Страница 42 из 142
В тот же день (27 августа) сам Корнилов в разговоре по Юзу сказал г. управляющему Военным министерством: «Вчера вечером, во время разговора с министром — председателем по аппарату, я подтвердилему переданное через Львова». Спрашивается, как же Савинков может писать теперь, что он «до сих пор» не понимает, каким образом генерал Корнилов решил подтвердить текст, содержание которого он не знал и не мог знать. Ведь в этом же разговоре по прямому проводу Корнилов сказал: «Я заявил Львову, что по моему глубокому убеждению я единственным исходом считаю установление диктатуры и объявление всей страны на военном положении (соответствует п. п. 1 и 2 писанного ультиматума Львова. — А. К.) [144]. Я просил Львова передать Керенскому и вам, что участие вас обоих в составе правительства считаю безусловно необходимым, просил передать мою окончательную просьбу приехать в Ставку для принятия окончательного решения» (соответствует устному требованию Львова. — А. К.).
Зачем же скрыл г. Савинков всю эту правду? Во — первых, для того, чтобы показать, с какой прозорливостью он, еще не зная соответственных фактов, почувствовал, что в истории с ультиматумом — «недоразумение», а во — вторых, для того, конечно, чтобы у читателя возник тревожный вопрос: почему же это в «деле такой чрезвычайной важности Керенский смог ограничиться столь неопределенным вопросом»?
Итак, г. Савинков сразу почуял, что перед его глазами происходит какое‑то недоразумение, которое, однако, может вызвать тягчайшие для государства последствия. Он пытается вмешаться, убедить Керенского «сговориться» с Корниловым. Керенский, конечно, не слушает мудрого совета. Трагические события продолжают стремительно развиваться. И только «много времени спустя» Савинков узнает факты, которые подтвердили, что «дело Корнилова» началось с недоразумения и даже больше чем с недоразумения. Оказывается, «Керенский вел с Львовым разговоры, касавшиеся самых важных государственных вопросов, а Львов от имени Керенского, имея на то право или нет, предложил Верховному главнокомандующему три следующие на выбор комбинации:
1) Временное правительство объявляет генерала Корнилова диктатором;
2) Временное правительство поручает генералу Корнилову образование нового кабинета;
3) Провозглашается Директория, с участием в ней Керенского и генерала Корнилова.
Только много времени спустя я узнал, — рассказывает автор, — что генерал Корнилов, убежденный в правомочии Львова говорить от имени Керенского и стремясь сохранить совершенно лояльное положение, выбрал третью из предложенных комбинаций: провозглашение Директории с его в ней участием; об этом своем решении он попросил Львова довести до сведения Керенского» (с. 403). И вот это «лояльное» решение превратилось в кабинете министра — председателя в «ультиматум» Львова! В Ставку, прежде чем успел ознакомиться с текстом документа г. Савинков, летит уже телеграмма о смещении генерала Корнилова с должности. Каждый, читающий рассказ г. Савинкова, ясно видит, что источник «недоразумения» — не Ставка, а Петербург; видит, что Керенский почему‑то с самого начала форсирует события или провоцирует их. Но сам‑то автор, как это будет сейчас видно, пишет все это, твердо зная, что никогда ничего подобного не было. Он с осторожным, но ясным намеком говорит о львовском «от имени Керенского» предложении Корнилову трех комбинаций, хотя заведомо знает, что никогда никаких комбинаций» от моего имени Львов Корнилову не предлагал и не мог предложить. Правда, 27 августа утром в разговоре с Савинковым по прямому проводу Корнилов сделал попытку изобразить Львова как человека, предлагавшего ему от моего имени диктатуру. Но, как" отлично знает г. Савинков, первоначально к этой попытке навести правительство на ложный след был пристегнут и сам г. управляющий Военным министерством. А именно 27 августа генерал Лукомский [145]утром прислал мне телеграмму за № 6 406, где писал: «Корнилов принял окончательное решение после приезда Савинкова и Львова, сделавших предложение генералу Корнилову от Вашего имени». С этой телеграммой я немедленно поехал в Военное министерство и предложил Савинкову дать сейчас же по сему поводу разъяснения. Он тут же написал следующее, переданное мной Временному правительству, заявление: «Ознакомившись с изложенной в телеграмме ген. Лукомского № 6.406 от 27 августа ссылкой относительно меня, заявляю, что это клевета…» и т. д.
Что же касается попытки замести следы заговора ссылкой на Львова, то, как прекрасно об этом осведомлен г. Савинков, на следствии генерал Корнилов, зная, что тот разговор, который должен был вести со мной по плану заговорщиков г. Львов «наедине», был прослушан третьим лицом [146], от этой выдумки о «трех комбинациях» отказался и показал: «Я, очертив общее положение страны и армии, заявил Львову, что, по моему глубокому убеждению, единственным исходом из тяжелого положения является установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении»… Сам Львов, крайне враждебно ко мне настроенный, ни разу, однако, как это опять‑таки должен знать Савинков, не показал на следствии, что я поручал ему что‑либо предлагать генералу Корнилову. Наконец, Савинков 29 августа присутствовал в моем кабинете, когда г. Филоненко при двух еще свидетелях установил, при каких именно условиях только вечером 26 августа (т. е. после отъезда Львова из Ставки) Корнилов якобы отказался от проекта объявить свою личную диктатуру.
