— Значит, — сказала Лорелин, — ты вернулся через Эфир сюда, на Арайнию. Но ты не мог снова стать человеком, пока кто-то из нас тебя не позвал.

Они сидели на камне у берега, и двое смертных изумленно таращились на Дамиона. Он ответил тихо, взяв Лорелин за руку:

— Лорелин, я действительно вернулся. Но мне не место здесь. Раз я сюда попал, я сделаю все, чтобы вам помочь. Но я архон, и должен быть в Эфире. Ты должна это знать, потому что ты там тоже жила когда-то. Мы знали друг друга еще до жизни на Мере.

Лорелин всмотрелась в него, потом ахнула, схватилась за голову и вскочила.

— Что такое? — крикнул Йомар. — В чем дело?

Он подскочил к ней и поддержал ее, как было на острове изгнанных.

— Эфир, — шепнула она. — Я помню. Да, я вспомнила все. — У нее кружилась голова от видения света, мелькающих теней, лиц и голосов. Она выпрямилась, посмотрела на Дамиона. — Мы там были вместе — ты и я. И Эйлия. И до того, я помню… меня обнимают чьи-то руки, поет ласковый голос. Моя мать. И помню, как отец уводит меня, рассказывает, как она погибла, говорит, что теперь я в безопасности. Но я не хотела там оставаться, я хотела вернуться… Дамион! Наконец-то я знаю! Знаю, кто я, какова моя Цель. Я все время знала — я просто забыла!

Ее переполняла радость, последние слова прозвучали с торжеством.

Но Йомар отступил на шаг, переводя взгляд с Дамиона на Лорелин и обратно. Эмоции схлестнулись в нем, как волны в шторм, сталкиваясь друг с другом. Надежда, которой он не смел до конца верить — что Дамион действительно вернулся живым, и вновь вспыхнувшее беспокойство за Эйлию, и теперь еще и это. Когда он заговорил, голос его скорее умолял, чем спрашивал:

— Лори, ты о чем? Не понимаю. Это действительно Дамион? Как он мог воскреснуть?

— Да, это он, это не иллюзия. — Лорелин засмеялась от радости. — Я так хотела верить Эйлии, Дамион, что ты еще вернешься к нам.

Йомар поглядел на нее, разинув рот, потом неуверенно подошел к Дамиону.

— Дамион! Все равно не могу поверить — это ты?

Он протянул руку, взял друга за плечо — твердое, теплое.

Дамион взял Йомара за руки, заглянул в глаза:

— Да, Йо. Это я. Я вернулся.

От твердого пожатия этих рук на Йомара накатило облегчение, а при звуке его голоса — такого же, как у обманщика-Мандрагора, но звучащего совсем по-другому, надежно и знакомо, — он успокоился. Дело было не только в знакомом лице или голосе, а в сущности, которая была за ними. Тут не ошибешься. И все же у Йомара было полно вопросов.

— Но как? Как? Мы думали, ты убит.

— Я наполовину архон. Раньше я этого не знал. Архона нельзя убить — полностью. Можно было уничтожить мою смертную половину, но не бессмертную.

— Да, — тихо сказала Лорелин.

Йомар повернулся к ней, потом спросил:

— Дамион, так ты знаешь, что будет дальше?

Дамион покачал головой: