Спасительная любовь

Глава 10

Сначала он думал, что это сон. Он видел себя в постели с ней, ее загорелая рука удивительно контрастировала с молочной белизной ее бедра. Он осязал свежесть простыней. Он чувствовал вкус утреннего солнца на ее коже. Она смеялась, когда он щекотал ее, в ее голосе было столько удовольствия. Ей нравилось, когда он щекотал ее вот здесь, под замечательно вылепленным коленом. Каждый раз, когда он щекотал ее, она выпускала из рук простыни, которые обычно натягивала до горла, изображая добродетель.

А, он добился своего. Она залилась радостным смехом, простыни упали, обнажив, к его удовольствию, прелестные, налитые грудки. Они немного подпрыгивали, розовые соски сморщились от внезапного озноба — и от жара в его взгляде. Он не мог отвести глаз от этих идеальных, цветущих грудок.

Прежде чем она смогла откатиться в новом приливе девичьей сдержанности, он упал на них как голодный мужчина. О, какими они были вкусными. А таинство, которое ожидало его пониже этого манящего пучка светлых волос… А очаровательная музыка ее вздохов и стонов, когда она выгибалась навстречу ему…

— Ох, — она не могла вздохнуть от смеха, — ты замучаешь меня.

Он улыбался, глядя на ее шаловливую улыбку.

— Я постараюсь, не сомневайся.

И он очень старался. Но ему неизбежно приходилось оставлять ее в теплой мягкой постели и возвращаться к своим обязанностям. Она все еще тихонько смеялась, угрожая выдать все его секреты, если он не возвратится к ней. Так что он перекатился через нее и шлепнул по славной попке, а потом снял куртку со столбика кровати и подошел к зеркалу, висевшему над туалетным столиком.

— Я не люблю тебя, — дулась она, выставляя пики своих совершенных грудок.

— Конечно, любишь, — возражал он, отвешивая ей галантный поклон. — А я, Мими, люблю тебя до безумия.

Отвернувшись, он застегнул пуговицы мундира.

Его голубого мундира. С красными обшлагами и воротником.

Джек так резко подскочил на постели, что скрипнули ребра. Кто такая Мими? Где это? И, Господи, почему он надевал французский мундир?

Откуда он знает, что мундир французский?

Он потряс головой. Он не понимал. Он просто знал это так же твердо, как свое имя. Он уронил голову на руки.

— Что я наделал?

— Проблема, милорд? — спросил от дверей Харпер. Ему не хватало воздуха.

— Да. Нет.

Как спросить? Кого спросить?

Джек взглянул на маленького человека, который все еще носил изодранную куртку гвардейца, и гадал, может ли он знать. Но если бы он знал, наверняка сказал бы что-нибудь.

— Позовите мою жену, — прохрипел он.

Это не сон. Он был в той спальне, с той женщиной. Он смеялся, словно ничто в мире его не тревожило. И надевал вражеский мундир так, словно привык делать это.

Теперь он знал, почему ему вспомнились ружья.

Лежа на спине, он смотрел на гипсовые гирлянды, сложный рисунок которых напоминал ему искусную паутину. Он пытался вспомнить больше о той, другой спальне, пытался сделать воспоминания отчетливее.

Мими.

Он был счастлив с ней. Без Ливви. Почему-то эта мысль вызвала чувство негодования. И горячую волну стыда.

Что это значило? Что он сделал?

Ему нужно поговорить с Ливви.

Должно быть, он сказал это вслух, потому что она тут же появилась.

— Джек? — Она стояла в дверях, не успев войти в комнату. Он снова заметил, что у нее усталый вид. Ее тусклое серое платье висело на ней как на вешалке, словно она перенесла много лишений, а в этом не было смысла. В конце концов, она ведь графиня. Они были одним из самых богатых семейств во всей Британии.

— Почему ты не сказала мне, что я участвовал в сражении? — спросил он.

Она напряглась. Побелела. Кивнув Харперу, который шел следом за ней, она подождала, чтобы он вышел и закрыла за ним дверь. Какая она тоненькая, подумал он.

— Ты скоро сам вспомнишь, — сказала она. — Очень похоже на то.

— Нет! — Он закрыл глаза и прижал к ним ладони, пытаясь избавиться от картин, которые всплывали в его памяти. Его мир вдруг перевернулся, воспоминания лгали. Он даже не знал, о чем спрашивать.