Савинков повторяет о Львове то, что в отношении себя он не задумываясь назвал «клеветой» и что, конечно, компрометирует не Львова, а меня. Однако наш автор отлично понимает, что в любой час его могут спросить: «Как же вы, г. Савинков, зная по меньшей мере двусмысленное поведение Керенского, все время борьбы последнего с “оскорбленным и болеющим за армию Корниловым” (с. 405) были с ним, а не с Корниловым?!» Боже мой, но разве читатель не видит, что г Савинков был тогда введен в заблуждение?! Ведь для этого только во всей этой истории о львовских, т. е. моих, «трех комбинациях» и подчеркнуто то обстоятельство, что обо всем этом Савинков, к сожалению, узнал только «много времени спустя»! Повторяю, Савинков узнал о «трех комбинациях» Львова утром 27 августа от самого Корнилова. А утром 28 августа он прочел в объявлении бывшего Верховного главнокомандующего народу: «Не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне как посланец министра — председателя, и таким образом свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбы отечества». Прочел и… И именно в это утро 28 августа, как сам это признает (с. 405), был назначен на пост генерал — губернатора Петрограда не для чего иного, как для борьбы с восставшим на верховную власть генералом!
Но вернемся к правдивому рассказу… Не зная еще «компрометирующих» меня фактов, но подозревая уже «недоразумение», Савинков вечером 26–го, ознакомившись с ультиматумом и лентой разговора с Корниловым, сейчас же советует «Керенскому сговориться с генералом Корниловым» (с. 403). Керенский отвечает: «Уже поздно». И добавляет, что им уже послана телеграмма об отозвании генерала Корнилова из Ставки. «Я не могу не отметить, — со свойственной ему правдивостью и справедливостью скорбно отмечает автор, — что телеграмма эта по самому своему содержанию была незаконна, так как лишь Временное правительство в его целом, а не министр — председатель, имело право отчислить от должности Верховного главнокомандующего» (с. 403). По его рассказу, очевидно, телеграмма моя была незаконной потому, что я послал ее до заседания правительства (в этот вечер оно началось после 11 часов, а Савинков был у меня в кабинете около 910 час. веч.) и без согласия его . Так фантазирует автор! А на самом деле до заседания Временного правительства я никакой телеграммы не посылал. Но как только оно открылось, я доложил правительству о всех событиях этого вечера, предъявив ультиматум, подписанный Львовым, и ленту моего разговора с генералом Корниловым. Затем я предложил правительству по телеграфу приказать Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего начальнику его штаба и явиться в Петербург для объяснений. Временное правительство единогласно утвердило мое предложение. Только после этого около двух часов ночи на 27 августа соответствующая телеграмма за моей подписью была послана генералу Корнилову. А что телеграмма моя не была послана вечером 26–го, а только к утру 27 августа подтверждается еще и следующим. Мои телеграммы в Ставку не шли никогда дольше часа. Эта телеграмма посылалась в порядке исключительной спешности. А между тем в 2 часа 30 минут утра 27 августа генерал Корнилов, посылая Савинкову телеграмму за № 6.394 по вопросу о введении военного положения в Петербурге, ничего еще не знал о своем отчислении и вообще о всем случившемся в Зимнем дворце!
144
Вот полный текст ультиматума В. Львова: «Генерал Корнилов предлагает: 1) объявить Петербург на военном положении, 2) передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего, 3) отставку всех министров, не исключая и министра — председателя, и передачу временно управления министерствами товарищам министров впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим (подп.) В Львов, Петербург. Авг. 26 1917 Г.».
145
Лукомский Александр Сергеевич (1868–1939) — генераллей-тенант. Участник Белого движения. С 1920 г. в эмиграции
146
Это лицо — помощник начальника Главного управления по делам милиции (полиции) — 27 августа, на другой же день после разговора со мной, дал следующее показание судебному следователю: «Я находился в кабинете Керенского и хотел уйти ввиду предстоящей беседы его со Львовым, но Керенский просил меня остаться, и я оставался в кабинете во все время разговора. Керенский привез с собой два документа. Прежде всего он прочел вслух Львову ленту телеграфного прямого провода со Ставкой, содержащую разговор его, Керенского, с генералом Корниловым, ту самую, которую Вы мне теперь предъявляете; и Львов подтвердил правильность изложенного на ленте разговора. Затем Керенский прочел вслух Львову предъявленную мне собственноручную записку Львова, и тот тоже подтвердил правильность этой записки, удостовряя, что все предложенное в этой записке исходит от генерала Корнилова… Далее В. Львов говорил, что общество и все в Ставке так возбуждены против Керенского и Временного правительства, что генерал Корнилов не ручается за личную безопасность А. Ф. ни в одном месте в России, и потому приезд Керенского и Савинкова в Ставку необходим, а Львов с своей стороны дает Керенскому “добрый совет” принять и исполнить условия генерала Корнилова. Советуя Керенскому исполнить требования генерала Корнилова, В. Львов говорил, что генерал Корнилов во вновь образуемом им кабинете министров предлагает посты: Керенскому — министра юстиции, Савинкову — военного и, как мне кажется, морского министра…» Это чрезвычайно важное в деле Корнилова свидетельство, кроме моей книги, нигде в печати не появлялось. Поэтому я привожу его здесь целиком.