Потерянная Россия

Помню, как 30 августа утром, взяв с собой только В. В. Вырубова, я приехал в одну частную квартиру (генерала, тоже участника заговора), где генерал Алексеев остановился. Тогда он относился ко мне уже с нескрываемой ненавистью. Всегда замкнутый и сдержанный, он на этот раз не выдержал, потерял самообладание и начал просто кричать на меня, выливая все накипавшее за полгода негодование и всю горечь за неудачу заговора в Ставке. Но мне он был нужен во что бы то ни стало. Поэтому я не останавливал его. И действительно, крик облегчил его душу и переломил в нем настроение.

Когда он замолк, я спросил:

— Ну, теперь, генерал, вы согласны?

Он согласился принять должность, но только начальника штаба Верховного главнокомандующего, настаивая на том, чтобы генерала Корнилова заменил лично я. Так и было сделано [106].

2 сентября главный вдохновитель заговора собственными руками арестовал главного физического исполнителя своих же планов, генерала Корнилова, со всеми ближайшими его соучастниками. Лицо совершенно достоверное из бывших тогда при генерале Алексееве рассказывало мне потом, как волновался новый начальник штаба, входя в кабинет к генералу Корнилову. Генерал Алексеев не знал, что сделает генерал Корнилов, ибо, выйдя из своего кабинета, преданный суду бывший Верховный главнокомандующий мог потребовать одновременно с собой ареста и генерала Алексеева. Этого не случилось. Генерал Корнилов отдал свое оружие и вместе со своими ближайшими по заговору сотрудниками был взят генералом Алексеевым под стражу.

Такой мирный конец заговора сохранил в полной неприкосновенности весь сложный аппарат Главной квартиры (Ставки) — этого не только мозга, но и сердца армии.

Теперь можно было вплотную заняться залечиванием ее свежих, кровоточащих ран. Но снова восстановить в армии, после генерала Корнилова, хотя бы некоторый порядок стало задачей просто невозможной. Надо было армию поскорее распускать, демобилизовать.

Наступающая осень, заключавшая сезон военных операций 1917 года, облегчала нам эту задачу. И когда после кратковременного (до 12 сентября) пребывания в Ставке генерала Алексеева начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен генерал Духонин, генерал — квартирмейстером генерал Дидерихс (недавний начальник штаба генерала Крымова), они приступили в спешном порядке к выработке плана коренной реорганизации армии с чрезвычайным сокращением ее состава.

Политика Временного Правительства

Скоро страницы всех советских казенных газет будут посвящены «блестящим» достижениям большевистской диктатуры: исполняется 15 лет со дня ленинского переворота.

Мы все знаем, что творится в России и каковы действительные итогиюбилейного года большевистской политической и социальной, невиданной еще в истории Европы реакции.

Именно на фоне московских юбилейных песнопений мне хочется, в самом сжатом очерке, напомнить о времени, когда над Россией загоралось пламя равной для всех свободы.

Если бы за эти 15 с лишком лет, прошедших после падения монархии, Россия уже создала себе на прочных основах новое свободное государство, то короткий период Временного правительства мы могли бы уже рассматривать только исторически. Так, однако, не случилось: здоровый процесс перерождения полусамодержавной России в современное демократическое государство был в самом начале прерван большевистским октябрьским реакционным переворотом.

Февраль, как символ народовластия, вычеркнут как будто из истории России. Но это только так кажется людям слабым или близоруким. Как в Англии Великая хартия [107], после всех испытаний истории, осталась в основе нынешнего английского народовластия; как во Франции [108]коренные принципы гражданской свободы, провозглашенные в 1789 году, преодолели и якобинизм [109], и бонапартизм [110], и реставрацию [111], так и России суждено судьбой вернуться к основным началам Февраля, суждено воссоздать свою национальную государственность на основах народовластия.

Между царизмом и большевизмом есть одна магическая точка — свобода, к которой, рано или поздно, как к своему центру, притянутся все творческие силы государства.

Чем на более долгий срок затягиваются несчастные, безнадежные попытки найти жизнеспособные формы для большевистской диктатуры — военный коммунизм, нэп, пятилетка, тем очевиднее становится всякому объективному наблюдателю, что диктатура партийной олигархии неизбежно будет преодолена или взорвана.

Тот, кто не только видит, но и чувствует русскую трагедию, тот знает: чем дольше длится большевистское самовластие, тем живее, тем притягательнее для российского гражданина, находящегося под пятой Сталина, становится идея свободы, та самая идея, в которой была вся сила, весь смысл, весь пафос Февральской революции. Вот почему, несмотря на протекшие со времени ленинской контрреволюции 15 лет, каждый человек, интересующийся судьбами России и ее будущим, должен дать себе отчет в основных линиях политики Временного правительства — того правительства, которое восемь месяцев революции — и единственный раз в истории России — выражало в своих действиях свободное организованное общественное мнение страны и опиралось только на него.

