Страница 7 из 76
— Обломали, значит… — расстроилась. — А я-то обнадежилась…
— Ты это… — замялся второй, — не обижайся, но у нас приказ. Нам тя надо привести к господину графу, а уж он…
— Что?! — не поверила я своему счастью. — Хоть он-то воспылал ко мне неземной страстью?
— Их светлость не сказали… — растерянно доложили мужики, топчась рядом.
— А что сказали? — проявила любопытство.
— Сказали, мол, тебя нада украсть и к нему привезть, — выдал программу-минимум второй похититель.
— И еще что? — продолжала допрос, вися головой вниз.
— Ничаво, — растерялся мужик.
— Совсем? — углублялась в ситуацию.
— Ну, дык… — замялся похититель. — Сказали, дескать, чтоб без мужских, хе-хе, штучек. Сказали — знаю, что ночью все кошки серые, но чтоб ни-ни…
Пропустив вторую, обидную часть мимо ушей и поклявшись себе отомстить графу со страшной силой, я загорелась любопытством выяснить:
— А у вас, значит, мужские штучки есть?
— Дык, есть, — нехотя признались мужики.
— И посмотреть можно, — продолжала я пробираться к сути.
— Че?.. Прям при свете? — испугались мужчины.
— А что, они у вас светобоязливые? Как вампиры? — изумилась я, ухихикиваясь. — Как солнце увидят, так сразу в норку прячутся?
— Че сразу в норку! — жестоко оскорбились похитители. — Просто господин граф предупредили, что ежели что… то он нас — того…
— Чего — «того»? — Мне была интересна моя степень нужности графу.
— Лишит потомства, — с тоскливым вздохом признались мужики, — будущего!
— А-а-а! — прониклась я. — Ясно. Это серьезная причина. Тогда, может, развяжете — и спокойно доедем?
— Ты нас, девка, уж прости, — покаялся второй похититель, — но у нас евойный приказ. Потерпи чуток. Скоро ужо будем на месте.
И мы снова запрыгали по дороге. Я и горшок. Под мой несмолкаемый аккомпанемент. В конце концов, у меня получилось хоть немного защитить лицо. Мокрые веревки ослабли от моего ерзания, и мне удалось чуть вытащить одну руку и прикрыть лицо, пригнув голову.
Ехали мы, ехали и наконец приехали… В смысле — наш караван прибыл к месту назначения. Я почувствовала, как бег животного замедлился и жеребчик, или кто там у них был под седлом, вскоре остановился. Меня осторожно сняли, перевернули личиком вверх (вот спасибо, благодетели! Горшок тут же наделся мне на лицо!) и потащили. Тащили минут десять гулкими коридорами, поднимаясь по лестницам. Я уж было подумала — задохнусь во цвете лет. Но не успела. Все же донесли.
Меня поставили на ноги и сдернули мешок. Факир был пьян, и фокус не удался! Горшок не улетел с мешком, а плотно оседлал мою голову, наподобие короны. А что? Я у себя в душе всегда королева!
— Почему она мокрая? — раздался мерзкий голос графа. — Что это?
— Это слезы! — радостно заявила я, щурясь на свет одним глазом, потому что второй открываться не хотел. Мир виделся сквозь неясную радужную пелену, меня мутило и качало. От моего костюма несло, будто от помойного ведра — прокисшей похлебкой, конским потом и еще черт знает чем. Внутри термоядерным комом опять начала разгораться лютая обида и злость.
— Так много? — поразился Алфонсус.
— А то! — возгордилась я. — И сейчас я немедленно кое-кому продемонстрирую, как именно страдала!
— Не надо! — протянул руки в жесте отрицания подтоптанный граф. — Давай по…
Я перебила:
— Надо, Фоня, надо! — настойчиво уговаривала его, стягивая с головы горшок и начиная постукивать по донышку наподобие тамтама. Ух-х! Ритм войны.
Граф отодвинулся, расширенными глазами глядя на приближающееся чудо, подтанцовывающее в нервной судороге.
Я обвела всех присутствующих безумным взглядом, запоминая дислокацию. Но Алфсуслик подстраховался и, кроме нас двоих, в кабинете никого не было.
