Большая книга ужасов

Валерка боролся с собой. С одной стороны, ему хотелось дать волю своей обиде, пойти домой и постараться как можно быстрее забыть о страшной находке в подвале и о том, что за ней последовало. Пусть с этим разбираются любители риска, те, кто не боятся сломать себе шею. В конце концов, не обязан же он слушаться каких-то голосов. Но, с другой стороны, тайна, завеса над которой только-только начала приоткрываться, манила и звала. Такие чувства, наверное, должны были испытывать путешественники, первопроходцы, углубляясь в опасные, неизведанные моря и земли. И еще, Валерка не мог забыть взгляд и просьбу того слабеющего человека из своих видений. Похоже, что помочь ему мог только он. К тому же Валерка чувствовал какую-то ответственность за Свету. Она явно не осознавала грозящей опасности. Если бы сейчас с его подружкой что-нибудь случилось из-за того, что его не было рядом, он бы никогда себе этого не простил. И еще: Валерка опасался, что до папки первым может добраться Индюк.

— Пошли, чего уж там, — согласился он, сохраняя обиженный тон и вид.

В этот раз Валерка решил соблюдать все меры предосторожности. Он не дал Свете сократить путь, заставил обходить вчерашний дом по другой стороне и даже ждал на каждом перекрестке зеленого света, несмотря на отсутствие машин. Светка постоянно его подкалывала, говорила о сверхосторожности, столь редкой среди истинных рыцарей, но он упрямо на это не реагировал. Она даже хотела оставить его на этом перекрестке и идти дальше одна, но он удержал ее за руку. Света собралась было обидеться, но потом смирилась. В конце концов, у каждого свои бзики. И осторожность не худший из них. К тому же отправляться на поиски одной было не то чтобы страшно, но как-то неприятно. Вдруг впереди ждут находки не менее жуткие, чем в подвале.

Неприятность случилась в метро. Ребята спокойно спускались на эскалаторе. За ними ехали какие-то торговцы с огромными баулами. Внизу лестницы стоявший первым Валерка собирался уже сделать шаг, чтобы сойти, как вдруг с ужасом обнаружил, что не может оторвать ногу от ступеньки. Зубцы стремительно приближались, и Валерка вспомнил, как в детстве боялся, что не успеет во время сойти и его затянет внутрь. Сейчас же он понял, что если не сумеет что-то сделать в ближайшую секунду, то неминуемо упадет. Он хотел крикнуть дежурной, чтобы она остановила эскалатор, но крик застрял в горле, превратившись в какое-то подобие кашля. А дежурная, как назло, смотрела в другую сторону, внимательно наблюдая за поведением какой-то подвыпившей парочки. Валерка задергался так, словно его било током или как рок-звезда на сцене, но ногу оторвать не смог. В последний момент, когда носок ботинка уже коснулся железных зубьев, он, пытаясь вырваться, умудрился совершить какое-то невероятное телодвижение, сумел выпрыгнуть из обуви и, пробежав по инерции несколько метров в одном ботинке, остановился.

Эскалатор недовольно заворчал и задергался, почувствовав неожиданное препятствие своему движению. Светка, которую испугали странные пируэты друга, сумела-таки перескочить через неожиданное препятствие и сохранить равновесие. А вот торговцам, уже взявшим в руки свою поклажу, повезло меньше. Внизу лестницы получился завал. Дежурная наконец заметила, что происходит, и остановила эскалатор. Чертыхаясь, попавшие в завал люди поднимались на ноги, потирая ушибленные места. Ребята с ужасом представили себе, что было бы, окажись они под этой кучей тел и тяжелых сумок.

Сначала дежурная и пострадавшие принялись было ругать Валерку, но быстро поняли, что он тут ни при чем. Ботинок прилип к ступеньке так крепко, что его пришлось отковыривать ножом, да и это удалось сделать с большим трудом. По-видимому, перед происшествием кто-то пролил на ступеньку очень крепкий клей.

— Эх, знать бы, что за клей! Обязательно купил бы! — заметил кто-то из пассажиров. — Нарочно станешь отрывать — не оторвешь!