Взвешивая ныне спокойно и на некотором расстоянии времени наш опыт создания последовательно демократического государства в условиях продолжающейся войны на истощение, нельзя не прийти к заключению, что именно война, и только война, со всеми ее разрушительными материальными и психологическими последствиями, оборвала естественное развитие народной демократической революции и вернула Россию на столетие вспять, ко временам нового крепостничества, нового Средневековья.

Наблюдая нынешние политические срывы давно уже замиренной Европы, особенно остро понимаешь всю нелепость иностранных и даже иногда эмигрантских утверждений: большевизм явился следствием неспособности варварской, азиатской природы русского человека приспособиться к основам европейской культурной государственности.

Я знаю, что не только иностранцы, но и большинство россиян, по обе стороны рубежа, знакомы с историей Февральской революции и с деятельностью ее правительства почти исключительно, по памфлетам защитников правой или левой диктатуры или по рассказам сторонников павшей монархии. Еще и сейчас вся русская печать питается легендами, враждебными Февралю и его правительству. Репертуар этих легенд известен: приказ № 1, двоевластие, слабоволие правительства, «измена» Керенского генералу Корнилову и прочие подобные же фантазии. На них я не буду здесь вовсе останавливаться. Я хочу в самых коротких словах восстановить здесь действительное содержание политики Временного правительства; ее постоянство и самостоятельность и ту историческую почву, на которой развивалась наша работа.

Конечно, судить о Феврале вообще и о Временном правительстве в частности нельзя, забывая об определенных исторических фактах или не зная их.

Прежде всего нужно помнить, что не революция вызвала падение монархии, а как раз наоборот. Революция была попыткой остановить анархический распад государства, вызванный самоубийством монархии. Надо также помнить — что особенно старательно забывают все ненавистники Февраля справа, — что весь административный аппарат государства был разрушен отнюдь не мероприятиями революционного правительства, а распался он до самого основания в первые три дня всеобщей анархии, предшествующей образованию Временного правительства. И в конце концов, нужно помнить чрезвычайно существенную особенность русской революции, которая так резко отличает ее и от французской революции 1789 года, и от германской 1918 года. Французская революция была введением в эпоху революционных и наполеоновских войн; германская революция была заключением, хотя и несчастным, войны 1914 года. Наша революция случилась в самый разгар военных операций, посреди самой тяжкой из бывших в истории России войн и психологически явилась следствием отвращения — по крайней мере культурных верхов страны — к сепаратному миру, который казался неизбежным, если власть останется в руках наследников Распутина [112]. Таким образом, продолжение войны во имя национальной обороны было неотъемлемой частью февральской революционной идеологии.

106

Мысль стать только начальником штаба не случайно появилась у генерала Алексеева, и не утром 30 августа. Еще 28–го, а может быть, 29–го генерал Алексеев в ответ на мое предложение немедленно вступить в должность Верховного главнокомандующего передал мне свое мнение, что таковым должен обязательно стать я сам. Когда пожелание генерала Алексеева было мне передано, я принял это за неуместную шутку и отказался продолжать на эту тему разговор. Однако мне пришлось выслушать основной мотив, побудивший генерала Алексеева выдвинуть кандидатуру министра — председателя в Верховные главнокомандующие. По его мнению, положение в армии после генерала Корнилова требовало полного сосредоточения власти в одних руках, что можно было достигнуть (при чрезвычайных по закону полномочиях Верховного главнокомандующего) только слитием этой должности с должностью главы Временного правительства. Такого своего мнения генерал Алексеев до конца не изменил, и мне пришлось, во имя скорейшего прекращения анархии в Ставке, временно подчиниться его желанию.

Не могу здесь не напомнить, что и должность военного и морского министра я принял (2 мая) только после того, как моя кандидатура была перед Временным правительством поставлена Верховным главнокомандующим генералом Алексеевым от имени совещания всех командующих фронтами, тогда происходившего в Ставке. Все сие я пишу вовсе не для того, чтобы «прикрыться» генеральскими авторитетами, а для того, чтобы напомнить, как часто мало бывает общего между подлинной историей и тем, как ее пишут, в особенности в состоянии запальчивости и раздражения. (См., напр.: Из дневника ген. М. В. Алексеева // Русский исторический архив. Сб. I. Прага.)

107

Великая хартия вольностей — грамота, подписанная в 1215 г. английским королем Иоанном Безземельным. Входит в число ныне действующих актов конституции Великобритании.

108

Имеется в виду Великая французская революция 1789–1792 гг., проходившая под лозунгами Свободы, Равенства, Братства

109

Якобинизм — следование радикальным французским революционерам, установившим в 1793 г. диктатуру, которая спустя год была свергнута

110

Бонапартизм — диктатура Наполеона Бонапарта и его последователей, сочетавших демагогию с политикой подавления демократии, а также диктатура, опирающаяся на бюрократию и военщину, лавирующая между общественными группами и политическими партиями

111

Реставрация — восстановление свергнутого революцией строя; во Франции — периоды вторичного правления Бурбонов в 1814–1815 и 1815–1830 гг. (1-я и 2-я Реставраци

112

Имеются в виду лица, назначенные на различные государственные посты по протекции Григория Распутина