— Аг-га! — обрадовалась я, умело отсекая мужика от двери.
— Алисия! — предупреждающе прикрикнул их светлость. Впрочем, очень неуверенно прикрикнул. Без огонька.
Я воодушевилась и метнула в него родной горшок, напевая:
— «В тропическом лесу купил я дачу,
Она была без окон, без дверей.
И дали мне в придачу к этой даче
Красавицу Мальвину без ушей».
[3]
— Алисия, прекрати! — начал более мягко увещевать меня барин, шустро отпрыгивая и ловко уворачиваясь от летящих в него тяжелых подручных предметов.
— Я еще не все спела! — проурчала я. А что вы хотите? Похищенная женщина — это вам не шутка! — Тебе, зайчик мой, не нравится, как я пою?..
— Нравится! Очень нравится, — расцвел слащавой улыбкой граф, усиленно подлизываясь, что меня насторожило и обозлило еще больше. Когда такие, как он, вдруг подлизываются — жди для себя большой армагеддец! — Только присядь, золотко мое, давай поговорим.
Нетушки. «Эту песню не задушишь, не убьешь!» [4]Нас не подкупить такой фальшивой монетой.
— Щас! Непременно! — согласилась я, примериваясь к метательному снаряду системы канделябр. — Как токо допою — так сразу и поговорим. Подробно. Если от тебя что-то останется, прыткий ты мой!
Метнула, промазала и провыла:
«Одна нога была у ней короче,
Другая деревянная была,
Один глаз был фанерой заколочен,
Другим совсем не видела она».
— Девушка! — грозно заорал их светлость, который уже больше своей хитро… мудрой головушкой на фоне обоев не отсвечивал и благоразумно предпочитал отсиживаться в засаде под столом, пока гибло его бесценное родовое имущество. — Это может плохо кончиться!
А я продолжила развлекаться.
— Для тебя, мой птенчик, — точно! — парировала его угрозу.
— Почему для меня? — высунул любопытную голову граф из-под стола и тут же спрятался обратно, увидев фурию, вальяжно разлегшуюся на столешнице и поигрывающую ножом для вскрывания писем. — Я могу позвать слуг!
— Можешь, — не стала отрицать я очевидного. Зачем? — И они даже придут. И меня, как ни прискорбно, скрутят мигом… Вот только вот ТЫ потом всю жизнь будешь кричать очень тонким голосом и при желании сможешь выступать сопрано в хоре мальчиков. Это как раз я успею!
— Стерва! — обиделся Алфонсус.
— Суслик! — не осталась я в долгу.
— Деревенщина!
— Эксплуататор!
— Вот и поговорили, — надулся граф. Пустил «замануху»: — А у меня к тебе есть деловое предложение…
— Да-а? — проявила я необъяснимую склонность к милосердию. Как говорится, «только для вас и только сейчас — скидка на беседы с похитителями по цене два в одном!». — Ладно. Объявляю временное перемирие. Вылезай на переговоры.
Противник пока не решался. Умничка. Так и запишем: не по годам умен, легко поддается дрессуре.
Я обвела удовлетворенным взглядом разгромленную комнату, скромно заметив:
— Кабинет был оБделан в лучших традициях!
И насладилась скорбным стоном графа, созерцавшего разруху.
— Все так плохо? — решила для разнообразия побыть добренькой.
— Это был мой любимый кабинет… — грустно сообщил мне Алфонсус и высморкался в необъятный носовой платок с монограммой.
— Мда-а? — скромно устыдилась я. — А зачем в дорогое гостей пускаешь? Не все, как я, смирные, могут порой и в глаз дать.
— Лучше бы в глаз, — вздохнул мужчина и посмотрел на меня исподлобья, как будто прицениваясь: если меня продать, то покроет ли прибыль понесенные им убытки? От его пронизывающего взгляда засвербело в носу. Захотелось почесаться и заверить, что нет. За меня много не дадут!
— Дать? — вернулась к теме разговора.
— Чего? — как-то насторожился, даже скорее — испугался граф, незаметно отодвигаясь.
— В глаз, — невинно напомнила ему о его пожелании, надувая губы и делая их похожими на большой сковородник.