И он решил атаковать.

— Насколько ты похудела?

Он открыл глаза и увидел, что она застыла, прижав стиснутые руки к груди.

— Я не знаю. На стоун, может быть.

— Может быть, на два. Почему? И с какой стати ты носишь это отвратительное платье? Ты графиня, черт побери. Почему ты выглядишь как недоедающая гувернантка? Что ты скрываешь от меня?

Она пожала плечами:

— Думаю, совсем немного.

Он сделал ей больно. Он видел это по ее глазам. Он никогда в жизни не обижал Ливви. Но если это так, кто такая Мими?

Должно быть, он сказал это вслух, потому что Ливви вздрогнула.

— Так ты вспомнил ее? — спросила она. Он потрясенно смотрел на Оливию.

— Ты не удивлена.

Она не отвела глаз.

— Когда у тебя была высокая температура, ты часто звал ее.

— Но это абсурд. Я не знаю никого по имени Мими.

С грудями, которые хотелось воспевать. С задорной улыбкой, которая была открыта всему миру. Ему снова что-то привиделось. Что с ним происходит?

— Мне кажется, ты знаешь ее, — сказала Оливия и села на стул у кровати. — Расскажи, что ты вспомнил.

Только сейчас Джек заметил, как сильно она сжала руки.

— Нет. — Он снова потер лоб, как если бы хотел стереть всплывающие в памяти картины. — Это невозможно. Я бы никогда… никогда…

И все же он испытывал стыд и чувство вины. Ему очень хотелось вернуть это смеющееся юное лицо.

Но он не собирался говорить об этом Оливии. Словно услышав его, она вздохнула.

— У нас с тобой кое-что произошло, — произнесла она бесцветным голосом и отвернулась. — Ты на какое-то время… уезжал.

— Как долго меня не было?

Она пожала плечами, так и не взглянув на него.

— Некоторое время.

Остальное он прочел по ее виду. «Достаточно долго, чтобы повстречать Мими, кем бы она ни была».

— Что ты помнишь из сражения? — спросила Оливия, и лицо ее при этом осталось странно неподвижным, отчего он почувствовал себя еще хуже.

Он вспомнил, что на нем была французская форма, что он слышал, как грохотали пушки и раздирали воздух выстрелы тысяч мушкетов. Еще там были лошади.

— Пушки, — вымолвил он, не в силах сказать правду. — Большие пушки. Я что, был с гусарами?

— Не думаю.

— Что ты хочешь сказать? Я должен знать. Я оказался здесь. Как я попал сюда?

— Тебя нашел и доставил к нам Чемберс.

Он обхватил себя руками.

— Хорошо, какой на мне был мундир? Она заговорила не сразу.

Пожала плечами.

— Когда ты попал к нам? Лейб-гвардейский.

— Лейб-гвардейский? Не говори чепухи. Я никогда не служил в лейб-гвардии. Если мне и удалось в конце концов убедить отца отпустить меня, это мог быть только гусарский полк.

Она покачала головой.

— Я не знаю, Джек.

— И ты не узнавала? Кто-то ведь должен знать. Мой командир. Мои друзья. Найди Дрейка или Лиджа. Черт, спроси Джервейса.

— Нам сказали, что для тебя безопасней вспомнить все самому.

Он открыл было рот, но тут же закрыл. О Боже. Она не сказала ему, был ли на нем…

Он не мог даже думать об этом. Он снова видел себя, с улыбкой поправляющего те чертовы красные обшлага. Вот он надевает на голову кивер и, насвистывая, выходит из ателье Мими.

Острая боль пронзила его висок, он закрыл глаза. Нужно сменить тему.

— Чемберс, — сказал он, открывая глаза. — Спроси его. Да где он?

Она пожала плечами:

— Он ушел. Он больше не твой слуга.

Джек чувствовал, что лишился еще одной опоры в своей жизни.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Боюсь, этого я тоже не знаю.

Внезапно он разозлился. На Оливию. На себя. На злой рок, который уложил его в постель с отказывающейся работать головой.

Он хотел знать ответы на свои вопросы. Он хотел освободиться от обвинения в измене и не знал как.

— Расскажи мне о сражении, — попросил он. — Ты ведь можешь рассказать о нем?