Наконец, ботинок был освобожден. Он, конечно, был здорово помят и поцарапан и походил на обувь какого-нибудь бродяги, но использовать по назначению его еще было вполне возможно. Правда, при этом казалось, что между обувью на правой и левой ноге существует как минимум года три разницы в возрасте, и вид у Валерки, одетого в остальном очень прилично (мама с бабушкой за этим следили), получался отчасти клоунский.

— Ну что, пойдем дальше или опять вернемся? — спросила Света, с трудом сдерживая смех. — Что-то у тебя каждый день ущерб одежде. Скоро ходить не в чем будет.

— Пошли! — решительно сказал Валерка. Он был очень разозлен и к тому же предполагал, что если опять вернется домой в таком виде, то больше сегодня из дома выбраться не получится. — Скажешь, что это тоже случайность?

— Ну конечно! — Света даже удивилась. — Кто же мог подумать, что какой-то растяпа умудрится разлить здесь клей?!

— Сначала меня кто-то на стройке толкает, потом ведро падает, теперь клей. И все случайности! — возмутился Валерка. — Когда происходит столько случайностей, то это уже закономерность.

Пока Света обдумывала, как убедить друга, что все эти неприятные происшествия могут случиться с каждым, они подошли к платформе. Едва вдали показался свет от фар электропоезда, как Валерка взял Свету за руку и оттащил подальше от путей.

— Еще не хватает случайно попасть под колеса! — объяснил он, перекрикивая шум.

Света молча покрутила пальцем у виска, но противиться не стала. Валерка был чересчур взвинчен и выведен из себя последними происшествиями, а когда человек в таком состоянии, с ним лучше не спорить. Так что девочка просто стала думать, насколько опасна начинающаяся мания преследования и как долго это может продолжаться.

До дяди Василия ребята добрались без приключений. Быть может, потому, что Валерка тщательно соблюдал все меры предосторожности. А на некоторых прохожих он смотрел так подозрительно, что те невольно оглядывались, вспоминая, где же могли видеть этого странного мальчика.

Дядя Василий встретил их очень приветливо, так что сразу стало ясно, что быстро сделать свое дело и уйти никак не получится. Дома у него была довольно большая библиотека, так что Свете, которая в основном и поддерживала разговор, довольно быстро удалось перевести его на старинные книги и рукописи. Старый переплетчик обрадовался такому повороту беседы и пустился в воспоминания, как некоторые из очень ценных экземпляров попадали ему в руки в почти что нечитаемом виде и как ему приходилось их реставрировать.

— А то ведь некоторые так бы и могли пропасть. Есть такие, которых и осталось-то в мире всего несколько экземпляров, а кое-каких и вовсе по одному, — многозначительно сказал он, явно гордясь своей работой. Он говорил об этом так, как мог бы спасатель вспоминать спасенных им людей.

— Все равно рукописи не горят! — заявила Света. Она недавно прочитала «Мастера и Маргариту», и эта книга произвела на нее огромное впечатление.

— Как это не горят?! Если бы так!.. — помрачнел дядя Василий. — Да вы знаете, что от сокровищ Древнего мира нам остались жалкие крохи?! Если бы рукописи не горели!

— Это как же? — только и смог произнести Валерка. Он был почему-то уверен, что все раз написанное потом бережно сохраняется и уже никогда не может пропасть.

— Вы что-нибудь слышали про Александрийскую библиотеку? — спросил дядя Василий и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Там были собраны почти все античные рукописи: и поэты, и философы. Если бы они сохранились до наших дней! Но все было уничтожено варварами.

— Это дикарями? — поинтересовалась Светка, представившая, как толпы разукрашенных людей в набедренных повязках, потрясая копьями, врываются в храм знаний, который она почему-то представляла себе чем-то вроде школы, только побольше.

— Дикарями, — кивнул дядя Василий. — Только цивилизованными и прославленными. Сначала пожар устроили воины Юлия Цезаря. Но это, может быть, и случайно. Затем книги сжигались по приказу римского императора Феодосия Первого. Он, кстати, у христиан святым считается. А после то, что удалось спасти, уничтожил халиф Омар. Очень у мусульман почитается. «Если в книгах сказано не то, что есть в Коране, их следует уничтожить. А если сказано то же самое, то они не нужны», — это он сказал. Вот так эти уважаемые негодяи уничтожили сокровища мысли! — старый переплетчик говорил все это с гневом, которого трудно было ожидать от столь добродушного человека. Он действительно очень любил книги.